Страница 28 из 94
Такой, как Маржерет, в чужой стране будет искать других таких же, чтобы с ними объединяться и дружить. Он будет смотреть на другую страну и народ честным взглядом воина, искать в «другом» какие-то положительные черты. Ну, хотя бы черты не неприятные, не отвратительные. Ведь странно как-то и неприятно жить и умирать в стране идиотов.
А такие, как Штаден, будут как раз стараться увидеть вокруг грязь и гадость. Во-первых, по привычке: ведь для него грязь – привычная среда обитания. Во-вторых, из самозащиты, – чтобы везде была грязь и мразь, чтобы не слишком выделяться на общем фоне. В-третьих, для самоутверждения: не я один такой. Все вокруг тоже дерьмо!
В конце концов, Россия XVI века велика и многообразна. Россия – это и благовест, слышный за десятки верст от ближайшей колокольни. И вопли пьяниц, дерущихся на испятнанном мочой снегу у кабака. Это героическая оборона Пскова и приключения «предприимчивых» бандюганчиков типа слуг самого Штадена. Русский народ – это и незаслуженно забытый сегодня князь Воротынский, остановивший Девлет-Гирея у Лопасни,[56] спасший нашу столицу от полного уничтожения, и профессиональный палач Малюта Скуратов. И духовник Ивана IV Сильвестр – автор Домостроя, и сумасшедший юродивый на паперти.
Вопрос: во что упрется, что выхватит взгляд иноземца. А выхватит он явно то, что ближе ему.
Было бы странно, если бы Маржерет описывал русских как пьяниц и негодяев, а Штаден – как людей умных и справедливых.
Не только на примере Маржерета и Штадена видно, как влияют личные качества писавшего на характеристику страны и народа. Так же и с двумя британцами – Флетчером и Ченслором. И голландский торговец Масса по своим человеческим качествам куда привлекательнее аристократа и дипломата Герберштейна.
Да не буду я понят так, что только плохому человеку может не нравиться Россия. Любовь – дело добровольное. В конце концов, не обязан никто любить Россию. Разумеется, у каждого народа всегда останутся традиции и привычки, которые не разделяют его соседи. И доля взаимного непонимания и неодобрения не исчезнет даже при самом пылком согласии и самой тесной дружбе между народами. Но и эти различия тоже можно трактовать по-разному.
Можно – как признак дикости и малокультурности русских, их недостаточной цивилизованности. И в целом как проявление нашей «скотской сущности». А можно – как этнографические особенности, совершенно нейтральные по своему смыслу.
Среди «обвинений» иностранцев есть упоминание «скучной», «однообразной» и «невкусной» пищи. Тут только руками разведешь – «не нравится – не ешь».
В конце концов, ведь ни приверженность итальянцев к пицце и пасте, ни любовь англичан к «fish and chips», ни поедание японцами сырой рыбы вперемешку с недоваренной рисовой кашей не служили и не служат причиной считать их «неправильными» и «цивилизационно неполноценными».
Русские действительно любят баню и не любят мраморных бассейнов. Да и мрамора у нас нет. Вообще большую часть года бассейн у нас как-то мало пригоден.
Русские и впрямь преданы своему царю и крестятся справа налево, а не слева направо. Ну и что? Достаточно последовательно считать, что поедание пирогов ничем не хуже использования в пищу гамбургера, а щи ничем не лучше и не хуже буйабеса,[57] и не спорить по этим поводам вообще.
Стоит любому из иноземцев отказаться от своего «цивилизационного эгоизма» или центризма, – как кому нравится – и тут же, как карточный домик, рассыпаются 90 % всех его обвинений.
К сожалению, записки иностранцев о России XVI–XVII веков использовались интерпретаторами не любовно и даже не нейтрально.
В XVIII–XX веках весь этот материал стал прекрасной основой для создания политически ориентированных мифов.
Мы уже видим, что за два столетия контактов, от Василия III до Петра I, иноземцы понаписали о Руси много разного. И качество, и дух написанного зависят от намерений иностранца, от успешности его миссии в России, его человеческих, личных качеств.
Большая часть заезжих путешественников описывали быт и нравы русских, как правило, противоречиво и поверхностно. Не имея возможности и времени, а то и не желая вникнуть в суть русского уклада, эти путешественники выдергивали из контекста некоторые символы – тройка, балалайка, самовар, матрешка. В текстах «цивилизованных» авторов между строк читается страх, который испытывали путешественники, наблюдая Россию сквозь окно «отеля» или кареты.
Разумеется, таким же примерно образом писали не только иноземцы о России в XVI–XVII веках. Примерно в таком же стиле писали порой англичане об итальянцах, или немцы о французах. А что писали англичане об ирландцах, вообще переводить бывает трудно – слишком много в текстах так называемой ненормативной лексики.
Обычнейшее нежелание понимать «другого», этноцентризм уже не первобытного племени, а как будто цивилизованного народа.
В писаниях любого из иноземцев легко найти и хорошее, и плохое. Вопрос – на чем фиксировать внимание и что считать важным. Даже сочинения Штадена и Герберштейна можно при желании посчитать панегириком Московии и всего русского народа. Для этого достаточно «нужным образом» подобрать цитаты из их книг, а все остальное объявить «несущественным».
Практически все те письменные источники, с которыми впоследствии знакомились иностранцы, прежде чем приехать в Россию, пестрят противоречиями. На одной странице можно встретить обвинение в грязи русских и здесь же удивление о распространении обычая мыться в бане каждую неделю. Изумление по поводу изобилия соседствует с описанием лености. Сетования по поводу отсутствия дорог эмоционально окрашены, а прекрасно отлаженная работа одной из первых в мире почтовой службы воспринимается как должное.
Существовали и серьезные, вдумчивые описания тех авторов, которые вживались в русский образ жизни, но они, как правило, не в состоянии переломить миф, потому что немногочисленны и рассчитаны на ограниченный круг серьезных исследователей.
Возникает естественный вопрос: почему же эти произведения делаются базой, основой для формирования черного мифа о России? Ведь при желании можно сделать все наоборот!
Можно… Но желания создать положительный миф о России, как видно, все же не было. А вот черный создать хотелось. Речь идет не о «теории заговора», не о воле злого человека или кучки злонамеренных лиц. И не о враждебности Запада по отношению к России.
Дело здесь в том, что ранее, до XVI–XVII веков Россия – не конкурент для стран Запада. В эпоху Древней Руси разные концы Европы жили слишком изолированно. В XIV–XV веках Европа только приближалась к границам Руси. А в начале XVI столетия, после завоевания Псковской земли, централизованное государство Российское, Московия, становится конкурентом Запада. И экономическим конкурентом, и политическим, и геостратегическим.
Россию начинают бояться. И принимают меры, порой не особенно корректные. В 1547 году Иван Грозный поручил послу Гансу Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их.
Найти также и книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров.
Примерно тем же занимались в большей или меньшей степени впоследствии все российские государи, наиболее активно, как мы знаем, – Петр I. Нанимали иностранцев, заимствовали технологии и старались взрастить и обучить иностранными мастерами свои «национальные» кадры.
56
Родом из черниговских рюриковичей, Воротынские «отъехали» из Великого княжества Литовского в конце XV в. В 1571 году воевода князь М. И. Воротынский разработал устав сторожевой службы, и Иван утвердил этот устав. В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей напал на Русь, захватил Москву. Число убитых называют разное – от 50 тысяч до 500. Колоссальное различие в оценках доказывает одно – никто, как всегда, не считал. В 1572 году крымский хан Девлет-Гирей второй раз пошел на Русь и в 50 верстах от Москвы, на берегу речки Лопасни, столкнулся с войском Михаила Ивановича Воротынского. (Прим. науч. ред.)
57
Буйабес – сложный суп из морепродуктов, традиционное блюдо жителей юга Франции. В московских ресторанах невразумительно дорог: ну почти как ведро щей. Хотя мне лично украинский борщ нравится больше.