Невидимые люди

Вскоре ей сказали прямо: уезжай, не то убьем. Она понимала, что ее выживают. Мало им ее несчастного мужа, мало ее разрушенной жизни… Им нужно все.

Ей стало страшно. Что еще может случиться? Что-то ужасное, непоправимое… И оно случилось, когда в ее дом, хороший дом – добротный, с большим двором, где она держала кур, с огородом, где выращивала помидоры, со шведской стенкой в комнате сына, с чешскими люстрами в гостиной – ворвались вооруженные люди.

Бандиты были одеты одинаково: камуфляж, кирзовые сапоги, лица скрывали маски, на плече у каждого автомат… Видны только руки – единственная живая деталь. Марина случайно зацепилась взглядом за руки одной из этих фигур – маленькие, изящные, явно женские. На фоне мрачного облачения они выделялись ярким пятном. Обладатель (или обладательница?) рук перехватила Маринин взгляд и поспешно убрала их в широкие карманы.

Поначалу Марина просто отказывалась верить в происходящее – слишком страшной была реальность. Ей казалось, что все еще обратимо, что она опять, как в прежние времена, будет работать, что все успокоится, встанет на свои места…

Да, мужа не вернешь, но она как-нибудь справится, она же сильная! Тогда она все еще жила в иллюзиях или просто заставляла себя верить, что этот ужас закончится, нормальная человеческая жизнь восторжествует и все забудется. Ей так хотелось в это верить… «Как же может быть иначе?» – рассуждала она.

Но вскоре пришли за ней. Она этого не ждала и не была готова. Когда в дверь постучали, она вздрогнула и похолодела, но попыталась взять себя в руки, спокойно открыла и впустила их внутрь. Их было четверо. И опять она увидела эти руки – маленькие, хрупкие, с шершавыми мозолями на подушечках, с коротко стриженными ногтями.

– Собирайся, – бросил один из бандитов, видимо главный.

Она оглядела их молча. Значит, пришли все-таки… Значит, она ошибалась, думая, что ее не тронут. Что с нее взять? Нет у нее больше ни денег, ни имущества. Кур – и тех спалили! Только дом и остался, да грош цена сейчас этому дому. Ей казалось, что она уже принесла достаточную жертву: мужа убили, хозяйства лишили. Что еще им нужно?

– Иди за нами, – отрывисто опять приказал ей главный.

И она пошла. Успела лишь обернуться назад и увидеть своего сына, своего девятилетнего Павлика, который стоял в проеме двери и смотрел на нее серыми, полными боли глазами. Она, она не уберегла его! Что будет с ним, когда ее…

Ей завязали глаза, посадили в автомобиль и увезли.

Странно, но страха не было. Только какое-то тупое оцепенение, которое заморозило мысли и чувства. Марина автоматически и бездумно выполняла команды, не пропуская их ни через мозг, ни через сердце, и надеялась только, что перед смертью не будет больно. Она помнила страшное, изуродованное тело мужа… И мысль о его мучениях внушала ужас, который снова сменялся тупым оцепенением.

До нее доходили слухи, что тех, кого забирают бандиты, отводят сначала в подвал, который находился на центральной площади, под зданием главного универмага. В универмаге люди по-прежнему катались на эскалаторах, мерили платья в примерочных, ели мороженое в кафе. Обычные люди проживали свою обычную жизнь, полную ежедневных забот, зависти, интриг, обид, измен.

А в подвале пытали и убивали.

Ее выгрузили из автомобиля. Охранники подталкивали вниз, к каменной лестнице, и, почувствовав запах сырости, мочи и мышиного помета, Марина поняла, что они уже на месте. Не развязывая глаз, ее повели по коридору, уходящему куда-то вниз, под землю, в черноту, в пустоту. И тогда ей стало страшно. Не просто страшно – ее охватил настоящий панический ужас. Пробил холодный пот, в горле пересохло, сердце сжалось. С каждым шагом становилось все страшнее: она ожидала, что в любую секунду может ощутить дуло пистолета, прижатое к голове, услышать звук выстрела. «Ведут убивать, ведут убивать, – стучало в голове. – Господи, как я не хочу умирать! Господи, я не хочу! Я хочу жить! Что будет с Павликом?!» Холодный пот превратился в горячую струю, которая стекала по ногам. Обмочилась!

Вдруг она сообразила, что они больше не спускаются. Наоборот, лестница идет вверх, и ей приходится карабкаться на ощупь, по крутым ступенькам. Теперь уже становилось жарко от долгого и крутого подъема. Мелькнула слабая искорка надежды: «Вдруг меня не убьют? Вдруг мне удастся спастись?»

Наконец они остановились. Марина услышала треньканье ключей на связке, потом звук открывающейся двери. Грубым толчком в спину ее втолкнули в комнату и, усадив на стул, крепко привязали к нему. Лязгнула железная дверь, простучали чьи-то сапоги по каменным плитам… Наконец звуки смолкли, но она чувствовала, что не одна здесь. До нее доносились еле слышное дыхание, шуршание одежды, она ощущала человеческое присутствие рядом.

Кто-то снял повязку с глаз. Там, где она оказалась, было тесно, сыро и темно. Ярко светила единственная лампочка, криво свисающая с потолка. Пока Марина привыкала к свету, жмурилась и снова широко открывала глаза, человек, снявший повязку, успел сесть за стол. Миниатюрная, почти детская фигура, узкие плечи, лицо закрыто натянутым почти до глаз камуфляжем… Но под толстым свитером она разглядела очертания женской груди. И руки. Снова эти руки! Золотые руки вышивальщицы… Женщина, перехватив ее взгляд, казалось, немного смутилась.

– Тебе повезло, что тебя ко мне отправили. – Она говорила совершенно спокойно, и Марина, конечно же, сразу узнала ее голос. – Я помогу тебе сбежать.

И тут она резко встала, подскочила к ней одним прыжком и с силой ударила по лицу. Марина вскрикнула. Из носа хлынула кровь, но она была связана и не могла ее вытереть.

– Прости, но так надо, – сказала женщина и ударила вновь.

Боль пронзила висок, затем новый удар – и Марина почувствовала вкус крови на губах. Своими маленькими сильными руками женщина била в лицо, в живот, в грудь… Она била точно, быстро и совершенно беспощадно. До тех пор, пока Марина не потеряла сознание.

Очнулась она от того, что ей брызгали водой в лицо.

– Пиши, – женщина подсунула Марине какую-то бумагу.

– Что это? – промычала Марина, еле разлепляя губы.

– Дарственная. Ты переписываешь на меня бизнес, оставляешь мне дом, я оставляю тебе жизнь. Все честно.

Марина попыталась взглянуть на нее, но кроме маленьких тонких рук, которые держали в руках бумагу, ничего не разглядела. Как такое стало возможно, что ее близкая подруга, сотрудница, соратница вдруг стала ее мучительницей? Как давно она была на стороне убийц? В какой момент мирный человек, который создавал своими руками красоту, превратился в жестокого истязателя? И где проходит грань, после которой убийство становится обыденностью? Марина не знала ответов на эти вопросы, но в ее положении озадачиваться проблемами бытия было слишком большой роскошью.

– Давай ручку, – прохрипела она.

И подписала.

– Теперь вставай, – скомандовала женщина. Она развязала ее, помогла подняться. Тело гудело от боли, глаза заплыли, губы распухли, красная корка застыла под носом. Пахло кровью, мочой и потом. Марина была не в состоянии пошевелить онемевшими руками, отяжелевшие ноги ей не подчинялись.

– Иди! Я придумаю, что сказать им. Уходи. Чтобы тебя здесь больше не было.

Марина с трудом захромала прочь из этого подвала, из старой жизни, которая кончилась бесповоротно.

Когда ее забирали, был вечер. Сейчас же стояла ночь – неспокойная, напряженная… Ветер гнал по небу рваные рыхлые облака, темноту разрывали далекие вспышки от выстрелов, бродячие собаки отвечали на них испуганным нервным лаем. Со свистом проносились редкие автомобили. Людей не было. Марина с трудом добралась до дома.

Павлик спал на полу, у открытой двери. Хорошо, что лето и ночи еще не слишком холодные. Укрывшись одеялом, которое притащил из комнаты, он заснул, ожидая ее. Марина, уставшая, избитая, присела возле него и разрыдалась. Какое счастье, что есть он! Какое счастье, что она осталась в живых! Какое счастье жить! Она плакала, слезы из заплывших глаз капали Павлику на лицо. Он проснулся, прижался к ней крепко-крепко, насколько хватило сил в его маленьких цепких ручках.