Сказания Древней Японии

Чем дальше, тем наглее и наглее становилась Обезьяна. Принарядившись как следует, она отправилась в жилище Краба. Там ее почтительно встретили, склонившись до земли, родственники Краба, чинно рассевшиеся справа и слева у каменной ограды. Видя это, Обезьяна с надменным видом медленно проследовала между ними в переднюю. Здесь ожидал слуга Краба, который, завидя ее, с приветствием почтительно согнулся, провел ее коридором во внутренние комнаты и пригласил сесть на приготовленное для нее место.

Обезьяна уселась, где ей было указано, и стала отдыхать.

Спустя немного времени вышел к ней хозяин, молодой Краб.

– Добро пожаловать, госпожа Обезьяна. Прошу извинить, что принимаю теперь в таком убогом жилище, – вежливо приветствовал он ее.

– A-а! Сын покойного Краба! Неожиданно постигло тебя такое несчастье, воображаю, как должно быть тебе тяжело, – отвечала Обезьяна, с важностью высказывая свои соболезнования.

Тем временем начались хлопоты по приему гостя.

Внесли маленький столик с кушаньями, принесли сакэ.

Обезьяна была чрезвычайно довольна и, видя, что за ней так ухаживают, совсем забыла про осторожность и стала угощаться, что называется, до отвала.

После обеда ее провели в чайную комнату, где предстояло пить чай по всем правилам чайной церемонии. Попросив ее отдохнуть здесь, молодой Краб вышел. Прошло уже порядочно времени, а он все не возвращался.

«Я слышала, что чайная церемония[26] – очень долгая история, но мне совсем не под силу терпеть так долго. Ах! Хорошо бы поскорее попить чайку, в горле совсем пересохло», – подумала она.

Обезьяна начала отрезвляться и стала ощущать сильную жажду. Потеряв всякое терпение и желая выпить хотя бы чашку кипятка, она подошла к жаровне, но только приложила руку к крышке котла, как спрятавшийся заранее в жаровне Каштан, рассчитав, что наступил подходящий момент, выпалил в нее так, что только бухнуло, и поразил ее в шею.

Это было для Обезьяны полной неожиданностью, и, ахнув, она повалилась. Но не такая это тварь, чтобы можно было уложить ее одним выстрелом.

– Ой! Ж…ж…жжет! – завопила она и, зажимая рану, стремительно вылетела из чайной.

Тут снаружи дома поджидала ее спрятавшаяся под свесом кровли Оса.

– Ага! Тебя-то мне и нужно, горная Обезьяна, – воскликнула она, выставив громадное острие своего копья и сразу же всадив его в щеку Обезьяны.

Одна засада за другой; совсем растерялась Обезьяна и, решив, что из всех тридцати шести способов сражаться в настоящее время наилучшим будет бегство, ибо жизнь дороже всего, прикрыла голову и опрометью кинулась к выходу. Но здесь ее уже поджидала Ступка, укрывшаяся в каменной ограде. С глухим криком навалилась она на голову пробегавшей Обезьяны и придавила ее к земле. Как-никак, а в насевшей на нее Ступке было не меньше трех пудов, под ее тяжестью Обезьяна не в силах была и шевельнуться, она только жалобно стонала.

Тут прибежал успевший уже переодеться в боевую одежду молодой Краб и, поблескивая перед самым лицом Обезьяны своими унаследованными от отца клешнями, холодно рассмеялся, увидев ее в таком положении:

– А как ты думаешь, горная Обезьяна, что будет теперь?

– Да, конечно, мне о том…

– Конечно. Об этом и говорить нечего. Ловко же ты убила злодейским образом моего отца.

– Нет… Он сам вследствие…

– А! Ты все стоишь на том же. Ну так я заставлю замолчать твой лживый язык, – сказал он и, раскрыв с щелканьем свои клешни, тут же напрочь отсек голову Обезьяне.

Так славно Краб отомстил Обезьяне за своего отца.

Зеркало Мацуяма

Давно тому назад в местечке Мацуяма провинции Этиго жили-были муж с женой. У них был ребенок, девочка, которую они очень любили. Так жили они себе припеваючи, не нарадуясь на свое ненаглядное детище.

Но вот случилось, что по неотложным делам мужу надо было отправиться в столицу. Теперь есть извозчики, есть железные дороги; отправляйся себе куда хочешь, но в те давно минувшие времена не было ничего подобного. Знатным и важным господам, может, и не приходилось, но простому люду оставалось только отмахивать целые сотни верст на собственной, унаследованной от родителей паре, по образу пешего хождения. От Этиго до столицы (в то время столица была в Киото) не то что рукой подать, много времени надо было, чтобы добраться до нее, и, конечно, хлопот, сборов и опасений было не меньше, чем теперь при поездке за границу.

И у мужа, оставлявшего свой дом, и у остающихся жены и дочки – у всех на душе было тоскливо и непокойно.

– Я постараюсь вернуться как можно скорее; смотри же домовничай тут без меня хорошенько… да чтобы с дочкой, гляди, не случилось чего, – наказывал муж.

– А вы, пожалуйста, будьте осторожны в пути, берегите себя да поскорее возвращайтесь, как только покончите дела, – говорила жена, и на глаза ее набегали слезы.

Тут подошла дочурка, наивный, еще не видавший света ребенок, которому казалось, что это путешествие не больше как побывка в соседней деревне. Не горюя поэтому особенно и любовно цепляясь за рукава отца, она стала просить его принести гостинца из столицы, обещая хорошо вести себя в его отсутствие.

Тяжелое дело разлука, если расстаются даже на короткое время. С одной стороны, неудержимо тянет что-то назад, а с другой – гонит вперед дело, которого никак нельзя бросить. Наконец муж решительно поднялся и вышел из ворот своего дома. Жена провожала его до ворот с маленькой дочкой на руках и долго еще смотрела ему вслед, пока дорожная шляпа его не скрылась в туманной дали.

– Ну, – сказала мать, – отец ушел, и тебе теперь приходится оставаться только с мамой, надо быть послушной, деточка!

Девочка утвердительно кивнула головкой:

– Я буду послушной, а получу я гостинец от папы, когда он вернется?

– Получишь, получишь. Я просила отца купить тебе то, чего ты больше всего хочешь, куклу; он непременно купит.

– Ах! Как это хорошо.

При виде радостного, веселого личика дочери мать почувствовала еще больше нежности к ней.

Когда у нее бывало свободное время, она принимала участие в играх девочки, рассказывала ей поучительные сказания древности, и так коротали они скучные дни и месяцы.

Покончив со своими делами, вернулся из столицы хозяин. За время долгого пути он так загорел, что был почти неузнаваем, но любящее сердце всегда подскажет; только лишь завидели его жена и дочурка, так тут как тут обе повисли у него справа и слева. Во время взаимных расспросов и приветствий, задержавшись только, чтобы снять дорожную шляпу и сандалии, вошел он в сопровождении их в дом.

Усевшись на своем месте, раскрыл он дорожную корзинку и достал оттуда красивую куклу.

– Вот тебе подарок в награду, что хорошо хозяйничала, дочка, без меня, – сказал он, передавая куклу дочурке.

Поблагодарив отца, взяла девочка куклу своими красными ручонками. Она была в восхищении, ведь это совсем не то, что привозится вообще сюда на продажу с товарами из столицы. С сияющим от радости лицом ребенок занялся куклой.

Затем муж достал из своей корзинки зеркало.

– А вот и тебе гостинец, – сказал он, отдавая зеркало жене.

Жена почтительно взяла его и стала рассматривать. Выросшая в горной, глухой деревушке Этиго, особенно в те еще темные времена, никогда не видала она ничего подобного и теперь смотрела на него с недоумением.

– Что же это, собственно, за штука? – спросила она. Муж рассмеялся.

– Эта штука называется зеркалом, в него можно смотреться. Как меч составляет душу самурая[27], точно так душою женщины является зеркало. В нашей священной Японии есть три заветных сокровища[28], и одно из них – это зеркало. В такой деревне, как наша, конечно, не достать его при всем желании, но я давно уже слышал, что в столице они есть, и вот теперь, воспользовавшись удобным случаем, раздобыл-таки одну штуку. Смотри же обращайся с ним бережно.

26

Чайная церемония – в торжественных случаях чаепитие в Японии сопровождается особым сложным ритуалом. Изучение правил чайной церемонии входило в программу воспитания девушек из дворянских семей.

27

Самураи – класс воинов, состоявших на службе у сёгуна и даймё (см. примеч. 32).

28

Эти три сокровища, эмблемы божества: меч, чудодейственный камень и металлическое зеркало. Зеркало, по мнению некоторых японских писателей, отождествляет само божество – богиню солнца. Оно хранится в ящике, завернутом в бархатную материю, из которой никогда не вынимается; когда материя истлевает, оно обертывается новой поверх истлевшей.