Смертень

– Ну и чтой-то ты, голубчик, хозяином-то здесь ходишь, а?

Евгений совсем растерялся. И так не особо людимый, за эти месяцы в тайге он и вовсе отвык от всяческого общения. Чего уж говорить про общение с таким чудо-юдом!

– Да ты присядь, присядь, голубчик, чай на ногах-то находился ужо! Присаживайся, погутарим с тобой, чего делать далече.

Евгений упал на табурет.

– Мы на тебя давно уж поглядываем, кто ты и что из себя представляешь. Нет, не подумай недоброго, голубушек! мы здесь таких как ты уважаем, ты не подумай чего, любомудр! Ты вон и Хайдеггеров читаешь и Бердяевых. Оно, конечно, уважаемо. Мы сами-то народ хотя и древний, да по части образованности не особо. У нас здесь свои прибаутки. Университета или как там это у вас называется по человечеству… А таких как ты тут видывали уже, правда, давно это дело было! Тоже приходили в леса. Правда, книжки у них другие были, и потолще, да и сами они побородее были, чем ты. У тебя вон бороденька еще хлюпенькая, а ихние бородищи были покрупнее моей! Сразу видно, обмельчало человечество, юнцы одни пошли, не успевают повзрослеть. Да тебе еще расти и расти, сынок. Тем более что кровей-то ты тех же ведь, это я еще на прошлой недели учуял, когда ты у нас объявился. Короче, к делу. Обижать тебя мы не хотели, голубчик, просто поговорить надобно было, чтобы убедиться. Ты на сынка моего не серчай, он молодой, не знал, как поступить. За печкой спрятался, дурья башка, хех! Я его прислал последить за тобой, чтобы не окочурился ты здесь. Ты пока не печи-то валялся, он печь тебе топил. А то б замерз ты. Так что спасибо ему еще скажешь. Ну а что припугнул тебя голоском своим – это ты не серчай…

Евгений сидел и не верил глазам. Это существо было, конечно, не человек, но говорило с ним на человеческом, на русском языке, замысловато немного, конечно, но он все понимал. Постепенно он лучше разглядел черты существа, даже понял, что гость его не молод, какой-то дедушка, скорее всего. Это было видно и по чертам лица, да и по смыслу речи выходило, что это не то старейшина какой-то, не то отец семейства…

– Короче, заговорился я с тобой, милок, а меня меж тем мои там ждут. Ты тут выздоравливай, значит, а после приходи ко мне в гости, я тебя чаем угощу с корешками. И поговорим. Но сперва выздоравливай, нечего по лесам шататься хворым. Я тебе вот принес грибочков да корешков с травами, ты отвар сделай и пей, поможет.

– Ах да, вот же старый! Я и назваться забыл. Звать меня дед Архип. – Гость посмотрел на Евгения, прищурился. – Милок, а ты не куришь? Нет ли у тебя табачку из города?

Евгений вспомнил, что на столе лежит пачка папирос, которую подарил ему водитель-старик. Он быстро прошел к столу и протянул пачку деду Архипу. Тот протянул деревянные пальцы и вытащил из пачки две папиросы.

– Спасибо, голубчик, удружил! Люблю я иногда городской табачок пригубить, знаешь… Ну все, ухожу. Вот, держи вот.

Дедушка подал ошалевшему Евгению котомку и бодро вышел за дверь. Евгений просидел еще долго, не зная, как ему реагировать на все случившееся. Постепенно он пришел в себя, распаковал котомку, осмотрел содержимое: корешки, грибы, травы какие-то, – все предельно непонятные, они служили доказательством реальности всего произошедшего. Ничего не оставалось, как принять это за реальность, хотя был соблазн просто взобраться поскорее на печь, укрыться всеми теплыми одеялами и слинять в покойный сон, чтобы проснувшись, обнаружить себя одиноким посреди бескрайней тайги…

Но – Евгений знал, что пришедшее к нему существо реально, как реальна и его болезнь, как реальна тайга вокруг, или как было реально его одиночество в прошедшие две недели… Теперь же он здесь не один, и хотя соседи его и достаточно далеки от него, и притом, судя по всему, достаточно миролюбивы, все же чувство гордого и смелого одиночества, которым он тешил себя изначально, пропало. Евгений даже на мгновение совершенно позабыл о фантастичности ситуации, как будто его заветное одиночество потревожил не древний сибирский леший, а просто незваный гость из соседнего села. Но по соседству на ближайшие двести километров не было сел, и потревожил его не какой-нибудь мужик, а настоящий леший. С деревянной бородой, с мхом на лице, лохматый старичок. Да еще и грибов каких-то принес, и в гости зовет! Расскажи кому – не поверят.

Но самое странное и невероятное было то, что Евгений очень поверил дедушке лешему, и взялся за варку корешков и грибочков, которые тот принес. Евгений с детства был не очень доверчив к людям, доверял он бабушке только, но та умерла довольно быстро, и стал Евгений к людям совсем осторожен. Да и те к нему тоже. Нелюдимый, не приспособленный к близкому, доверительному отношению, и в то же время хранящий в себе тягу к людям, Евгений убегал скорее в себя при всяком неприятном случае недопонимания. Для этого было достаточно случайно произнесенного кем-то слова или нечаянного смешка-хохотка, к которым Евгений прислушивался всегда очень внимательно, – и тогда все, до Евгения уже нельзя было достучаться, он запирался во внутреннюю свою дремучую тайгу и больше никогда не открывался тем людям, с кем не вышло понимания. Неудивительно, что понимание с ним вышло у очень и очень немногих, и с большим трудом притом.

Но дедушке Архипу отчего-то верилось, никакой угрозы от него не исходило. Евгений приварил корешков, принесенных дедушкой, подождал, пока увар остынет, налил в свою кружку и пошел к рабочему столу. Открыв свой дневник, Евгений не долго думая так и записал, что к нему пришел леший дедушка Архип, принес корешков и трав, чтобы Евгений ими лечился. Записал также, что намерен сходить в гости к деду Архипу, как только поправится. Записал он это так, будто его позвали в гости к какому-то знакомому семейству, живущему неподалеку по соседству.

Поправился Евгений довольно скоро. Снежным солнечным утром он пил чай за своим рабочим столом, смотрел на белое таежное море. Он едва исходил даже одну десятую этого моря. Есть же там и жизнь, посреди этой ледяной неподвижности? Бродят ведь там кроме живности, зайцев, лис, волков да медведей, еще и лешие, и еще какие-нибудь неведомые древние твари без имени и названия. И целую вечность никто не видел их, никто о них не узнал, ибо никто почти и не совался в эту глушь… Быть может, старообрядцы, бежавшие от антихриста, и видывали здесь эти чудеса, но им, впрочем, особенно после увиденного в России, едва ли это было удивительно. Ссыльные каторжники, беглые, едва ли забирались в эти места, но если даже и забирались, если по пути они не оледенели и если их не съели медведи-волки, то едва ли им было когда удивляться увиденному. Опять же, если только они хоть что-то увидели.

А вот студента-философа эти края едва ли видывали за всю историю мироздания. И ни одно провидение ни одного из богов не рассчитывало, что Евгений появится здесь и увидит то, что увидел. Так думал Евгений, пока пил отвар деда Архипа и любовался на снежные просторы из окна своей избушки.

На стол прыгнула белка. Видимо, проскользнула в дверь, когда Евгений возвращался с прогулки, а может быть, ее оставил дед Архип при своем прошлом визите. Белка, рыжая и пушистая, приластилась к Евгению, как домашняя кошка.

В дверь постучали. Евгений пошел открывать, белка осталась греться на письменном столе, у кружки с отваром.

– Ээ, сам барин встречает! – вскричал молодой леший, тот самый, который испугал Евгений из-за печки.

– Здравствуй, голубчик, поздоровел, я смотрю! Ну, знакомься вот, еще разок, сын мой Спиридон, но да ты помнишь его. – Сказал дед Архип.

Спиридон был уже не так страшен, он был в красной какой-то рубахе, да в шапке-ушанке с армейской советской кокардой. Рубаха висела на Спиридоне, шапка по-молодецки была скошена на бок.

– Ишь, обрядился как клоун, когда прознал, что в гости к тебе натопырились! – сказал дед Архип. За ним бежали еще несколько белок и белый заяц, они разбегались по избе по все стороны вместе с веселыми возгласами Спиридона и радостным ворчанием дедушки Архипа.