Восхождение богов

— Из него Клэрия вытащила Книгу сделок. Она, используя ариус и нориус, воплотила магию мира в книжке, — заметив настрой Селесты сказал Ктуул, поднимая голову. — Умная была девушка, неправда ли? Кстати, она сейчас с нами.

Одинаковое недоумение мелькнуло на лицах Ника и Селесты. В чём-то они даже двигались синхронно, как единое целое. На миг сердце Ктуула кольнула зависть. Не такой близости он ожидал. Ник должен поглотить Селесту, чтобы та стала лишь тенью, продолжением его руки, а не самостоятельной единицей.

— Я забрал душу Клэрии из мира мёртвых. Когда покинем этот мир и перейдём на её родину, я хочу, чтобы она видела, как её драгоценное ожерелье умирает. Пускай никого из близких девушки давно нет в живых, но со смертью планеты и мёртвые превращаются в частицы вселенной, так что определённо она почувствует, что это такое — смерть всего.

— Я не позволю, — холодно заявила Селеста, возвращаясь к ядру и иначе глядя на его сверкающие вспышки, чем-то напоминающие протуберанцы на солнце. — Что бы ты там не задумал — этому не бывать.

— Посмотрим, — обещающе подмигнул Ктуул, сосредотачиваясь на Никлосе. — Ну что, мой ученик, ты готов встать вровень с учителем? Готов освоить истинную силу? Только попроси и я покажу как.

Кто бы от такого отказался? Кто бы сказал вечному, способному за один миг отправить целую планету в небытие что это не его желание? Что планы Ктуула — лишь иллюзия, что человек, стоящий перед ним, никак и ничем не взволнован открывающимся перспективам?

Никлос хорошо представлял себе и прошло, и настоящее. Он помнил всё, что Ктуул сделал с ним и его близкими. Помнил, что именно из-за старого бога умерли родители. Что морвиусы по его указке использовали какую-то странную магию, от которой он становился гневливым и полубезумным. Он помнил и то, что вечный сделал с Селестой. Помнил, что Ктуул уничтожал миры. Помнил, что тот сделал со своими детьми.

Весь путь бога усыпан трупами и страданиями живых. Как такое существо может представить себе, что найдётся разумный, согласный встать рядом с ним на этот путь?! Ник не был больным. Он не был психопатом или слабым, безвольным существом. Все тёмные желания, пробуждённые в последнем году, приобрели незначительную ценность. Он мог им противостоять. Он не был Каргом. И в этом вся суть.

Было и иное. Селеста, вставшая рядом, чья рука приятно грела ладонь, а чувства, связанные чёрно-белыми нитями, горели так ясно, как в первый раз. Она была на его стороне. Чем бы всё это не закончилось. Они вместе.

— Хорошо. Покажи мне это, — совершенно спокойно заявил Ник, поднимая взгляд на застывшего вечного.

Ктуул как пробудившись от спячки уставился в ответ. На мгновение он показался древним стариком, пьяницей с ликом смерти. А волосы, отливающие перламутровыми оттенками, выцвели и посерели. Глаза утратили фиалковый цвет, полностью покрылись золотом и губы открылись в молчаливом крике, будто перед ними стояла живая статуя со сверкающей, ледяной кожей.

Через секунду видение схлынуло, оставляя невозмутимость вечного. Он потянулся, разминая кости, а через них и силу внутри себя. Протянув руку, он дождался, когда Ник, обогнув ядро, встанет рядом и схватится в ответ.

— Не думай, что не знаю твоих мыслей, ученик. Не думай, что твои сомнения мне неведомы. Я ожидал их и в этом заключается ваше поражение, — наклонившись к Никлосу, скрывая их за шелковистой завесой из волос, прошептал вечный.

Ник дёрнулся, пытаясь вырвать руку, но не преуспел, так жёстко его держал старый бог. Мужчина успел лишь единожды бросить взгляд на нахмурившуюся Селесту, как Ктуул схватил его за загривок и резко наклонил вперёд, опуская прямо в ядро.

* * *

Невозможно описать смерть, случившуюся таким образом. Невозможно даже представить себе, что можно почувствовать в момент, когда заряд ядра проникает в атомы тела, когда он сталкивается с ними с такой мощью, от которой они буквально разрываются на части. Это просто за гранью понимания физического существования души и тела. Как будто разом в тебя влился весь мир. Как будто глотнул воды, и она моментально распространилась под оболочкой, захватывая всё. Ты больше не чувствуешь ничего, кроме удушья, а вместе с ним пытаешься кричать. И этот крик прорывается наружу, будто ты младенец, выбравшийся из материнской утробы.

За долю секунды перед глазами проносится вся жизнь, упираясь именно в это воспоминание. А потом калейдоскоп отправляется дальше, во тьму, обратно к месту, откуда ты выполз в чрево матери. Сюда. В это ядро.

Это возвращение к истокам. Это до начала жизни. Это сама жизнь.

И когда Ктуул выдернул его назад, а с губ Ника спустилась блестящая слюна, падая обратно в разрыв, образованный на месте падения, он ничего не почувствовал, кроме пустоты. Он был оглушён, дезориентирован, пуст. Даже когда Ктуул, вновь превращаясь в древнего старика, внешностью напоминавшего демиурга из серых красок, опустил руку в разрыв и выудил прямо из сердца маленький камешек, и вставил его в лоб Ника, тот всё ещё ничего не ощущал. Он ничего не видел. Ничего не чувствовал, кроме крика рождения. Кроме предмыслия. Предбытия.

— Дыши, Клос, сделай первый вдох и забери оставшееся, — шепчет Ктуул, прижимая руку к груди ученика.

Следуя за знакомым чувством подчинения, дракон клонится вперёд и глубоко вдыхает аромат сладости и гниения. Он впивается губами в разрывы на месте ядра и тот с глухим чавкающим звуком всасывается в него, растворяясь без остатка.

Когда на месте ядра не осталось ничего, земля вокруг них дрогнула и свет, этот неземной, серебристый свет, померк, сгущаясь до вечных сумерек. Так начинается закат мироздания.

— Ник, ты слышишь меня? Ник? — неслышно шепчет и оглушительно кричит Селеста.

Она пытается пробиться к нему, но напарывается на жёсткую ухмылку Ктуула. Девушка понимает — это конец. Чтобы там не испытал Ник, выпив ядро, это его изменило. Навсегда.

Селеста видела перемены в своём чёрном драконе. Как сверкает камень во лбу, всего лишь на чуть-чуть мельче, чем у самого Ктуула. А глаза, эти рубиновые огни, что так часто являлись ей во снах, теперь светлеют, меняя окрас на золото. Видит, как твердеет кожа, как скользят под ней перламутровые тени, сплетаясь с нориусом. Он безвозвратно меняется, уходит от неё туда, где слышен голос вечности. Где само представление мира иное. Где нет ничего, кроме звёзд.

— Да, мой возлюбленный ученик, смотри, смотри ясно. Теперь ты видишь этот мир моими глазами. Слышишь, как колоколами бьются друг о друга планеты? Как взрываются сверхновые, как шелестят чёрные дыры, будто нетопыри в манящей, блестящей тьме? Ощути, как тяжелеют кости. Какой упругой становится кожа, а сердце будто лишается плотности, становясь чем-то бесполезным, лёгким. Его место скоро займёт ядро. И тогда ты окончательно переродишься.

— Я ничего не вижу, — шепчет Никлос… или уже Клос?

Новая сущность умещается до размеров грудной клетки, вплетаясь в тело мужчины, влезая в его клетки, меняя внутренности и заражая их ядом бесконечности.

— Подожди, сейчас глаза адаптируются. Тебе нужно потерпеть. Превращение может быть болезненным.

Но дракон боли не чувствовал. Он будто висел в воздухе, бестелесный, воздушный, почти несуществующий. Даже голоса казались ему далёкими, а тусклый свет ярким, но в то же время его будто не было. Двойственность восприятия оглушала и слепила. Он и видел, и нет. Вглядываясь в бездну, на секунду вовсе позабыл кто он такой, слившись с вечностью. С невесомостью пустоты.

Тогда камень во лбу раскалился и ожёг его, возвращая в реальность и обрушивая его всей плотностью существования. Он выскользнул из рук Ктуула и рухнул на пол, скрючившись от нахлынувшей боли. Сердце горело. Сердце рвалось и металось в попытках слиться с ядром, не потеряться, а сохранить то, чем был Ник. Оно билось, и мужчина закричал:

— Пусть оно перестанет! Пожалуйста, хватит!

Селеста попыталась вновь пробиться к нему, используя ариус, но была отброшена назад — Ктуул прикрикнул: «Не лезь!» и сам опустился к Нику, вновь прикладывая руку к груди.