Лууч. Затмение

– Перехвалил, – я засмеялся. – Одно дело делаем. Но не будем в понятиях смешивать компот с кашей. Это невкусно.

До города в целом, после небольшого исцеляющего инцидента, доехали без приключений. Впереди только заметно образовалась небольшая задержка машин, именуемая Гором пробкой, но мы её объехали по широкой радиальной дуге, заодно заехав на живописно высокий новый мост, очерчивающий цветочные клумбы со статуями неведомых мыслителей, занимающихся не то спортом, не то ничем выдающимся, а просто украшая неинтересный ландшафт. Занятно, как мало умеют люди подражать творениям природы. А все их попытки оказываются всегда недолговечными и со сменой цивилизации быстро превращаются в песок и камни, кануя в небытие. Лишь природа, не имея воинственных планов, продолжает жить вопреки всей деятельности человека, направленной на её порабощение, эксплуатацию и уничтожение.

Гор жил в тихом месте. В черте города. В лесном массиве на въезде. По-видимому, это была часть заповедника, который не осмеливались вырубить, чтобы навтыкать там угрюмых бетонных коробок, которыми и так изобиловал весь, да впрочем как и любой другой город, отличаясь между собой только их высотой.

Я спросил, живёт ли он один, на что он ответил мне, что живёт с сестрой. Но в настоящий момент он отправил её отдыхать, в небольшое путешествие, словно предчувствуя, что ему придётся подселить в дом ещё кого-то и на время это будет сделать проще, если дом окажется пустым и ни у кого больше не возникнет лишних вопросов. Благо дом его был в пустынном месте и все соседи в связи с природными особенностями местности располагались далеко от него. Так что он всегда уезжал из города отдыхать там, когда удавалось действительно по настоящему побыть дома и не спешить на экстренные вызовы, что были экстренно срочными через два, если не каждый второй день.

Дом мне понравился. Поэтому я сразу разулся видя везде идеально блестящий деревянный пол из исключительно качественно подогнанного бука, хотя Гор казалось пустил бы меня и так. Но я не мог этого сделать, так как привык, что у нас в доме с КерукЭде всегда лежали ковры, почти везде и ходить в обуви было просто не прилично.

Большой, но не громадный. Уютный, но не кукольный. Всё в меру. Даже вид на лес со всех сторон приятно согревал глаз, радуя сочной зеленью и постоянным щебетом птиц. Вот ведь удачно устроился. Правда он сетовал на то, что пришлось изрядно на него потрудится в своё время, и вся эта «роскошь» от которой бегут все городские жители, стремясь в тесные душные комнатушки квартир, с бесчисленным количеством удобств, развращающих само понятие – простая жизнь, не была таким уж лёгким даром. Однако он всё равно считал это местечко действительно щедрым подарком судьбы, ведь ещё в момент вселения его сестра была крайне больна и все усилия по приобретению дома в укромном чистом местечке были направлены как раз на то, чтобы обеспечить ей там приют и должный уход. Пока она не поправилась и не оценила по достоинству всю благодать такой жизни. Однако так и прожив долгое время почти безвылазно с братом, она особо не стремилась к публичной жизни и больших карьер и планов особо не строила. Потому ему просто по совести приходилось, вот так периодически почти супротив воли покупать ей билеты, чтобы она хоть иногда видела белый свет, а не только стены родного дома, да лес вокруг. А лес вокруг был и вправду чудесный. Я его точно оценил по достоинству. Чистый, сухой, потому что на лёгкой возвышенности, благородный и похоже достаточно старый. Не подвергавшийся особо никогда бездумной вырубке.

По разумению Гора, вместо того чтобы расположиться мне в отдельном, домишке подальше от его основного дома, он недвусмысленно воскликнул в сердцах «что я не собираюсь самого ценного гостя в жизни, почти брата по призванию, селить в каком-то сарае, пусть и облагороженном под цивильный микродомик для нужд уединения, когда сестру было из дома невозможно выгнать, а одному остаться было просто необходимо.

Отчего, я сразу заподозрил здесь не ладное. Но не в том смысле, что он не селит меня там, несмотря на то, что я намеренно хотел остаться на пару ночей именно там, чтобы не привыкать к жизни в новом, доме. А в том разумении, что мне туда просто нельзя, из-за того, что у него там лежит что-то ценное и интересное, в связи с чем признаться мне открыто в этом он не мог, а обходя это в угоду этикетам вежливости, и следуя заповедям доброго радушного домохозяина, неприкладно, обязан содержать меня в своей лучшей, пустующей комнате на втором этаже.

Я не стал спорить. Правда не отметить «пустующую» комнату как таковой не согласился, потому как пустующая она стояла чисто номинально. Великолепный шкаф чёрного дерева, явно двухсот-трёхсотлетней давности, с резьбой по краям и голубыми каёмками глазури, создавал вид просто потрясающий. Вертикальное овальное зеркало во весь рост по его центру, казалось, притягивало к себе мой взгляд как магнит и тянуло познакомиться поближе. Не в угоду взрослому мужчине, а будто перед ним была шестнадцати летняя ветреная француженка-парижанка, отдающая времени своей внешности больше, чем ей на него было отведено – позволено мачехой.

– «Французский», – точно читая мысли сказал Гор, видя как я растерянно вглядывался в его великолепные пропорции чистой гармонии.

Но долго я на него не воззрился, так как рядом ещё стоял отменный камод, того же стиля, небольшой стол, не выше колена, отданный всей своей прозрачной глубиной голубоватого стекла будто влюблённости в чьи то фиалковые глаза, прежде чем был отдан в перекупку в истории и покинул свою родную страну. Те же самые узоры, что на шкафу и камоде но дополненные той же (непременной) голубой глазурью и золотой росписью, так гармонично сочетались, что не повесить тут голубые в золоте, нежные шторы из бархата или парчи, было просто сущим преступлением.

– Гор, если эта королевская парча, создана твоими руками и образами сочетания, то я преклоняюсь перед твоим даром дизайнера мягкого, приятного, но строгого интерьера гостевой комнаты, когда либо мною виденной.

– О нет, не преклоняй колен и не падай ниц, перед грубым мужским истуканством и безвкусием. Всё что ты имеешь место находить, целиком и полностью построено воображением моей дорогой сестры. В свободное время занимающейся наведением порядка и украшением этого дома для радушия глаз моих и своего успокоения. Так ведь она и говорила кстати. Я её спрашивал, зачем она так старается над единственной комнатой, в которой никого нет и никто не живёт. Ведь она даже не похожа на будущую детскую, а мы никогда почти не принимаем гостей ввиду скромной жизни и любви к уединению в своей маленькой лесной обители.

На что она, конечно отвечала мне, что это она готовит для одного нашего гостя, с которым у неё потом будут отдельные серьёзные на эту жизнь планы, и который заберёт её с собой.

Я конечно мог представить, что это её девичьи мечты по жениху. Но она никогда не интересовалась никем, окромя меня самого, как единственного близкого человека. И все свидания наши проходят исключительно здесь же, где мы разделяем этот дом, подобно двум отшельникам монашеского ордена. Где ни я, ни она никогда бы не отдали своё сердце другому избраннику и вечно бы пребывали в обеде безбрачия, чтобы сохранить тёплые отношения духовных сестры и брата теми же полными любви и верности.

Теперь я кажется, понимаю к чему она создавала такие долгие годы этот уют Лууч. Я словно твоими глазами смотрю на всё это.

– Я так тронут Гор. Что ты даже не представляешь себе. Это очень трогательно, то что ты сказал. Правда не думаю, что такие царские но скромные как для монаха-пилигрима хоромы предназначались именно мне, раз я выбрал простой сарай, со вполне приличными для своего представления о путешествия апартаментами, где вместо кровати можно вполне обойтись любым подручным биваком.

– Ну уж нет. Раз моя сестра использовала свои способности устроить тебя как при приёме своего любимого друга, то уж будь так добр, ответь нам всем добром милодушия и радушной снисходительности.