Страница 7 из 14
– К тому же здесь наверняка очень холодно?
– Бывают морозы под тридцать пять, – ответил он. – Но это ничего. В Новосибирске тоже холодно.
– Как долго вы здесь пробудете? – поинтересовалась я.
– Теоретически мы можем приезжать домой на ледоколе раз в год, в октябре, но замену нам пока не нашли, поэтому, скорее всего, придется остаться еще годика на два, – ответила Аня.
На другой стороне острова, в нескольких часах путешествия по морю, располагалась еще одна метеостанция. Построенная в 1920-х годах, она была заброшена после развала Советского Союза и теперь стояла в окружении больших и малых построек; из земли торчали поржавевшие гусеницы, и, как обычно, все это находилось в окружении ржавых нефтяных баррелей. Рядом с уборной валялся использованный презерватив. В одном из домов мы обнаружили остатки багета, начатую банку съедаемого плесенью шоколадного масла, открытый пакет с макаронами и несколько DVD. Судя по внешнему виду, хлеб пролежал здесь не более двух недель.
– Собиратели бивней мамонтов, – пояснил Евгений, один из двух наших русских гидов.
– Собиратели бивней мамонтов? – переспросила я.
– Ну да, бивни мамонтов – сейчас большой бизнес! Из-за потепления, наступившего во время последнего ледникового периода, мамонты стали искать убежища на новосибирских островах, поэтому их бивни здесь повсюду. Таяние ледников усиливает эрозию почвы, открывая новые поля, просто усеянные бивнями. Чтобы сюда добраться, некоторые собиратели арендуют вертолеты и корабли, ведь на этом можно заработать большие деньги, можно сказать миллионы. Похоже, что это одно из немногих мест в Арктике, где работа кипит. Разумеется, пограничники и солдаты тоже в деле, ведь речь идет, как я уже сказал, о больших суммах. Эти китайцы такие ненасытные! – рассмеялся Евгений. – Они размалывают бивни в порошок, а потом продают их как лекарство для повышения потенции.
Название «Земля» может ввести не в меньшее заблуждение, чем, например, слово «Гренландия». Я, к примеру, считаю, что для нашей планеты самым подходящим названием стало бы слово «Вода». Иногда море приобретало бирюзовый или зеленый оттенки, сверкая, словно изумруд, а временами казалось бурым. В иные дни оно отливало синевой, со стальным, почти черным оттенком, и показывалось в окружении небосвода из белого золота. Порой граница между небом и морем размывалась, сливая их воедино. Дни ныряли в пурпурные сумерки, и после короткого погружения за горизонт на небе снова появлялось солнце. Пара пожилых французов несла свой пост на мосту, простаивая там с раннего утра до поздней ночи, вероятно, желая дождаться появления морских птиц. Свое занятие они прерывали только ради завтрака, обеда или ужина. Результаты каждого наблюдения заносились в особую клетчатую тетрадку, а затем анонсировались во время заседания птичьего клуба, который проводился каждый вечер в баре. Помимо чаек, которые неотступно следовали за нашим кораблем, достойных внимания пернатых было не так уж много, к тому же большинство уже потянулись в южные края.
После обеда началась качка. Корабль так сильно кренился набок, что удержать равновесие оказалось делом непростым; пенсионеры один за другим валились на пол. Ребра липким желтым поясом сдавила тошнота; морскую болезнь удавалось отогнать только в лежачем положении. Но спокойствие это было недолговечным и растворялось, словно утренний туман. Во время обеда, шатаясь из стороны в сторону, я кое-как сумела приблизиться к своему столику в кают-компании, но корабельный недуг и тут дал о себе знать: каждый второй стул пустовал. Перед кабинетом судового врача выстроилась длинная очередь людей с бледными уставшими лицами.
– Все это ничто по сравнению с Антарктикой, – заметил мой веселый сосед-австралиец.
– По сравнению с Антарктикой это просто воскресная прогулка, – поддакнула его жена.
– Дорогая, а ты помнишь ту ночь, когда мы целых полчаса карабкались вверх по лестнице, а затем обратно, пытаясь добраться до каюты?
– Нас качало так сильно, что приходилось все время цепляться за перила! – засмеялась жена. – Несколько дней нас совсем не кормили! Просто выложили бутерброды для тех, кто был в состоянии до них дотянуться. Чтобы не вывалиться из коек, мы пристегивались двойными ремнями безопасности!
– «Весело» же вам пришлось, – пробормотала я.
– О да, то путешествие оказалось незабываемым! – заверил меня попутчик. – Опыт на всю жизнь! Если появится возможность, тебе непременно стоит съездить в Антарктику, только не соблазняйся короткой поездкой. Выбери маршрут подлиннее – и получишь все по полной программе.
– Длинные маршруты – самые лучшие! – воскликнула жена.
Когда ближе к вечеру ветер утих, мы оказались в окружении льдин, огромного множества льдин. Капитан сосредоточенно вел корабль через паковый лед, который медленно трещал, издавая оглушительный грохот. Свернувшаяся калачиком на льдине белая медведица с медвежатами настороженно уставилась на нас своими черными глазками. Мы находились уже почти на пол пути к Мурманску, и теперь предстояло преодолеть самый тяжелый отрезок: пролив Вилькицкого, находящийся в самой северной части Северо-Восточного прохода. Пролив насчитывал пятьдесят пять километров в ширину, но при этом имел относительно небольшую глубину и мощное течение; круглый год море в этих местах покрывал толстый паковый лед. Всю ночь корабль шел вперед; прислушиваясь к грохоту, хрусту и треску ломающегося пакового льда, мы медленно приближались к мысу Челюскина, самой северной точке континента Евразия.
Этот мыс всегда вызывал страх у моряков из-за царившей там непогоды. Отсутствие плотных льдов приводит к постоянным штормам, а если внезапно наступает затишье, то весь этот пустынный ландшафт тотчас погружается в плотный липкий туман. Впервые на карте мыс обозначил Семен Челюскин, прибывший сюда на собачьих упряжках в 1742 году, а спустя сто пятьдесят лет самую северную точку России обошел со стороны моря Норденшельд. Ему предсказывали, что путешествие на мыс Челюскин станет для него последним, а министр обороны Швеции Карл Густав фон Оттер даже выступил против экспедиции, которая, по его мнению, оказалась бы чересчур рискованным мероприятием. Но, несмотря ни на что, в 1878 году Норденшёльд все же вышел в море. «Вега» форсировала этот страшный мыс без каких-либо драматических событий, однако увиденное совершенно не впечатлило Норденшельда: «[…] это был самый однообразный и пустынный ландшафт, который мне когда-либо доводилось видеть на просторах Крайнего Севера»[6].
Пограничники не разрешили нам высадиться на мысе, поэтому пришлось довольствоваться прогулкой вдоль рифов на надувных лодках. Когда мы подошли ближе, стало ясно, почему россияне сочли наше присутствие столь нежелательным. Мыс Челюскин представлял собой самую настоящую экологическую катастрофу, пародию на всеобщую российскую разруху и полное отсутствие какой-либо организации. Здесь уже не сотни, а тысячи ржавых нефтяных баррелей: наваленные друг на друга, распиханные по собранным на скорую руку бункерам. Из некоторых баррелей прямо в море сочились остатки горючего. Автомобильный хлам, обломки самолетов и вертолетов, металлолом, предназначение которого невозможно определить, наряду с зияющими проемами разбитых окон и прорехами пустых бетонных блоков с потрескавшимися фасадами – весь поселок представлял собой не что иное, как одну большую советскую свалку. Не видно ни единого цветка, чего уж там говорить о лугах; преобладали всевозможные оттенки серого, грязно-коричневого и ржаво-оранжевого. Единственные признаки жизни – присутствие трех солдат, которые внезапно приняли на себя очень занятой вид: увлеченные ремонтом радара на одной из крыш, они старались не обращать ни малейшего внимания на нас, сидевших в резиновых лодках.
Щитом для самой северной точки Евразии служили черные отвесные скалы. За обрывом раскинулось небольшое кладбище. На берегу в память о Руале Амундсене был возведен мемориал, а где-то неподалеку находился памятник Норденшёльду. Рядом с кладбищем установили российский красно-зеленый погранпост, такой же грязный и обветшавший, как и вся база.
6
Цитата с. 325 og 326 взята из первого издания книги Адольфа Нордшельда Vega Reise omkring Asia og Europa. Kristiania: P.T. Mailings Boghandels Forlag, 1881.