Спрятанная

— Хоть что-то правильное напоследок сделать успел. А ведь будь я чуть поживее, то плату бы с тебя стребовал. Ну, ты знаешь….

— Если думаешь, что меня радует то, что ты умираешь, то это не так.

Мэлис присела рядом, коснулась дрожащей ладонью лба. Холодный, как у мертвеца. И дыхание поверхностное, рваное. На щеке набухли капельками крови царапины — это уже ее заслуга.

— Тебе нужна помощь…

— Нам обоим нужна… Твою ж мать!…

Мэлис резко обернулась, следуя за его взглядом. Корабль скользил по волнам прочь от острова.

— Они уплывают, — она стиснула кулаки. — Они… забрали Яна?

Ворон лишь пожал плечами и снова откинулся спиной на холодный сырой камень.

— Я должна знать, что случилось, — Мэлис поднялась на ноги. — Я найду Яна, и мы вернемся за тобой.

— Если не найдешь, то не возвращайся. Иди в деревню, — в спину ей проговорил мужчина.

Первые мягкие сумерки тронули острые скалы и шуршащую под ногами гальку, перемешанную с бурыми нитями водорослей. Ветер пронизывал до костей, и Мэлис подставляла лицо затухающим лучам, пытаясь согреться крохами солнечного тепла. Берег был пуст и тих, и в кажущемся спокойствии ей мерещилось нечто зловещее.

Узкая тропинка, ведущая вглубь острова, тонула в длинных тенях. По ней утром ушел Ян.

— Ян!

Крик унес ветер и безжалостно швырнул в морскую пучину.

Куда идти? Вдруг он ранен и ему нужна помощь? А может, его уже и нет на острове? Или он так и блуждает где-то там, высоко в скалах… или сбежал, бросив ее одну…

Мэлис мотнула головой, отгоняя предательские мысли. Ян бы не ушел без нее. Он обещал, что не оставит. И она тоже не отступится… Но сейчас она не может позволить себе блуждать в потемках. В гроте Ворон и он нуждается в ее помощи. Ночью он замёрзнет, если не развести огня. Нужно собрать хоть немного веток.

И Мэлис двинулась по тропинке.

…Звук шагов достиг ее слуха, когда она собиралась возвращаться в грот. Мэлис замерла, прижав к груди небольшую кучку будущего топлива для костра. Идущих было двое, может трое. Раздумывать было некогда, и она прижалась спиной к ближайшей скале, прячась в тени.

Первым на тропинке появился Ян, окутанный в темноту точно в плащ. В груди у Мэлис сжалось сердце и тут пустилось вскачь. Она собралась было окликнуть его, и осеклась — следом за Яном, сжимая в ладони ладонь, шла девушка. Длинные, точно сотканные из лунного серебра волосы, небрежно схвачены в косу, треплет подол длинного платья ветер, и та держит его свободной рукой, открывая белые тонкие щиколотки. И кажется, что ноги ее плывут над поверхностью, не замечая каменного крошева.

Исса — сомнений быть не могло. Красивая. От такой будет без ума любой мужчина. К тому же, если то, что сказал Дувафу Ворон правда, принцесса. Куда Мэлис до нее…. Она зажмурилась, не давая волю предательским мыслям. Важно, что с Яном все хорошо — это главное.

Мэлис стояла, провожая тающие в потемках спины взглядом. Надо было окликнуть их, но горло точно сжали невидимой рукой.

— Ян… — прошептала одними губами, беззвучно.

Он запнулся на полушаге, и Исса едва не налетала на него. Удивленно спросила что случилось. Ян не ответил. Он оборачивался медленно, будто преодолевая сопротивление воздуха. Обернулся и замер, не сводя с Мэлис глаз. Он смотрел на нее так, будто не узнавал, будто видел впервые, и Мэлис с трудом подавила первое, инстинктивное желание броситься прочь, спрятаться.

— Ты… ты ведь… ты не призрак? — голос Яна дрожал.

— Не призрак… — она мотнула головой. И продолжила просто чтобы разогнать тугую, неуютную тишину между ними. — Вот насобирала веток, хотела развести костер, а огонь разжечь все равно не чем….

Он не дослушал, бросился к ней, и прежде, чем Мэлис успела опомниться, стиснул в объятиях, сильно, до боли прижимая к груди.

Посыпались под ноги хрупкие веточки.

Глава 13. Ворон

Он был уверен, что умрет, если позволит себе уснуть. Не самая плохая смерть. Наверное… Закончатся, наконец, эта тупая, выматывающая боль и холод, пропитавший каждую клеточку тела. Зачем же откладывать неизбежное? Чего ждать?

Ворон облизал растрескавшиеся губы сухим языком — хотелось пить. Он вдоволь нахлебался морской воды, и от соленой горечи саднило горло. И все же он хватался за это чувство — оно напоминало, что он все еще жив.

Мерно набегали на камни волны, убаюкивая. На потемневшем, будто лакированном небе разгорались звезды. Незнакомые, чужие. Щурились хитро луны, и восковый свет их растекался по водяной глади. В слезящихся глазах рябило, и Ворону снова мерещились тени, как тогда на поляне. Крадучись они втекали в грот — ушастые и хвостатые, большие и совсем крошечные. И круг их телец смыкался вокруг Ворона все теснее и теснее.

Страшно? Не страшнее, чем умирать.

Сама смелая прыгнула на грудь. Тяжелая, зараза! Ворон махнул рукой, и она прошла сквозь тень — та растаяла, слилась с темнотой. А дышать все так же тяжело. И глаза закрываются.

Он прикроет их только на секундочку, не больше.

Всего лишь на секу…

…Было тепло и мягко, будто тело его укутали в шаль и подвесили на невидимых нитях. Тепло манило, тянуло за собой вверх. Куда? Там плескалось море и темный, отшлифованный камень блестел, ловя искры лунного света. Там было сыро и холодно, там его ждали… Жаль, но Ворон слишком тяжел, разве под силу вытащить его отсюда?..

Дрожали натянутые нити, раскалялись. Звенели от натуги.

И жар из приятного сделался обжигающим. Он вливался прямо в жилы, наполнял собой кровь. И Ворон бы закричал, но голоса не было.

Резкая боль обожгла щеку, и он открыл глаза. За краткий миг он смог видеть склонившегося над ним мужчину, тот смутно ему кого-то напоминал. В темных волосах дрожат черные перышки, и именно они — даже не разноцветные пугающие глаза — притягивают взгляд.

За его плечами застыли девушки. Обе знакомы Ворону. Он почти вспомнил их имена… почти вспомнил….

…Веки смыкаются и он летит вниз, в темноту. Голоса остаются там, наверху. Они встревожены, испуганны даже.

— Ян, ну сделай же что-нибудь…

— Он же умирает…

— Ворон!..

Ворон… Трепещут на ветру иссиня-черные перья, ловят ветер крылья — по нему так легко скользить, надо только приноровиться. Тебе ведь вовсе не обязательно падать вниз, если ты птица. И небо переворачивается, ловит его в объятья. Далеко внизу раскинулись темные воды, поддернутые пеленой тумана. Если бы Ворон не вспомнил, что он птица, то упал бы прямо в них.

Берегов нет, только вода от края до края. А из нее кто-то смотрит на него и в плеске волн слышатся голоса… Человеческое ухо не смогло бы уловить их, но он может. Теперь может….

А если опуститься ниже, то можно рассмотреть лицо той, что смотрит на него. У нее серые глаза и до боли знакомая улыбка. Русые кудри напитала вода, и Ворон тянет руку, чтобы вновь ощутить пальцами их мягкость.

Рот женщины открывается и зовет его по имени. Так называла его только она, а когда мать ушла, он придумал себе другое. Он придумал себя. Другого. Того, кто не привязывается, не любит, не нуждается… Того, кто свободен и одинок.

— Ворон… — шепот в самое ухо. — Ворон, возвращайся, пожалуйста…

Обернулся — никого.

— Возвращайся…

Он помнил ту, что звала его — светлые волосы и ярко-синие глаза, запах цветов на нежной коже и гордая осанка, как у королевы. Он должен был отдать ее, расстаться навсегда, но не смог….

Ворон отпрянул, взмыл в воздух, рассекая крыльями тягучее плотное марево. Прочь от мертвых вод. Все выше и выше, туда, где, словно два разноцветных глаза, горят колдовские луны…

Ворон с трудом приподнял веки. Над головой завис каменный потолок, расцвеченный рыжими бликами, и кусочек ночного неба. Знакомый шум прибоя и треск костра, запах соли, водорослей и дыма. Тепло руки на своем запястье.