Укрощенный тигр

За ответами он и обратился к заместителю танковой бригады по политической работе. Но тот лишь напомнил о правилах и подчинении командиру, будто он, Соколов, первый день на войне. Всегда Алексей чтил военный устав, свод правил строгой дисциплины и беспрекословного выполнения приказов вышестоящих чинов. Только любовь ведь правилам не подчиняется. Если бы он мог, то сейчас бы наплевал на все приказы и запреты. Завел бы танк и рванул по маршруту к маленькому городку, где встретил Олю в начале войны. От этой мысли под холодной мокрой гимнастеркой разливался жар в груди. Сутки или двое, и он мог бы увидеть ее, прикоснуться. Или спасти от фашистов, ведь Ольга связная в партизанском отряде, а значит, каждый день рискует вызвать подозрение у гауляйтеров. Эта мысль ему казалась самой страшной, все чаще и чаще в разговорах фронтовиков мелькало словосочетание «выжженная земля». Немцы отступали, не оставляя ничего живого после себя. Сжигали, взрывали, убивали, вешали, морили голодом и непосильным трудом мирных граждан на постройке оборонительных укреплений. Чтобы помешать стремительному наступлению Красной армии, Гитлер отправлял в деревни и города самое жестокое свое подразделение – ваффен СС, которым лично командовал рейхсфюрер Генрих Гиммлер. Германские убийцы с орлом и свастикой на рукаве отличались жестокостью, абсолютной бесчеловечностью к беспомощным женщинам и старикам на оккупированной территории.

Вот и сейчас Алексей шел по селу, с ужасом замечая, что от небольшой деревушки остался лишь дом сельсовета. Почти все избы превратились в пепелища, еще свежие, от которых несло дымом, а ветер шевелил легкую золу. Колодцы заколочены из-за отравленной фашистами воды. Уже за крайним домом виднеется колючая проволока, что опутала все поле, превратив пахотную землю в мертвый изуродованный клочок.

А еще ведь минами все поле усеяно наверняка, мелькнуло в голове. Он свернул с главной улицы на соседнюю и попал на круглый пятачок, видимо, раньше служивший местом схода для местных. Здесь Николай Бочкин, заряжающий командирского танка, с остервенением махал топором, казалось, желая одним ударом разрушить деревянные подмостки виселицы, что высились посередине площади. При виде удавок, качающихся во все стороны от напора молодого парня, Алексея накрыло волной тревоги. Если сейчас драпающие из очередного города фашисты сооружают такую же для жителей города и в испуганной очереди из женщин, стариков и детей стоит Ольга! От приступа волнения за любимую и ненависти к бесчеловечным убийцам его начало трясти. На плечо легла легонько чья-то рука – сержант Бабенко, мехвод его «тридцатьчетверки». Взрослый мужчина, интеллигентный и заботливый, всю войну он опекал своего молодого командира, присматривая, чтобы тот не оставался без горячего пайка и теплой шинели на ночном постое в голом поле или лесной чаще. Опекал он не только молодого лейтенанта, но и весь экипаж командирской машины с номером «007». А о самом танке заботился, как о малом ребенке, по звуку определяя неполадку. Так и сейчас Семен Михайлович, уже переодевшись в сухое, пошел по деревне, чтобы выпросить у местных ветоши, разузнать, где набрать воды. Родной Т-34 после «грязного» перегона надо было чистить и срочно отмывать. Днище, траки, нижний люк были покрыты толстым слоем грязи, так что опытному механику было не видно, в порядке ли у машины подвеска, не погнулись ли пальцы гусеницы. Но на площади он остановился при виде смертельно бледного парня.

– Товарищ командир, вы бы переоделись в сухое, а то заболеете. Мы вон там встали, ближе к колодцу на полянке.

– Что? Сухое? – Взгляд у Соколова был такой, что Бабенко забыл о техническом осмотре.

– Случилось что-то, Алексей Иванович? Может, вам воды или аспирин у медиков спросить? Вы выглядите плохо, наверное, просквозило ночью в воде и под снегом.

– Нет, нет, Семен Михайлович, со мной все в порядке. Я просто… – слова так и застряли у парня в горле. Не смог он признаться, что беспокоится за любимую девушку.

Он прошагал механически до конца улицы, плохо понимая, куда идет. В голове, словно набат, стучала одна мысль, которую никак он не решался произнести даже про себя: а вдруг немцы схватили Олю и… Правая нога зацепилась за что-то твердое, Алексей поднял голову, и внутри все похолодело – перед ним было деревенское кладбище. Обычное, крошечное, с перекошенными крестами и поржавевшими памятниками, с которых смотрели фотографии покойников. А с самого краю возвышалась свежая огромная могила. Закиданная грунтом яма была такой большой, что поверхность просела от стылой воды и стянула на себя легкий заборчик, об который и споткнулся лейтенант. У самого конца могилы возвышались несколько грубых деревянных досок. С двух сторон деревянные памятники были исписаны углем: имя, фамилия и дата смерти, у всех одинаковая – 24 ноября 1943 года. И неумелыми кривыми буквами выведено на шапке одной из построек: «Здесь братская могила жителей деревни Тихоновки, зверски убитых немецкими гадами. 83 человека взрослых и детей».

Из горла парня вырвался полустон-полурык, он шагнул к свежей могиле, снова запнулся об забор и рухнул на колени перед черным холмом. От боли и отчаяния кулаки сжались до кровавых отметин на ладонях, его душила бессильная ярость. Немедленно в атаку! Нельзя ждать! Разнести армию вермахта из всех орудий, отправить в них весь боезапас «тридцатьчетверки», так чтобы разнесло фашистов на куски!

Майор Савченко пожал руку повару походной кухни:

– Вот ты молодца, Ивашкин, ну что ни щи, то ложку готов проглотить.

– Стараюсь товарищ майор, – прогудел низенький седой повар, кивнул в сторону бревен, где дружно звенел ложками почти весь батальон. – Рядовому Осадчему до краев, как и велели.

Комбат кивнул, без доклада знал, что о лопоухом Мишке заботится весь батальон. Да и он сам приготовил мальчишке сюрприз, который нашел, когда ломал шкафы в сельсовете на такие необходимые сейчас дрова. Деревня сгорела вместе с запасами угля и поленницами дров, а ему нужно кормить и обогревать батальон до завтрашнего утра. Поэтому без всяких церемоний он с парочкой рядовых превратил шкафы и столы из уцелевшего сельсовета в деревяшки для походной бани.

– Рядовой Осадчий, – гаркнул батальонный командир во все горло. От толпы танкистов сразу отделилась щуплая фигурка с котелком в руках.

– Рядовой Осадчий прибыл по вашему приказанию, – выкрикнул парнишка звонким фальцетом. От усердия большеватый шлем, как всегда, съехал на лоб, не помогали его удержать даже огромные уши, что торчали, как два розовых лопуха, над стриженой белесой головой.

– Держите, рядовой, награда вам за проявленное усердие в наблюдении за воздушной разведкой противника. Молодец, всю ночь глаз от неба не отвел! – Комбат протянул мальчишке прозрачного петуха на палочке, которого нашел в одном из шкафов. Запылившийся, с отломанным гребнем, он валялся на верхней полке, в свертке из газет еще с довоенного времени. Именно этот подарок приготовил Виктор Макарович своему любимцу и с удовольствием наблюдал, как вспыхнули глаза мальчишки при виде угощения.

– Ух ты, это же из сахара петушок! Мне мамка такие на 1 сентября всегда покупала! – Мишка смутился своей непосредственности, залился густой краской. – Спасибо, товарищ майор.

Комбат тоже не удержался от неуставных вольностей, подмигнул лопоухому «сыну батальона» и пошел дальше с обходом. В голове кружились теплые мечты: «Закончится война, заберу к себе мальчишку в Воронеж, от пуза наестся всех сладостей. Детство у него хоть будет».

Савченко всегда лично обходил постой подчиненного танкового батальона, чтобы убедиться, что его ребята накормлены и отдыхают в тепле по возможности. За несколько лет войны Виктор Макарович пришел к выводу, что если в бою губят танкиста вражеские снаряды, то еще больше жизней уносят холод и голод. Поэтому первым делом заставлял рядовых обустраивать походные бани, выменивал на свой паек у местных ведра лука и чеснока, чтобы раздавать рядовым на привалах. Вот и сегодня уже в одном из окопов, обустроенном под баню, кипела вода в бочке. Под брезентовый полог выстроилась очередь из желающих ополоснуться, тут же в собранных со всей деревни кадушках и ведрах его подчиненные отстирывали стоящую колом от глины форму. Деловой Мороз ворчал под нос, что он боевой офицер, не прачка, но тут же поругивал танкистов за слабо привязанные веревки для просушки гимнастерок и штанов: