Под маской

Мерлину нравилось, когда приходили гости. Некоторых мужчин он вполне одобрял. Иных он лишь вынужденно терпел, а одного или двух даже презирал, особенно наиболее назойливого посетителя, брюнета с черной козлиной бородкой и черной, как смоль, душой, которого он, как ему смутно казалось, где-то видел, но никак не мог вспомнить где.

Жизнь Мерлина не «ограничивалась придуманной им грезой», и это не был «счастливейший час в его жизни». Он никогда не торопился, чтобы успеть спасти Каролину «из их когтей», и даже не взял ее в жены. Случилось нечто более удивительное и странное – об этом и пойдет наш рассказ. Все началось в один из октябрьских вечеров, когда она неожиданно вошла в выдержанный интерьер «Пера Луны».

Уже темнело, собирался дождь, все было окрашено в те самые серые тона, которые наблюдаются только вечером в Нью-Йорке перед концом света. Завывал ветер, гоняя старые газеты и другой мусор, во всех окнах зажигались огни, на улицах было пустынно, а на душе тоскливо, и становилось жаль верхушки небоскребов, терявшиеся там, в темно-зеленых и серых облаках; возникало ощущение, что весь этот фарс скоро кончится, и тогда все эти здания разлетятся, как карточные домики, а кирпичи, несомненно, свалятся в пыльные кучи, погребя под собой все те миллионы, которым предназначено было ветром заноситься внутрь и выноситься наружу.

По крайней мере, именно такие мысли носились в голове Мерлина Грейнджера, стоявшего у окна, выстраивая дюжину книг на витрине после ураганного визита дамы в горностаевом манто. Он смотрел сквозь стекло, думая о печальном: о ранних романах Г. Уэллса, о книге «Бытие», о том, как Томас Эдисон заявил, что через тридцать лет на острове не останется ни одного жилого здания, все превратится в один огромный и шумный базар; он выставил последнюю книгу, развернулся – и тут в магазин бесшумно вошла Каролина.

На ней был не строгий, но вполне традиционный, прогулочный костюм – так он вспоминал позже. Клетчатая юбка, плиссированная «в гармошку»; мягкий, туго облегающий фигуру жакет; коричневые туфли и гетры. Ансамбль завершала шляпка, небольшая и аккуратная, похожая на верхушку чудесной коробки дорогих конфет.

Мерлин, у которого от удивления перехватило дыхание, в волнении направился к ней.

– Добрый вечер… – произнес он и замолчал. Ведь он не знал и даже не мог предполагать, что в его жизни вот-вот должно было произойти нечто удивительное и зловещее; что сейчас не требуется ничего, кроме тишины и подобающей случаю толики внимательного ожидания. За минуту до того, как это начало происходить, у него возникло ощущение мгновения тишины, невероятным образом растянувшегося во времени: он увидел сквозь стеклянную перегородку, отделявшую небольшую контору, зловещую коническую голову своего начальника, мистера Мунлайта Квилла, склонившегося над бумагами. Он узрел мисс Мак-Крекен и мисс Мастерс в образе двух пятен волос, нависших над бумагами; над собой он увидал малиновую лампу и с радостью отметил, что она действительно привносит в интерьер книжного магазина приятный романтический колорит.

После этого все и случилось – вернее, начало происходить. Каролина взяла свободно лежавший наверху стопки книг том со стихами, ее изящные белые пальчики быстро перебрали страницы и вдруг одним ловким движением она подбросила книгу к потолку, и та, застряв, исчезла в малиновом абажуре; сквозь освещенный изнутри сатин книга выпячивалась темным прямоугольником. Это рассмешило Каролину, и она рассмеялась молодым заразительным смехом, к которому немедленно присоединился Мерлин.

– Она осталась там! – весело воскликнула она. – Она застряла, здорово? – Им обоим это показалось вершиной блестящего абсурда. Они снова рассмеялись на весь магазин, и Мерлину стало хорошо оттого, что ее голос оказался глубоким и чарующим.

– Возьмите другую, – неожиданно для себя предложил он, – возьмите ту, красную.

После этого ее смех усилился; ей даже пришлось ухватиться руками за стопку книг, чтобы не упасть.

– «Возьмите другую!» – еле смогла она повторить между приступами веселья. – Черт побери, «возьмите другую»!

– Берите две сразу!

– Да, «берите две сразу»! Господи, сейчас умру от смеха! Ну, поехали…

За словом последовало и дело, она взяла книгу с красной обложкой и отправила ее пологой гиперболой к потолку, где книга погрузилась в абажур рядышком с первой. В течение нескольких минут они только и могли, что раскачиваться взад и вперед в беззвучном смехе; успокоившись, они, ни слова друг другу не говоря, синхронно возобновили спортивные упражнения. Мерлин схватил тяжелый, в дорогом переплете том французской классики и швырнул его по спирали вверх. Аплодируя собственной меткости, в одну руку он взял бестселлер, а в другую издание об очках и, затаив дыхание, следил, как она совершает бросок. После этого дело пошло, как по маслу – еще быстрее и неистовей; иногда они бросали по очереди и, наблюдая за ней, он поражался, как грациозно было каждое ее движение; иногда кто-нибудь из них делал целую серию бросков, хватая ближайшую книгу и швыряя ее, даже не следя за полетом и сразу хватая следующую. В течение трех минут стол опустел, а малиновый абажур так разбух от находившихся в нем книг, что едва не лопался.

– Глупая игра баскетбол, – с презрением воскликнула она, швырнув книгу. – Годится только для старшеклассниц в отвратительных шароварах!

– Да, идиотизм, – согласился он.

Она остановилась, раздумав бросать книгу, и резко положила ее обратно на стол.

– Ну вот, теперь места достаточно; давайте присядем, – серьезно произнесла она.

Они сели; места хватило обоим. Почувствовав некоторое волнение, Мерлин взглянул через стеклянную перегородку на контору мистера Мунлайта Квилла, но все три головы по-прежнему были склонены над бумагами; они явно не замечали, что происходит в магазине. Поэтому, когда Каролина, опираясь на руки, уселась на стол, Мерлин сделал то же самое и, сидя рядом, они посмотрели друг другу в глаза.

– Мне очень нужно было с вами увидеться! – начала она, и в ее темных глазах показалась трогательная жалость.

– Понимаю.

– Все потому, что в последний раз, – продолжала она, и ее голос слегка дрожал, хотя она старалась говорить уверенно, – я за вас испугалась. Мне не нравится, что вы обедаете за комодом. Я так боюсь, что вы… Что вы проглотите запонку!

– Да, как-то раз чуть не проглотил, – неохотно признался он, – но это оказалось не так просто, знаете ли. Я хочу сказать, что проглотить плоскую половину нетрудно, и вторую половину тоже – если по отдельности – но вот чтобы проглотить запонку целиком, нужно иметь совершенно особое горло.

Ему самому было странно, что он так галантно и остроумно отвечает. Впервые в жизни слова прямо-таки слетали с его языка, без всякого усилия собираясь вместе в тщательно организованные взводы и батальоны, будто предоставляемые в его распоряжение педантичными адъютантами в виде готовых параграфов.

– Вот это меня и испугало, – сказала она. – Я знаю, что для этого нужно иметь особое горло, и я знаю – по крайней мере, чувствую – что у вас такого как раз нет.

Он согласно кивнул.

– У меня действительно нет. Оно стоит больших денег – к сожалению, больше, чем есть у меня.

Он не почувствовал никакого стыда, сказав это, – скорее удовлетворение оттого, что признался; он знал, что ничто из того, что он может сказать или сделать, не покажется ей недостойным, и уж точно не его бедность и объективная невозможность когда-либо с ней расстаться.

Каролина взглянула на свои часики и с тихим возгласом соскочила со стола.

– Уже пять! – воскликнула она. – А я и не заметила! Мне нужно в «Ритц» к пяти тридцати. Надо скорее заканчивать, я заключила пари.

В едином порыве они принялись за работу. Каролина приступила к делу так: ухватила книгу за страницы и, закрутив, отправила ее прямо в стеклянную перегородку, за которой размещалась контора и мистер Мунлайт Квилл. Хозяин бросил быстрый затравленный взгляд, смахнул осколки со стола и как ни в чем не бывало продолжил работать с бумагами. Мисс Мак-Крекен не подала виду, что слышала хоть что-то, а мисс Мастерс вздрогнула и приглушенно вскрикнула, прежде чем снова склониться над бумагами.