Порочные чувства

Снова разозлилась. Аж сердце из груди выпрыгивает, как это бесит — я боюсь рассказать своему любимому мужчине про беременность! И не делю с ним эти мгновения счастья! Уехал, блин! Просто взял и уехал, а я ведь просила остаться! Ну, Марат…

— Ох, ну я психичка, — сказала я своему отражению в зеркале. — Беременность — не повод быть неадекватной. Нужно это запомнить, а когда я расскажу Марату про ребенка — я эту фразу на холодильник под магнит прилеплю.

Скорей бы Марат вернулся…

***

МАРАТ

Я многое планировал. Как в банальном фильме хотел прочитать речь, перед тем как расправиться с этим поляком. Так ведь поступают злодеи? Сначала речь, а затем все остальное. Даже надеялся, что придется поднапрячься, побегать за Михаилом — его крысиная натура почувствовала неприятности, раз он начал распродавать свое нехитрое имущество, и не продлил аренду квартиры. Но его не пришлось искать, его мне на блюдечке преподнесли.

Он скулит. Сидит на стуле, руки за спиной связаны. Напуган. На брюках мокрое пятно. Мальчишка совсем. Возраст я его знаю, но выглядит парень моложе своих лет — с натяжкой на двадцать. В таком возрасте часто творят глупости, пробуют границы дозволенного. Я бы мог его пожалеть — он сглупил, он только недавно перестал быть ребенком.

Да, мог бы пожалеть, но не жалею.

— Почему? — он поднял на меня глаза.

— Алика, — не стал я скрывать. — Или Паулина. Здесь её называли так.

Парень скривился, и расплакался. Чуйка у него работает отлично — по лицу моему понял, что дело — труба.

Я не монстр, в отношениях люди часто издеваются друг над другом, и если бы он просто обижал мою девочку — я бы не стал ему отвечать. Он — это прошлое. Я — настоящее и будущее. Я даже немного понимаю этого Мишу, сам чувствую нечто подобное — Алика беззащитна, за неё некому заступиться. Прирожденная жертва. Мужчина либо защищать такую будет, либо срывать на ней свои пороки. Иного не дано — слабых или оберегают, или сжирают.

Внутри все сжимается. Алика помощи от него хотела, чтобы защитил. Она бы верной женой ему стала, даже не любя. Но этот урод понял её суть, знал что она уязвима, что никто за спиной Алики не стоит. И начал бить. Насиловать. А я и не понял сначала — почему Аля такая зажатая, почему не сжимается вокруг меня, когда кончаю. Почему не может разделить со мной удовольствие. Её всю жизнь ломали.

— Новый мужик? Я понял, — с легким акцентом произнес парень. — Нажаловалась. Я виноват, да. Готов отработать, без обмана и крысятничества. Извинюсь перед ней. Я… я изменился, осознал всё. Мы можем договориться.

Мы не можем договориться. Он хочет жить, а я хочу чтобы он сдох. За такое не убивают? А мне плевать. Не одну Алику он мучил, а сколько таких беззащитных еще встретится на его пути… хмм, оправдываю себя? Пожалуй. Если честно, мне на всех плевать, кроме Алики.

Развернулся, кивнул своему человеку, и вышел из комнаты. Для поляка всё кончено. Обошлось без обличительных речей, без долгих разговоров. Без прелюдий. Большой бизнес всегда под руку с кровью идет, на мне она есть, и совесть молчит. Но меня тошнит. Не из-за мокрухи, не из-за жалости, а из-за ужаса — во мне это тоже есть. Заводит, что Алика полностью моя. В моей власти. И живет по моим правилам. Я упиваюсь этим. Не сломаю ли я её?

Нет, этого я не допущу. Люблю. Так люблю, что сдохнуть иногда хочется.

Посмотрел на часы — через шесть часов вылет, в этот раз перелет не прямой, через сутки дома буду. С ней.

— Сделано, — исполнитель вышел из комнаты, открыл дверь нараспашку, показывая мне результат — поляка больше нет. — Никто не усомнится в естественной смерти.

Кивнул. Снял перчатки, и пошел к машине. Успею отдохнуть. Легче стало, когда этого пацана не стало. Думал, ревновать буду, когда увижу — он стал первым для Алики. Она думала, что была в него влюблена. По своей воле сначала целовала, обнимала его.

Но нет никакой ревности.

Я просто скучаю по ней. Вспомнилась наша ночь перед моим вылетом.

— Может, я сумею уговорить тебя задержаться?

Алика вскарабкалась на меня, оседлала бедра, потираясь своей грудью о меня. Соски — вишенки. Набухли. Моя девочка всегда ярко на меня реагирует.

— Ты опять?

— Не хочу, чтобы ты улетал. Ты мне здесь нужен! — вдруг саданула меня кулаком по плечу, причем неслабо, не просто обозначая удар. И тут же испугалась, склонилась, целуя место удара, и зашептала: — Прости-прости-прости, я совсем чокнутая! Просто не хочу отпускать тебя.

Вижу — это так. Не хочет, чтобы я улетал. Прогнуть пытается, манипулирует. Глаза блестят, губы надуты. Того и гляди заплачет. И я поведусь, черт. Подкаблучником становлюсь? Это всегда омерзительным казалось — бабы любят прогибать мужиков, но мы не должны вестись. У каждого свое место, и я, пусть Алика меня простит, всегда сверху.

— Алика, хватит, — отрезал строго.

Обиделась. Скатилась с меня. Лежит рядом, и сопит. Еще одна манипуляция. Я знаю — она всегда будет пытаться вить из меня веревки, это обычный женский инстинкт. Иногда я буду позволять Алике думать, что у нее получается. Но чаще — нет.

— Иногда мне кажется, что ты меня не любишь, — глухо сказала она, подтверждая все мои мысли.

— Люблю.

— Правда? Ну… значит, ты не хотел меня любить.

— Я вообще никого не хотел любить, — спокойно произнес я. — От этого одни проблемы.

— Ты серьезно? — Алика снова вскарабкалась на меня — удивленная, радостная и грустная одновременно, но обида её забыта. — Ты никого не хотел любить потому что от любви проблемы?

— Ну да.

— Такой большой вырос, и не понял очевидного, — Алика погладила меня по щеке — так нежно, что хочется тереться об нее, как коту. — Не хотят любить только те, кто не хочет быть счастливыми. Я это точно знаю.

Не хотят любить только те, кто не хочет быть счастливыми. Посмаковал эту фразу, и понял — Алика права.

Притянул её к себе, и подставил лицо под поцелуи. Стыдно в этом даже себе признаться, но меня кроет от её нежности, от легких поцелуев, которыми Алика все мое лицо покрывает. Они мне нужны как сильнейший наркотик. Мне необходима её нежность, я зависим — от нежных рук, поглаживающих мое тело, лицо. От поцелуев. Алика прижимается губами к моим щекам, потирается об них носом, и продолжает ласкать. В такие моменты она словно слои грязи с меня снимает, равно как и застарелую усталость, скопившуюся за долгие года.

Попроси она меня остаться сейчас — остался бы. Я всего лишь наблюдатель, исполнитель сделает свое дело, мне даже присутствовать не нужно. Но все же я должен убедиться в том, что поляка больше нет.

Приехал в отель, и пошел в душ, усмехаясь. В ту нашу ночь я понял, благодаря Алике, что эта любовь мне не как проклятье дана. А раньше я именно так и думал. Принял то, что чувствую, не стал бегать от любви, но воспринимал её как наказание. А теперь думаю, что это лучший подарок из возможных.

Лег на кровать, поставил будильник, и закрыл глаза.

Скоро домой.

Глава 49

Марата нет, и я издергалась. Нет, он не задерживается, даже пишет мне, но… я просила видеозвонок, а он отказал. Почему он это сделал? Я просто хотела увидеть его по видеосвязи, и в ответ прочитала твердое — нет. Нет, после которого я плакала часа три, до икоты.

— Придурок, блин, — рычит Кристина, гремя чашками. — Убью когда-нибудь! Нет, ну как так?!

— Что?

Сижу, глазами хлопаю. К подруге заехала, заодно бабулину квартиру проверила, да пыль протерла. Вот странность — окна закрыты, никого в ней нет, а пыль накапливается. Она уже не выглядит жилой. И квартира эта, о которой я так долго грезила как о доме, больше не мой дом. Звучит очень слащаво, едва ли я бы смогла с умным видом произнести это вслух, но мой дом теперь там, где Марат.

Который даже не хочет связаться со мной по видео.

Границы так обозначил? Или… дьявол, я просто не понимаю.

— Ты не слушала? — взбеленилась Кристина, и тут же нервно рассмеялась. — Прости, я ведьма просто. Вован мой исполнил в очередной раз. Приехали к моим родителям, у них машинка стиральная сломалась. Я сразу Вовке сказала, что чинить её пусть даже не берется. Мастера планировала вызвать утром. Вечером мы с родителями и сестрой пошли на соседнюю улицу к тете Томе, на её внучку посмотреть. Вовка… я думала что он в очередную игрульку рубится. А он, оказывается, решил сам стиралку починить.