Страница 7 из 11
Напротив овощной лавки в нашем городке чинили крыльцо. Привезли гору камней. Утром выходили два мужика. Смотрели на нее. Закуривали, о чем-то неспешно говорили. Потом приносили из дома пиво и, сидя на камнях, продолжали беседу. К обеду они пропадали. Понятно, сиеста. Я через три недели уехала, так и не увидев создание. А к чему спешить, когда в Греции все есть.
А на Эвбее затеяли большой проект – маленькую лестницу с пирса к пляжу. За две недели возвели три ступеньки из дерева. Еще за неделю установили столбики для перил с одной стороны, но готовую лестницу, очевидно, увидели другие, может, даже те, кто приедет в следующем году.
Но если вы чем-то заинтересуете грека, то он может нарушить эти святые заповеди. Как-то в Аргосе мы разжалобили охранников, которые играли в нарды, тем, что мы из России. Понятно, что выходной. Но как же быть? Посмотрев на номера нашей машины, они открыли нам калитку, только билеты не продали, махнули рукой – идите, а билеты никак нельзя, выходной.
Мне нравится этот принцип греческой жизни – сига-сига. Сига-сига – это медленно, неспешно. Это везде и во всем. И правильно. Я поймала себя на мысли, что я тоже живу неспешно, но успеваю все. Я растворилась в этом ритме и в этой жизни, я совсем ленилась делать то, что планировала сделать на отдыхе, к чему и зачем, я могла только мечтать, что я сделаю. Мне совсем не хотелось торопиться, я медитативно ходила за рыбой и помидорами. Потом так же спокойно готовила, ходила на море. А вечером, сидя на камне у кафе, играл какой-то невидимый скрипач. И все были счастливы.
Здесь все бессмертны, словно боги,
Улыбка у людей чиста,
Довольство, чуждое тревоги,
Наследственная их черта.
Это из «Фауста» Гете о греках. Я с ним согласна.
Снова Агиа Галини.
Но вернемся в наш поселок, что ползет вдоль речки на южном берегу Крита. Агиа Галини оказался многонациональным городом. И я не про туристов, хотя в те годы хозяева апартаментов вывешивали над входом флажки постояльцев. Все было еще интереснее.
Мы присели в каком-то кафе, на уличной веранде. Молодой и прекрасный официант, он же по совместительству муж владелицы принес нам по салату и бифштекс, а мы еще заказали клубнику в сливках. Увидев эти внушительные порции, я поняла, что клубника уже точно будет лишней. Я пыталась отменить десерт, но молодой человек знал только английский. А я предложила свой немецкий. Это его очень обрадовало. Он позвал жену. Настоящую немку с типичной спортивной фигурой.
Она мне объяснила, что все это вкусно. И не надо спешить, можно все съесть за два часа и даже за три. А десерт из клубники это подарок от нее. И вообще ей приятно слышать родную речь.
– Какую? – изумилась я. Вдруг она слышала мой диалог с дочкой.
– Немецкий, – ответила мне спортивная блондинка. – Мой родной язык. Я только три года живу на Крите.
Как же она здесь оказалась? Все просто: она приехала отдыхать, у нее сложился флирт, а потом и роман с местным официантом-аполлоном. Она вернулась в свой Гамбург, но сырой холодный Гамбург не радовал деву. И она вернулась на Крит, выкупила кафе, где служил Аполлон, само собой они поженились. И теперь это их совместный бизнес. И еще двое сыновей.
– Но! – это было очень важно, – Это качественная немецкая еда из греческих продуктов!
В этом я уже не сомневалась, увидев тазик клубники во взбитых сливках. Мы решили не торопиться. Тем более, что уже было не встать. Добрая хозяйка подошла к нам еще несколько раз, озабоченно спрашивая: вкусно ли? Это было очень-очень вкусно. Добрая фрау рассказала, что здесь таких, как она, много. На верхней улице есть бельгийский ресторан, а за речкой британский. И все счастливы, только странным образом не бывает греческих жен и зарубежных мужей, во всяком случае мне не встретились. Может, потому как гречанки преданы роду и этносу.
Дафна подтвердила, что многие иностранки остаются здесь ради местных Аполлонов. Себя она к иностранкам не причисляла. Себя она считала даже больше, чем гречанкой. Она была понтийская гречанка!
Впрочем, городок манил не только красавцами, но и сам по себе. Мой сосед по балкону- пожилой британец, проживал здесь уже шесть лет, наверное, тоже не хотел возвращаться в свой туманный Альбион. Да и впрямь. Зачем бежать от солнца, моря, ленивой и очень неспешной жизни, от старушек, что в черных одеждах плетут кружева у своих домов, обсуждая дела давно минувших дней или сегодняшний улов рыбы. А может, он шпион, что пытается расшифровать линейное письмо А или Б, какая разница, если все и так хорошо. Мне вообще кажется, что линейное письмо изобрели в Ми-5, как шифр, чтобы расширить земли для археологических раскопок, убедить в необходимости рыть и копать, чтобы на самом деле получить выгодные позиции для британских форпостов перед большими войнами. Неслучайно после колледжа археолог-любитель Эванс отправился журналистом на Балканы – горячая точка начала ХХ века. Там Эванса сразу арестовали по подозрению в шпионаже в пользу России. Что Россия – сомневаюсь, а вот шпионаж – почему бы и нет. Многие британские журналисты, писатели и археологи трудились на британскую разведку. И Эванс трудился усердно, так как ему даже прочили место консула в Дубровнике или посланника в Черногории.
Но это все так, утренние размышления на балконе. Но с другой стороны, почему те, кто расшифровали линейное письмо Б скончались – кто от грузовика, кто от внезапного рака. Может, это просто совпадение, а может… Черт знает, какие мысли лезут на берегу моря, где все спокойно, а может, потому и спокойно, что все так и было, а шпионские войны тихие и бесшумные. Все страшное случается, когда вокруг сплошное умиротворение, а за ним – греческие интриги и шпионские хитросплетения. Все истории ведут сюда. Или отсюда. И как не наблюдай, не увидишь ничего. Все обычно, все как всегда, будто и не было у этой страны потрясений.
Уже моют витрины, из кафе тянет свежесваренным кофе, а юноша играет на своей свирели, и скоро откроется пекарня, где будут восхитительные булочки и невообразимые пирожные. Все вместе и каждый сам по себе. За юношей я слежу каждый день. С лохматой собакой он приходит к восьми утра к дому напротив нашего домика и церкви и до восьми играет на блок-флейте. Я уже даже машу ему рукой. Он мне даже отвечает. А в восемь он исчезает. Даже не уходит, а пропадает, а кудлатая собака так и лежит на пороге еще не открывшейся таверны. Может, она ждет тайных посланий? Или просто подачек. И этого фильма хватает на целый день, целую неделю и весь отпуск.
Но мы же туристы, мы жаждем соприкосновения с ценностями и прочим. Мы же не только морем и миром приехали наслаждаться. Мы должны (кому неизвестно) осваивать культурные пласты. Нам пора было дальше осваивать остров.
Мони Превели.
Для начала мы объединились с двумя парами немецких старичков и вместе на катере отправились на пляж Превели, где, как утверждал Стелиос, растут уникальные пальмы, таких больше нигде нет, только в Превели. На четверых катер стоил не так уж и дорого. В шесть утра мы встретились на пристани и отправились в поход, вернее – в плавание. Через два часа мы достигли заветного места. Нас высадили на берег, и катер ушел от берега в ожидании нас.
Пляж, зажатый между двумя скалами делился рекой на две части – между морем и рекой, и за рекой. Вода в море смешивалась и была совершенно особой, волшебной и с чудесными свойствами, какими – я уже не поняла даже на немецком. Этот оазис правда был волшебным. Река спускалась с горы, прежде чем сделать крюк перед морем, а если пойти против ее течения, то можно уйти к самым скалам, на которых стоит монастырь Мони Превели, в который невозможно подняться без альпинистского снаряжения (они отвесные). Вдоль реки стояли пальмы, похожие на шалаши. Под ними даже жили целые коммуны хиппи. Голые дети и женщины наряжались в юбки из пальмовых листьев. Они были жителями и особым узором этого пляжа, куда каждый час прибывали катера с любопытными туристами. Катера вставали на якорь в десяти метрах от берега, а мы трудолюбиво пытались пройти под пальмами вдоль реки, то и дело уступая друг другу узкую тропу. До истока реки из скалы мы не дошли, ветки пальм беспощадно кололи плечи и руки, а прыгать по камням и перебираться по шатким мосткам было сомнительным развлечением, увлекавшим только немецких стариков в армейских ботинках. Им нравилось чувствовать себя первопроходцами, а берег речушки позволял ощутить себя в джунглях Амазонки, только удавов и обезьян не хватало, хотя обезьян вполне заменяли дети из колонии хиппи, а ящерицы могли сойти за змей. Впрочем, возможно и змеи здесь водились, эта мысль была отличным поводом вернуться к берегу.