Римаут

Я не знаю, зачем меня сделали. Мне даже думать тяжело: голова-то у меня – одна видимость. Шарик от подшипника с нарисованным лаком лицом.

А нет, знаю! Вспомнил: я же защитник. Талисман. Оберег. Воин со страхами хозяйки Лизы. Карманная игрушка для тех моментов, когда вдруг станет не по себе. И сабли мои остры! Я могу разрубить ими что угодно – от спички до тонкой веточки. Если хозяйке вообще придет в голову такая блажь – рубить мной что-то.

Она очень добрая, моя хозяйка. Добрая и немного несчастная, потому что у нее нет детей. Они с Антоном счастливы, но не совсем. Не вполне. Поэтому меня и сделали таким, не совсем добрым. Счастливые люди не делают женам кукол с саблями. Они делают погремушки, качели, игрушечных кукол и солдатиков, но – безопасных для маленького существа. Они греют в микроволновке молоко и не спят ночами.

Откуда я это взял? Непонятно…

Я тоже маленькое существо. Куда миниатюрнее собаки, ведь Уми больше метра в длину, а я в десять раз меньше. Обычно я стою на полке. Иногда хозяйка берет меня с собой. Стоял. Брала. Я путаюсь во времени и ничего не понимаю в часах. В одной из комнат дома я видел огромные часы, больше человека. Наверное, они сломаны. Стоят и молчат.

Но я сейчас не о часах. Я и сам не знаю, что делаю в этой комнате. Раньше здесь ночевал хозяин, когда засиживался в мастерской до ночи и не хотел будить Лизу. Тихо пробирался сюда и ложился спать.

И часы по-прежнему здесь. А за стеной комната для гостей, которых никогда не бывает. Забавно: комната для тех, кого нет.

А теперь я сам ничего не понимаю. В комнате чужие вещи. Пахнет не так, неправильно, другими людьми. Может быть, наконец-то приехали гости? Приехали и расселились по всему дому.

Но где тогда хозяйка?

Где Антон?

И самое главное – почему я стал таким большим? Стою посреди комнаты, а голова под потолок. Моя голова, сделанная из шарика, никаких сомнений. Откуда я здесь взялся и зачем?

Мне приказали. Кто-то страшный приказал, иначе бы я не послушался. Не Лиза и не хозяин – кстати, я по ним соскучился. Насколько я вообще могу скучать, я, уродливая кукла из крашеных обрезков дощечек, шарика от подшипника и двух кусков старых лезвий ножей.

А теперь я велик и страшен. Что большой – понятно, но почему страшный? Почему этот незнакомый мне паренек – наверное, из этих, из гостей – так страшно кричит, увидев меня? Одни вопросы. Вопросы, от которых моя железная голова плавится как воск на жаре.

– Не бойся! – говорю я. Ничего не выходит, только напугал еще больше. 

А что-то толкает меня, жжет мою деревянную грудь, где нет сердца. Где нет даже места для сердца – откуда оно в обрезке старого ящика. Толкает к этому мальчишке и требует зарубить его саблями. Хочет зачем-то, чтобы по хозяйским обоям протянулись красные, застывающие как краска полосы. Чтобы я рвал и резал этого незнакомого мне человечка. 

– Беги! – кричу ему я. Но он не слышит. У него истерика – я запомнил это слово, у Лизы была однажды. Тогда Антон обнял ее, усадил себе на колени и гладил по голове, пока она не перестала всхлипывать.

Может быть, нужно это?

Я иду к нему, растопырив руки – на шарнирах, с вделанными намертво лезвиями. Сейчас я обниму мальчишку и посажу к себе на колени. У меня никогда не было пальцев, жаль. Чем его погладить – не знаю.

Что-то толкает в спину, чей-то приказ. Но я не создан для убийства, я же защитник. Для меня это неновая мысль: если я такой большой, то могу и убить человека. Уже приходилось. Надо обдумать ее снова и принять решение. Но убивать не этого, другого, нашептывающего мне черные приказы. Того, что стоит за моей спиной и толкает, толкает, толкает…

За дверью кто-то бежит. Сюда. Я так привык к дому, что чувствую многое в нем.

Кто-то за дверью приближается. Мне – или тому, кто за спиной? – становится страшно. Да, именно ему. Меня отпускают прочные цепи, заставившие стать большим. Стать злым. Прийти сюда. Я распадаюсь на тонкие струйки воздуха, с сожалением глядя в затылок испуганного паренька. Он уже не кричит – хрипит, упав на колени и молотя кулаками по стене. Забавная железка, с которой он пришел, валяется на полу.

Меня гонит прочь одна сила, за дверью, и нехотя отпускает другая.

Та, что за спиной.

– Ты что здесь делаешь? – спросила Агата. – Чего орешь?

Загорелся верхний свет. Оттолкнув стоящую на пороге дочку, в комнату вбежал Павел. За ним, кутаясь в плед, шлепала босыми ногами мать.

– Что здесь происходит? – спросила Мария. Задела ногой гантелю, со скрипом откатившуюся по доскам, и поморщилась. Наверное, отбила себе все пальцы.

– Он… здесь? – с трудом выдохнул Виктор, с трудом вставая с пола. В залитой электричеством комнате, да еще и перед всей семьей было стыдно так уж бояться. Но страх не отпускал, держал холодными пальцами сердце, сжимал его. Пульс под горлом бился настолько гулко, что Вик удивился – как этот стук не слышат все кругом.

– Кто? – спокойно спросила Агата. – Нет здесь никого. Только один забавный подросток. Борец с кошмарами в чужой спальне.

Отец положил ей руку на плечо, призывая помолчать. Ему было непонятно, что происходит, но вечная пикировка между детьми сейчас явно не к месту.

– Кукла… Монстр… – с трудом глотая воздух, пробормотал Вик. Он чувствовал на щеках слезы, но даже не понимал: сейчас расплакался или еще тогда, один на один с чудовищем. Стыдно-то как… Почти восемнадцать, а рыдает как ребенок.

– Успокойся, нет здесь никого… Мария, срочно вызови врача, у парня шок. Я вчера записал все местные телефоны разных служб, как знал. Листок на кухне. Под магнитом на холодильнике. – Павел был нарочито спокоен и уверен в себе. Больше на публику, но куда деваться – отец семейства. – Я пока посижу с Виком. Кстати, дочка, а ты-то куда выходила из комнаты?

Агата задумчиво нахмурила брови. На ее полудетском лице это выглядит слегка комично, как ранний, не по возрасту, макияж.

– В подвал, папочка.

Виктор нервно оглянулся на нее. Потом посмотрел на стены комнаты, на мебель и не поверил своим глазам. Никаких царапин, разрезов, вообще ни следа от сабель в руках этого жуткого существа. Спальня сестры выглядела настолько безобидно, насколько это вообще возможно для старого дома. Легкий ветер шевелил гармошками штор по бокам окна, а за стеклом уже начало наливаться предрассветным сиянием небо.

– В подвал?! Но зачем? – успевая погладить по голове прижавшегося к нему и все еще всхлипывающего сына, уточнил Павел.

– Мне показалось, что меня зовут, – ответила Агата. – Я проснулась и пошла проверить. Там никого нет, кстати. Пожалуйста, не волнуйся.

Отец был искренне рад, что хотя бы ее успокаивать не надо. Он ничего не понимал, но сейчас и не до того – нужно сперва привести в чувство сына.

Мария побежала вниз, а Павел увел все еще плачущего, нервно оглядывающегося парня в его спальню. Так будет лучше, уж если Виктор настолько испугался чего-то здесь.

Агата внимательно посмотрела на измазанные, во вмятинах обои у стены – брат колотил кулаками именно там. Капли крови, уже расплывшиеся, мелкие, будто складывались в какой-то узор. В незнакомое созвездие, по которому можно было бы понять…

Хотя нет, ничего понять было невозможно. Она вздохнула и села на кровать. Сон и так безнадежно был испорчен странным зовом из подвала, куда пришлось спуститься. А потом еще и это. Когда она бежала вверх по лестнице, тоже слышны были вой и скрежет из комнаты, но родителям об этом говорить не стоит. Лишнее волнение, тем более что она сама не может сказать, что именно слышала.

Девочка взяла укулеле, подержала в руках, но потом отложила на место. Не время. Да и настроения нет. Ей все больше не нравился этот дом с его пугающими загадками.