Последний день империи

Последний день империи

Мария Морозова

ГЛАВА 1

Утробный рык, от которого, казалось, задрожали стены старого арендного дома, заставил меня вздрогнуть. А потом недовольно вздохнуть. Вот только этого не хватало.

Я немного постояла, морщась от громкого звука, потом сделала то, что всегда советовал делать в таких случаях Нейт: постучала по трубе. Но вода так и не появилась. Пришлось закручивать кран, собирать мыло с полотенцем и выходить из ванной.

– Опять воды нет? – вздохнула госпожа Хольт, которая должна была идти мыться после меня.

– Опять, – кивнула я.

– Что б им всем пусто было.

Вода в нашем доме пропадала регулярно. Старые трубы и насосы не выдерживали нагрузок и часто ломались. Менять же их никто не спешил. Мол, не так уж щедро мы платили за свои комнаты, чтобы нас обслуживали по высшему разряду.

По узкой лестнице я быстро забежала на свой этаж. Моя комната пряталась здесь, на четвертом этаже под самой крышей. Крошечная, с небольшим окном, она вмещала узкую кровать с тумбой, стул и комод. Но мне большего и не было нужно. К тому же, со скромной зарплатой архивариуса вряд ли бы получилось найти что-нибудь поприличнее.

Переодевшись, спустилась вниз, быстро съела завтрак и вышла на крыльцо. Госпожа Хольт уже ждала меня. Нам нужно было в одну и тоже сторону, поэтому мы часто ходили на работу вместе.

– Вода так и не появилась? – спросила я, когда мы вышли из нашего переулка на улицу пошире.

– Нет, – вздохнула соседка. – Уже пятый раз за месяц.

– Это происходит все чаще и чаще…

– Да...

Мы мрачно переглянулись и вздохнули. Все было понятно без лишних слов. Если бы дело было только в этих несчастных трубах, мы бы и не переживали особо. В конце концов, чего еще ждать от самого дешевого жилья в Триме? Но проблема заключалась совсем в другом…

– Это ерунда, – нарочито беззаботно сказала госпожа Хольт. – Если к вечеру не дадут воду, возьмем большой бидон, сходим к моей подруге. У нее нет проблем с трубами.

– Сходим, – согласилась я.

Мимо проехал грузовик, тяжело подпрыгивая на колдобинах и выпуская клубы вонючего черного дыма. Мы с госпожой Хольт не сговариваясь свернули в узкий проулок, ведущий к Рыночной площади. Лучше сделать крюк, чем этой гадостью дышать. Хотя Трим был не таким уж и большим городом, чтобы в нем можно было потерять много времени.

На площади мы заметили уже привычное нашему городу действо: на большом ящике стоял старик в сером балахоне и, воздев руки к небу, призывал:

– Еще есть время покаяться! Отречься от всего того, что разрушает душу! Ибо конец света близок! И лишь тот, кто встретит его со смирением, сможет обрести милость Всеотца нашего!

– Тьфу, – сплюнула себе под ноги госпожа Хольт. – Вот и не надоедает ему каждый день эту чушь нести?

Я только вздохнула. Мне было слишком мало лет в те годы, когда влияние церковников достигло своего пика. Но я слышала, что тогда за подобные слова можно было легко попасть в застенки Святой стражи. Сейчас же церковь подрастеряла свою силу. Видя, что происходит с миром, люди перестали верить. И надеяться тоже перестали.

Тримские церковники, когда-то разгуливающие по городу настоящими хозяевами, с каждым годом становились тише и незаметнее. Людей в церковь ходило все меньше, и ни угрозы, ни посулы не могли завлечь их на службу. Да и станешь ли угрожать, когда эти люди – твои родственники, соседи или просто знакомые? У нас народ простой: если что не так – дадут по морде и даже не посмотрят на сутану.

Поэтому сейчас полубезумный проповедник просто сотрясал воздух, без цели, без смысла. Вокруг него собралось несколько зевак, у которых явно не оказалось никаких дел этим утром. Но на их лицах вместо положенного благоговения и смирения была написана только скука.

– Взывайте, люди! Всеотец милостив… – Его вопли затихли, когда мы прошли площадь.

– Милостив, как же, – пробурчала госпожой Хольт. – Вот только он уже давно покинул нас, как и все остальные боги. А наш мир катится в бездну. Никакими молитвами этого не изменить.

К счастью, продолжать неприятную тему мы не стали, потому что совсем скоро я попрощалась с госпожой Хольт и свернула на узкую улочку, выходящую на зады мэрии. Там открыла неприметную дверь во флигель и оказалась в месте, где работала с тех пор, как мне исполнилось семнадцать – городском архиве.

Это было длинное узкое помещение, забитое стеллажами и шкафами. Холодное зимой, душное летом и пыльное круглый год. Но работать в архиве было приятнее, чем гробить здоровье в красильном цеху ткацкой фабрики или речных доках. Ничего же лучшего для входящих во взрослую жизнь сирот наш приют не предлагал.

Вообще мне нравилось в архиве. Здесь было тихо и спокойно. Я вела учет документов, подписывала по запросам справки и выписки, чистила от пыли книги, которые еще лет семь назад перенесли сюда из городской библиотеки. Ее содержание стало обходиться слишком дорого, а люди читали все меньше, поэтому мэрия решила совместить два заведения в одном. Так что мне приходилось еще и выдавать книги тем, кто желал почитать.

Нас здесь работало всего двое – я и мой начальник, господин Вильмер Сэдли. Я сидела за стойкой в основном помещении, принимая немногочисленных посетителей, у господина Сэдли был свой кабинет. Платили немного, но на жизнь хватало, а работа была совсем непыльной. В переносном смысле, конечно.

Этот день начался как обычно. Я заглянула в пустой ящик для заявок. Нашла на стойке папку с какими-то документами, которые спустили сверху, отнесла в нужный шкаф, где им предстояло лежать и покрываться пылью. Потом вытащила из коробки в углу книгу и вернулась за стойку. Раз работы нет, можно было и почитать. Тем более, начальник спокойно относился к чтению на рабочем месте.

Был почти обед, когда входная дверь тихо скрипнула. Я отложила книгу, думая, что это посетитель, но в архив вошел высокий черноволосый парень с хитрой улыбкой на губах.

– Привет, – негромко сказал Нейтон, мой единственный друг и почти что брат.

– Привет, – улыбнулась я.

– На месте? – Нейт кивнул в сторону дверей господина Сэдли.

– Нет, еще даже не приходил.

– Отлично, – произнес друг довольно и перебрался ко мне за стойку.

Мой начальник почему-то терпеть не мог Нейта, даже несмотря на то, что он в свои двадцать с небольшим был лучшим на весь город механиком. А у меня не было никого ближе. Мы выросли в одном приюте. Правда, я жила там почти с рождения: меня младенцем подбросили на ступеньки приюта. Нейт же попал к нам, когда ему исполнилось десять лет. Худого мальчишку, похожего на вороненка, привел полицейский. Родители Нейта умерли, когда мальчику было шесть, он попал в банду воров и несколько лет обчищал дома и карманы горожан, пока полиция не накрыла всю шайку.

Нейту пришлось непросто. Нелюдимый, замкнутый, иногда грубый, он отталкивал от себя всех, и только мне удалось с ним подружиться. Возможно потому, что мы были очень похожи в своем одиночестве. Но именно Нейт стал мне настоящим другом, братом не по крови, а по духу, и человеком, которому я могла доверить абсолютно все.

– У меня кое-что есть для тебя, – заговорщицки прошептал Нейтон.

– Да?

– Смотри.

Он вытащил из кармана круглый фрукт размером с яблоко, с неровной оранжевой кожурой. Я никогда таких не видела вживую, но однажды что-то похожее попадалось в детской книжке с картинками.

– Это что, апельсин? – ахнула я.

– Он самый, – ответил Нейт с такой гордостью, будто собственноручно вырастил и сорвал его.

– Откуда?

– Я сегодня чинил котел в доме мэра. Его жена угостила апельсином. Вот, принес тебе попробовать. Не самому же есть.

– Спасибо, – прошептала, как-то даже благоговейно касаясь прохладной кожуры.

Единственные фрукты, который мне доводилось есть – это яблоки и груши из местных садов.