Айлин

По взгляду отца, вижу, он презирает меня за слабость.

Не могу понять как моя внутренняя неуверенность позволила высказать копившиеся годами претензии.

Никогда не думал, что что смогу действовать безрассудно, забыв про осторожность и осмотрительность, но у меня слетели последние предохранители после того, как я понял, что дядя Айлин больше на пушечный выстрел не подпустит ко мне свою племянницу.

Все приоритеты сместились: меня совершенно не пугает гнев собственного отца, настолько я погряз в путине собственной безысходности, наоборот теперь все кажется бессмысленным без моей девчонки с самой искренней улыбкой, которая прочно заняла свое место в моем сердце.

Именно в сорок лет переклинило настолько, что стал отстаивать собственные права не боясь за последствия.

— Егор, — отец после долгой паузы начинает говорить, а я не могу найти внутренние ресурсы и успокоиться: все достало, один прокол, или не вовремя сданный проект, который даже на общую ситуацию не влияет, и каждый раз выслушиваю проповедь!

Раньше по телефону, но сейчас, видимо, особый случай, раз отец изъявил желание удостоить меня своим вниманием, лично явившись в офис, прождав порядка трех часов!

Завидная выдержка для суперкрутого мужика, у которого каждая минута на счету!

— Мы с материю никогда не говорили тебе, но ты наш третий ребенок, две беременности до этого закончились выкидышами на поздних сроках, — даже не хочу понимать, что он пытается донести, — и ты знаешь, я никогда не хотел, чтобы ты был моим клоном, я понимал еще с детства, что ты другой и не должен повторять мой путь и уж тем более не обязан приводить в действие мои собственные мечты. Не скрою, довольно долгое время, я видел твое продолжение в судебной системе, но ты решил иначе и я уважаю твой выбор.

Я моргаю пытаясь уловить его последние фразы. Отец только что сказал, что не презирает меня за то, что я не такой как он? Он серьезно, сейчас?

— Я в отличии от твоей матери не искал способ реализовать себя за счет своего чада, — отец ведет себя невозмутимо, его тон ровный, кажется, что ничего не может вывести его из равновесия,

— Возможно ты пропустил, но я позволил тебе выбирать самому, не давя протекциями своих связей, понимая, что ты все равно пойдешь своим путем, — слышу голос отца, а у меня в памяти его слова матери, где он упрекал ее в излишней опеке. Отец будто считывая мысли, продолжает:

— Моя ошибка в том, что я поддался на уговоры твоей матери, которая сразу после твоего рождения решила, что весь мир это угроза ее единственному выжившему ребенку.

— По субъективному мнению твоей матушки, ты всегда был слабым и болезненным, только мне это виделась всегда иначе, — отец делает паузу, мы не прерываем зрительного контакта, добавляя:

— Я не стал воспитывать тебя, применяя жесткость и дисциплину, только чтобы не травмировать твою мать и до сих пор считаю это фатальной ошибкой

Я смотрю на отца, и с трудом осознаю, что передо мной сидит именно живой человек, а не идеально работающая машина, погрязшая в своей эмоциональной недоступности и спокойно заявляющий что он не идеален.

— У тебя что-то случилось? — смотрю себе под ноги, на листы, которые валяются в осколках стекла от чашки. В горле ком. Я чувствую себя раздавленным, потому что винил всех вокруг, забывая что все меняется и я уже взрослый мальчик, и должен нести отвественность за себя и свои поступки сам. А я, как мудак, по прежнему выясняю отношения с собственным отцом. И ведь правда ни разу к нему не пришел и по мужски честно не попыталася поговорить, все думал, он не поймет меня.

— Егор у тебя пока нет своих детей, ты возможно не задумывался, но ты ничего нам с мамой не должен, все что мы вложили в тебя и все что смогли тебе дать это лишь потому, что сами хотели этого, никаких "счетов" никто предъявлять не будет, ты навсегда наш сын и мы тебя любим, надеюсь у нас получилось показать своим примером образцовую семью, мы старались воспитывать тебя правильно, — я молчу, мне нечего возразить.

Я ведь мечтал услышать от отца те слова, что он только что созвучил так просто, будто так всегда было. Я всю жизнь неосознанно искал его одобрения, даже когда уговаривал себя, что это не так. Любое выигранное дело у меня первые мысли: «отец бы одобрил тактику ведения».

— Образцовая семья говоришь? — стискиваю зубы, выдавливая из себя слова, — почему ты не разведешься с матерью и по-прежнему живешь с ней, постоянно изменяя? — устало опускаюсь в кресло

— Что за странный вопрос? — на лице не дернулся ни один мускул, я всегда поражался как ему удается держать лицо

— Мне всю жизнь больно видеть как мать страдала, зная о твоих бесконечных романах на стороне, понимаю еще, когда я был в школе, вы создавали видимость образцовой семьи, но сейчас-то что?! — наверное сегодня не мой день, но пусть все катится к чертям, за мать обидно

— Егор, я совершенно не намерен обсуждать с тобой эту сторону своей жизни, — усмехаюсь, естественно, а зачем, когда ясно, что оправдываться он не привык. Отец, выдерживая небольшую паузу, не сводя с меня своего пытливого взгляда, добавляет спустя время:

— Я понимаю, что ты переживаешь за мать, но то что между мной с твоей мамой происходит внутри нашей семьи это касается нас двоих, мы в состоянии сами решить проблемы, когда они возникают, — отец поднимается, чтобы уйти, а я смотрю в одну точку переваривая информацию, внутренности свело, снова на арену событий выходит «обиженный червячок», грызет нутро.

— Ты с утра с Русланом встречался, не могу до него дозвониться, у него что-то случилось? — на отца не смотрю отвечаю стандартно

— У него племянница в больнице, кажется какие-то отморозки надругались над ней, — возвращаясь мыслями к Айлин не могу даже представить какой шок на испытала моя девочка

— Разберется, Рус всегда был человек клятвы, за семью любого разорвет, женщины в их роду имеют особый статус, — не могу удержаться от горькой усмешки и не замечаю как вслух озвучиваю свои собственные опасения

— Сына твоего тоже наверное разорвет? — отец поворачивается, уточняя:

— Не понял сейчас ты о чем?

— Племянницу его люблю, хочу жениться на ней, — реакция отца странная, он совершенно не удивлен и его не волнует разница в возрасте, нет вопросов когда я успел и почему именно она.

Когда слышу:

— Ну так и в чем дело? — поднимаю глаза и мы какое то время смотрим друг на друга

— В том, что я не понимаю как у них там все устроено, не знаю что надо делать, не понимаю обычаев, все делаю как полный мудак через одно место, — отец все также стоя в проеме, убирает руку от дверной ручки, закрывает дверь плотнее, медленно идет обратно, держа одну руку в кармане, становится ко мне спиной какое-то время молчит.

А когда оборачивается, я не могу понять он снова меня презирает меня за слабость?

Даже не знаю как моя внутренняя неуверенность позволила мне высказать ему свои претензии, никогда не думал, что смогу действовать безрассудно, не так как обычно проявляя осторожность и осмотрительность, боясь навлечь на себя гнев отца, а открыто отстаивать свои интересы.

Чувствую почти генетическое отвращение к собственной слабости. Да я никогда не спрыгну с моста в реку, потому что так сделали другие, не потому что не из смелого десятка, и мне никогда не было свойственно геройствовать, а потому что всегда чувствовал грани, проходящие красной нитью, отделяя откровенную глупость от трусости. Чем старше становился, то все больше убеждался, что есть результативное и безрезультативное поведение.: одно из них приведет к успеху, другое к полному поражению. В моей собственной системе оценки ценностей эти факторы были более значимыми нежели те, которые именовались «правильно или не правильно», я не стремился быть «хорошим» для всех, мне плевать было на клише «трусливый», в конце концов человека можно убедить в чем угодно, в том и заключается его слабость или наоборот сила.

Я смог убедить себя, что в конфликтных ситуациях нужно искать варианты достижения своих целей, я не боролся с ощущением внутренней дрожи, не накручивая себя и не боясь последствий, используя в качестве мотивации свою состояние, обходя острые углы. Мой характер никогда не позволял мне быть таким каким меня хотел видеть отец, я не вел себя смело, но и не ломал свою систему координат, примеряя неестественную роль «наглого и самоуверенного парня», чтобы ответить ударом на удар, показаться крутым или как говорили у нас в школе «своим» парнем, я был собой, не прогибаясь под обстоятельства. И я до сих пор считаю, что ломать себя в угоду кому-то, тратя уйму времени на освоение неприятной для себя модели поведения, только бы все считали меня крутым мачо, по меньшей мере глупость. Больше стремился стать результативным.