Дай мне любить тебя

Несколько лет нахал дядька Ильи, тот самый полковник Егоров сел за растрату государственного имущества. Мадам так и не научилась работать, поэтому теперь она паразитирует на сыне. Несмотря на то, что отношения между сыном и матерью достаточно напряженные, он не бросает ее и помогает. И теперь, увидев меня, она напугана до смерти. Боится потерять единственный способ дохода.

— А нужно было? — я улыбнулась. Меня трясло от возбуждения, заполонившего мои вены. Теперь мы поменялись с ней местами, и, клянусь богом, я наслаждалась властью над ней.

— Я думала ты рассказала своему сыну всю правду. Или совесть не мучила ни разу?

Ее лицо вмиг меняется. Вместо испуганной жертвы, на меня смотрит разгневанная фурия.

— Только попробуй! Не лезь в его жизнь! Имей совесть, слышишь? — она срывается ко мне, но я окидываю ее таким взглядом, что ее пыл немного стихает. Ирина Витальевна останавливается в двух шагах от меня.

— У него семья, Вика. Не разбивай ее… Не заставляй меня снова воевать с тобой…

Я засмеялась. Громко, во весь голос. Это был истерический смех. На протяжении долгих лет я много раз возвращалась мыслями в то время. Я прокручивала в голове весь тот ад, и один вопрос волновал меня. Зачем ей это было нужно? Зачем ей нужно было ломать наши с Ильей жизни? Ради чего? И я все никак не могла этого понять. А теперь поняла четко и ясно. Потому что она — тварь. Потому что ей так хотелось. И больше нет никакого объяснения.

— Ты думаешь, я тебя боюсь? — я сделала шаг к ней навстречу. Мы стояли так близко, казалось, протяни я руку, и врежь ей — она упадет без чувств. Боже, как мне в этот момент хотелось врезать этой суке! Но я ограничилась холодной улыбкой.

— Думаешь теперь меня способно что-то остановить?

— Не надо, — цедит сквозь зубы. — Слышишь?

Во мне столько злости, кажется, она разорвет меня. Я буквально излучаю волны этого разрушительного чувства. Должен быть взрыв, должна быть хотя бы вспышка моего гнева. Я должна накричать ее, ударить. Я должна сделать что-то, чтобы напряжение ушло. Но вспышки не происходит. Мне вдруг становится плевать на нее. И на прошлое тоже. Я смотрю в ее выцветшие глаза и думаю о том, что даже пальцем шевелить ради этой змеи не стану.

— Я не буду этого делать. Но не потому что не могу. Просто я не такой человек, Ирина Витальевна. Не стану марать свои руки о такое дерьмо как вы… Но вам стоило бы рассказать сыну всю правду. Вы же его как лопуха провели, жизнь ему сломали. Вы знаете, что в этом браке он не счастлив. Но когда вам было дело до него, правда?

— Не льсти себе, дорогуша! У него все замечательно!

Я смеюсь прямо ей в лицо. И это чертовски приятно.

— Ну раз замечательно, тогда так и живите. Пусть он и дальше в этом болоте лжи копошится. Не нужно ему рассказывать.

Я оборачиваюсь, чтобы уйти. Но не сделав и шага застываю. По коже пробегает озноб, отдавая в сердце мощной волной адреналина. Оно начинает биться так быстро и сильно, что мне кажется, я в любой момент могу выплюнуть его.

В дверях стоит Илья. Напряженным взглядом смотрит то на меня, то на свою мать.

— Что она должна мне рассказать? — раздается его напряженный, вибрирующий голос.

Я подхожу к нему в упор. Смотрю в глаза его непробиваемые, и понимаю, что мы давно с ним уже чужие друг другу люди.

— Вот у нее и спроси, — отталкиваю его и выхожу из кабинета. Спешу со всех ног вниз, подальше от этой семьи. Подальше от прошлого, подальше от собственных страхов и боли. С меня достаточно. Я больше не вернусь сюда. И не позволю им снова сделать мне больно.

Глава 32

Педаль газа в полу. Перед глазами все плывет. Я несусь по дорожной полосе, не видя ничего перед собой. Тварь! Какая же она тварь! Даже время не сделало ее более человечной. Во мне столько злости и гнева. Все это разрывает, заставляет задыхаться от бессилия.

В аэропорт. Просто улететь отсюда, куда бы то ни было. Даже вещи не буду забирать. Плевать. На все. Какая же я дура, сама ведь в пекло это влезла!

Хочу позвонить Андрею. Руки трясутся, у меня не выходит выбрать его номер в справочнике.

— Да твою ж! — швыряю чертов телефон на пассажирское. И он тут же оживает. Илья.

— Пошел к черту! Ненавижу вас всех! — кричу на экран, захлебываясь от собственной боли.

Вдруг позади кто-то сигналит. Вижу в боковом зеркале, как сзади моргает машина. Черный Майбах. Верховский.

Прибавляю скорости, накручиваю в плеере громкости. Басы музыки оглушают. Но так легче. Легче бежать от него, легче стерпеть агонию, пожирающую изнутри. Легче перетерпеть новый приступ отвратительной болезни… моих чувств к нему.

Он обгоняет. Повернувшись, вижу, как кричит мне что-то, машет рукой, требуя остановиться. Он всегда был таким — брал, не спрашивая. С первой секунды знакомства. Вот и сейчас. Убьет нас обоих к чертям, но не сдастся.

Я не сворачиваю, не сбавляю скорости. Пусть катится в пропасть! Пусть летит в бездну, где ему и место! Я не хочу больше любить его! Не хочу больше думать и вспоминать! Я хочу жить, я хочу выбраться отсюда!

Смахиваю упрямо слезы, а они снова наполняют глаза. Верх несется по встречке, и я вижу как из ближайшего поворота на него вылетает автомобиль. Он так близко! Водитель сигналит Верху, и ему просто нужно затормозить и пристроиться за мной. Но этот упрямый кретин только газу прибавляет, старясь обогнать меня.

— Тормози! Малая, тормози! — до столкновения считанные секунды. Я ведь знаю, сдохнет, но не уступит! И его «малая»… током по нервам.

Нас ослепляют фары встречной машины, и все происходит словно во сне и не со мной. Резкий визг тормозов — я сворачиваю на обочину, машина слетает в кювет, и меня несет прямо на деревья лесополосы. А потом удар об дерево, острая боль в голове и темнота. Короткая, недолгая, но дающая мне немного продыху.

Слышу, как открывается дверь, его руки подхватывают меня.

— Малая, эй, малая… — хрипит, вынося из машины.

Его лицо так близко. Глаза его испуганные в самую душу смотрят. А меня в прошлое возвращает. В то время, когда за этот взгляд я готова была душу отдать. Когда мне так не хватало его поддержки и просто его рядом.

Илья опускает меня на траву. Я сажусь. Чувствую, как по лицу что-то стекает.

— У тебя кровь, — он тянется к лицу, а меня током прошибает.

— Уйди! Не трогай меня! Не смей даже прикасаться! — отталкиваю его, не дав притронуться. Поднимаюсь на ноги. Вижу, как испуг сменяется привычной злостью в его глазах. Он поднимается следом, а я стираю со лба капли крови, пытаясь как можно быстрей прийти в себя.

Он наступает на меня. Вижу, что собирается сделать. Снова трогать меня хочет, снова от боли корчиться заставит.

— Это ты! Ты во всем виноват! — кричу на него первая. Я так устала от всего этого. Я хочу уйти. Я хочу исчезнуть.

— Я?! — он тянется ко мне, нервно усмехаясь, а я снова отталкиваю его руки.

— Не приближайся, Верховский. Не надо! — срываюсь на плачь. Он шокирован. Встает будто вкопанный, смотря на меня во все глаза.

— Я так устала от тебя и твоей семьи. Оставь меня в покое, дай уехать! Ты же сам просил, приказывал. Так я уеду!

Илья кривится. Делает шаг вперед, сокращая между нами расстояние.

— Что моя мать должна сказать мне, Вика?! Говори… потому что я нахр*н больше так тоже не могу. Я бл*ть не могу жить в вечных вопросах и непонятках!

Смеюсь горько.

— Надо было вопросы задавать раньше, Илья.

Мой ответ выводит его из себя. В его глазах злость, и она жжется так, она делает больно.

— Так я и задавал! Это я бегал за тобой до последнего! Я просил тебя все объяснить, там, в больничке, после того, как ты прислала мне сообщение о расставании! Но ты даже говорить со мной не стала, Вика! Или хочешь сказать, все было не так?! — он кричит мне в лицо.

Внутри все дрожит от страха. Но за фасадом злости я вижу, как сильно ему больно. В его крике и гневе столько уязвимости и обиды.