Голубой Ютон

Впрочем, диплом "узбекского магистра" и в России котировался на уровне дипломов выпускников "академий астрологии", так что должность преподавателя географии в школе казалась подарком судьбы.

И оказалось что не казалось: работа Лидии Петровне понравилась, да и школьники молодую "географичку" любили. В особенности детям нравилось, что на уроках ее сухая наука превращалась в "приключенческие путешествия", чему способствовали собираемые учительницей многочисленные документальные фильмы, которые было очень легко демонстрировать в классе, буквально напичканном разнообразной электроникой.

А еще детям нравилось, что с Лидией Петровной совершать "великие географические открытия" можно было буквально "не отходя от дома": в первый же год школьники успели облазить окрестности и не просто "открыть" какие-то "неизвестные науке" овраги, ручьи и холмы, но и самостоятельно составить их "геологические карты" и разобрать "геологическую историю". Не сказать, что родители учеников были безмерно счастливы, когда их дети возвращались с таких экскурсий по уши в грязи, но особых претензий молодой училке не выставляли: все же лучше, когда дети что-то новое узнают вместо того, чтобы тусоваться в "сомнительных компаниях". Да и сами родители были далеко не отбросами общества, так как директриса очень внимательно следила за тем, кого принимать в школу.

И может быть в силу своего (прямо скажем, не очень великого) опыта в то, что произошел "перенос во времени", Лидия Петровна поверила сразу. Сразу после того, как увидела трехметровый обрыв «между зимой и летом»: про скорость формирования осадочных пород она представление имела профессиональное, так что четверть метра явного камбисола на срезе обрыва сказали ей больше, чем все Нинины измерения. Ведь в Центральной России буроземы «закончились» почти тысячу лет назад…

Руководить "борьбой с голодом" принялся Владимир Михайлович. Именно руководить: быстро объяснив "гостям", что сам он после инфаркта весьма ограниченно трудоспособен, мобилизовал десять женщин на "сбор валежника" – так как имеющаяся "электростанция" работала как раз на дровах, а оставшихся (кроме Людмилы Алексеевны, пожилой химички Веры Сергеевны и математички Нины Дмитриевны) отправил "на добычу посевных площадей". Именно на "добычу": переместившаяся территория все еще была покрыта снегом, и, хотя он обещал максимум к завтрашнему дню полностью растаять, земля прогреваться будет довольно долго, а "весной день год кормит" – и женщины, взяв лопаты, пилы и топоры, отправились "отвоевывать" территорию у леса. Впрочем, и это могло занять времени немало, так что те, кому топоров и лопат не досталось, "добывать" необходимые площади принялись иным способом. Самым что ни на есть простым.

Людмила Алексеевна посоветовала на "искусственно разогретый грунт" – то есть на землю, на которой предварительно жегся костер – просто насыпать с полметра уже "теплой" почвы из леса. Так что половина женщин таскала всякий хворост, сваливая его на расчищенный (трактором, еще "до") участок дороги, а другая половина таскала из леса почву ведрами или, чаще, пластиковыми сумками, благо всяких небольших садовых совочков и рыхлилок нашлось в достатке. По прикидкам примерно с сотку будущей плантации выходило подготовить за день…

Ну а "посевной материал" готовила лично Людмила Алексеевна. С картошкой, которой набралось килограмм десять (у Ксюши тоже нашелся небольшой запас для личного потребления), было просто: биологиня просто резала её на подходящие куски, срезы подсушивала, макая их в сухой цемент (у запасливого Михалыча его пару мешков нашлось) и выкладывала "семенной материал" на расстеленный брезент (чехол для машины). Морковки и свёклины она "пока" посадила в горшки, сделанные из пятилитровых бутылей от воды: таких у Михалыча в мастерской для "разных нужд" больше десятка нашлось, а вот с капустой оказалось сложнее.

То есть тоже не особо сложнее: с кочанов срезались большие листья (отправленные после срезки в кастрюлю), а кочерыжка с оставшимся кочанчиком на конце просто подсушивалась. По мнению Людмилы Алексеевны после пары дней сушки кочерыжка, если ее посадить во влажный песок, выпустит корни – ну а ближе к осени, как и положено двулетней культуре, даст семена. Которых следующим уже летом в принципе должно хватить на небольшое поле, урожай с которого обеспечит и продуктовые потребности коллектива. Не с избытком, но… Главной же проблемой было то, что оставалось неясно, сможет ли такая кочерыжка эти самые корни дать, ведь обычно для получения семян кочаны хранились вырванными из земли уже с корнями. И сколько времени их подсушивать надо чтобы кочерыжки не сгнили после посадки: школьные учителя биологии таким тонкостям сельского хозяйства в институтах не обучаются.

Нина Дмитриевна, самая щуплая и в качестве грубой физической силы практически бесполезная, аккуратно разбирала проростки пшеницы, выращенные для котов в небольшой баночке, и рассаживала их по одному в заботливо собранные Мариной Дмитриевной пластиковые стаканчики от всяких сметан, йогуртов и мороженок. В них рассаду-то наши люди практически веками выращивали, так что стаканчики тут копились годами и их хватало. А заодно она следила, чтобы коты, явно напуганные нашествием толпы чужаков и спрятавшиеся от незнакомых двуногих в доме, не снесли сушащиеся на подоконнике выковырянные из помидорок семена.

Не сказать, чтобы все эти деяния были действительно сверхсрочными, но Лариса, опыт работы с жертвами всяких преступлений все же имевшая, решила, что во избежание паники всех нужно было загрузить тяжелой физической работой так, чтобы им и пёрнуть некогда было. Пока способ вроде работал, по крайней мере сама Лариса больше думала о бьющем по спине автомате, чем о ближайшем будущем – хотя факт, что автомат необходим, тоже не очень радовал. Совершенно необходим: там, где "граница" откусила угол дома Савельевых, в нескольких шагах вглубь леса обнаружилась какая-то явно звериная тропа. И звери, похоже, по ней ходили очень немаленькие…

Но больше всего Лариса все же думала о словах Михалыча, который – сразу после того, как учительницы перетащили свои вещи из автобуса – отвел ее в сторонку и выложил ей свое мнение о сложившейся ситуации:

– Девушка, вы все же в звании немалом, так что… Я думаю, что назад в то время, откуда мы сюда перенеслись, мы не попадем. Так что придется нам тут как-то обустраиваться, причем самим обустраиваться, раз уже вокруг на сотни километров нет ни сот телефонных, ни радио… ваш лейтенант вроде как упомянула, что и помех электрических нет от высоковольтных линий. А чтобы мы не загнулись, коллективу требуется начальник… командир. Тот, кто будет всем руководить и которого все будут беспрекословно слушаться. Вот вам и придется стать этим командиром.

– Боюсь, я просто не смогу – я же не знаю, что нужно сделать…

– Что делать – это мы будет решать, конечно, совместно, поскольку ни у кого из нас нужных знаний пока нет. Но после того как мы придумаем что-то, вы будете главной и будете воплощать то, что придумано. Определять, кто и где работать станет, чем конкретно заниматься. Только вы, потому что командир должен быть только один. А вы и так звание майора носите, а майор – это же в переводе на русский и означает "главный".

– Так давайте вы командовать будете. Вы и по возрасту…

– Я уже побыл главным, за неполных два года инфаркт заработал. И теперь просто уже не смогу командовать, физически не смогу – а вы сможете. Должны смочь. Почему именно вы – понятно: выбирать главную среди этих учительниц неправильно, они в большинстве друг друга, как я понял, давно знают и у них уже сложились свои неформальные отношения. И свои способы неподчинения: как я узнал, среди них есть завуч, но ее другие слушают только в части учебной работы, а по любому другому поводу ее мнение в общем-то ни в грош не ставят поскольку она еще слишком молодая. А нам так нельзя, нас слишком мало чтобы допускать всякий разброд и шатания. Вплоть до рукоприкладства нужно это пресекать, а с вами лейтенант… она вас, очевидно, уважает, и, думаю, в рамках привычной для нее субординации и приказ дать кому-то в рыло все же исполнит.