Страница 71 из 84
После всех перенесенных испытаний крыша у Антуанетты окончательно съехала. Теперь ее видения приняли другой характер — они стали райскими. «Владычица, — рассказывает она, — осчастливила меня своим посещением и отдала под покровительство Святого Незримого. Тот удостоил меня вечной с ним связи и приказал мне пожелать ребенка, что я и сделала. Я немедленно почувствовала, как Незримый заключил меня в свои объятия и покрыл поцелуями. Затем я потеряла сознание, опьяненная неизъяснимым блаженством… Девственность моя исчезла, и я забеременела. Девять месяцев спустя я родила не без телесных страданий, что повторялось каждый раз, как я производила на свет дитя».
Я прикрыла глаза и еле сдержала очередной смешок. Странно, что на полях книги никто не оставил заметок, позволяя себе усомниться по поводу святости той персоны, от которой родился ребенок Антуанетты. Тем более, что рассказы этой набожной истерички дословно подтверждает некий благочестивый отец Борд. Он не покидал Антуанетту ни на один день! Он сопровождал ее во всех ее странствиях, был ее последователем, а она его супругой — целомудренной супругой конечно. Даже ночью он не разлучался с ней, разделял с ней ложе, соблюдая при этом целомудрие и всегда присутствуя, таким образом, при всех появлениях Святого Незримого. И что, меня хотят убедить, что я не должна сомневаться в достоверности свидетельств этого священника? Ну конечно! Единственное, в чем я была уверена, что Борд был больше чем кто-либо осведомлен о том, как фабриковались дети Антуанетты. Бог ты мой, да как эту бредятину можно читать без смеха? Поистине, в больших дозах мистицизм приводит к безумию, а в малых — к одичанию.[7]
Я закрыла книгу и задумалась. Интересно, а Сержен тоже у себя в монастыре такую фигню читал? И искренне в нее верил? Я сердито отложила книгу. Да какая мне разница, что он читал? Все, что я хотела от этого гада — так это подкараулить в его темном переулке. Только бы туфли на каблуках одеть не забыть. Чтобы встреча получилась запоминающейся. Я вздохнула. Как бы я ни злилась на Сержена, какими бы проклятиями его не осыпала, возненавидеть его всерьез у меня так и не получалось. Я слишком хорошо его помнила. Не хотела, не желала, но все равно помнила. До изгиба тонко-надменных губ, до черточки его лица… Спокойные серые глаза, холодная улыбка… Я помнила на ощупь его светлые волосы, его запах — сладковатый и резкий, помнила его руки… широкую ладонь… Аристократические пальцы по сравнению с ней казались длинными и тонкими. Какими безумно-нежными они умели быть! Я сердито вытерла невольно набежавшие слезы и уткнулась носом в колени. Все, все, хватит! Сколько можно безрассудно вспоминать о том, чего уже не вернуть? О том, на что не за чем больше тратить время и душу, о том, что от меня на тысячи и тысячи прикосновений? Не знаю. Я все еще помню. Хотя на фига мне это надо, хотелось бы знать? Неужели я готова простить Сержену его предательство? Вот еще! Тем более, вряд ли он нуждается в моем прощении. Он забыл обо мне еще тогда, когда меня было не поздно спасти. Я даже не знаю, где он сейчас. И о чем он думает. Я твердо знаю только одно — я для Сержена ничего не значу. И, вполне вероятно, не значила никогда. Увлеченный своей орденской карьерой и верой во Владычицу, он, не задумываясь, меня предал. И похоже, что мне придется заплатить за это предательство своей жизнью.
Я осторожно достала и развернула смятый свиток, выпрошенный у падре Ваоле. Второй экземпляр доноса Сержена. Знакомый почерк, знакомый запах, знакомые слова… Как же больно, когда глупые чувства разворачиваются и бьют тебя изо всей силы мордой об стол! Я невольно смяла свиток и тупо на него уставилась. Ну? И чего я жду? Чтобы из него высыпались многоточия? Если б я только знала, как дорого мне придется заплатить за собственную наивность. Я ведь ничего особенного у Сержена не просила и все же… все же, наверное, желала от него слишком многого — свободного места в его памяти и в его жизни. Я так не хотела быть случайностью в судьбе Сержена, пытаясь стать для него чем-то особенным! И что? Мою преданность оценили в один свиток добровольного доноса на ведьму. Мило. А чего, собственно, я ждала? Чего? Что Сержен, изображая из себя рыцаря в сверкающих доспехах, кинется меня спасать? Когда-то, не так давно, мне даже казалось, что я имею право на это надеяться. Идиотка! Сержен ведь так и не сделал выбор в мою пользу. Он просто согласился делить свои чувства между мной и Владычицей. Видимо, не смог. И зачем я потащилась за ним в это измерение? Любя? Или надеясь, что когда-нибудь и он меня полюбит? Глупо. Я так и осталась для Сержена нечистью, оскверняющей его веру и его душу одним своим присутствием. И те чувства, которые он ко мне испытывал, противоречили всему, во что он верил. Настолько, что порой Сержен их даже боялся. Боялся оскверниться о нечисть, стать зависимым, предать веру… Что ж. Зато он предал меня. Впрочем… вполне возможно, что по его убеждению, своим дурацким поступком он не предал меня, а как раз спас. От моей нечистой сущности и огненной геенны. Сержен ведь просил меня забыть о моем ведьминском даре. Смешно! Как будто от таланта можно отказаться. И не пользоваться им. Можно, конечно, попробовать, но что толку? Дар вырвется еще более мощный чем раньше, причем в самый неподходящий момент. Неужели Сержен этого не понимал? Или не хотел понимать? Я спрятала смятый свиток и горько улыбнулась. Мне было безумно обидно. До слез. Как бы я не пыталась оправдать Сержена, я все равно не понимала, как он мог сдать меня инквизиции и обречь на сожжение. Ну не нравилась я ему своей ведьминской сущностью, не хотел он выбирать между своими чувствами к Владычице и мной… ну и выгнал бы на фиг из дому, сжигать-то зачем?
Я взяла оставленную священником чашку со святой водой и сделала несколько глотков. Как ни жаль, испытанное средство инквизиторов на такую нечисть, как я, не действовало. Мне не стало плохо, я не покрылась сыпью и даже не начала извергать огонь. Может, вода в чашке была недостаточно святой? Однако домыслить кощунственную мысль дальше мне не дал падре Ваоле. Он вошел, отобрал у меня книжку и с сожалением сообщил, что вынужден отказаться от применения ко мне пыток, так как в город прибыло некое важное лицо под кодовым именем Отец Вседержитель, желающее лицезреть аутодафе. Кто бы мог подумать, что известие о скорой смерти так меня порадует! Я проводила взглядом священника, облокотилась на холодную каменную стену и прикрыла глаза. Ну, что ж. Мне осталось только встретить свою судьбу лицом к лицу. Меня исповедуют, перекрестят и выпихнут в предрассветный холод каменного города. Безумная толпа будет бесноваться, швырять в меня гнилыми овощами и камнями, а заспанный монах, ёжась под порывами ветра, последний раз осматривать — всё ли готово для аутодафе. Может быть даже, перед самым сожжением, мне удастся о чем-нибудь пожалеть. Например, о собственной беспросветной глупости. Потому что завтра, сырым, промозглым утром, на центральной площади города, я получу то, чего сама себе пожелала всего шесть месяцев назад. Бог ты мой, неужели только шесть? Неужели так недавно я была счастлива и мечтала? Неужели всего полгода назад рядом со мной стоял благородный Сержен Тэн, крепко державший меня за руку и открыто мне улыбавшийся? Он шептал слова одобрения. И любви. И дарил тёплыми обещаниями. И я, не зная, что вообще можно желать в такой момент, решила убедиться в искренности его чувств. Убедилась. Везёт же мне! Сержен Тэн, деливший со мной опасности, хлеб, смерть и друзей сделал выбор. Он дождался исполнения своего желания. И, не задумываясь, заплатил за него запрошенную священниками цену. Тьфу ты! Я не хочу об этом думать. Я вообще ни о чем думать не хочу. Я настолько погрузилась в себя и оторвалась от мира, что даже не открыла глаза, когда скрипнула дверь. А чего их открывать? Опять любоваться на падре Ваоле? Нужен он мне больно.
— Татьяна? Привет! — раздалось прямо над моим ухом. Я подскочила и уставилась на явление, боясь поверить собственным глазам. Это была Лесс! Дьявол! Это точно была Лесс!
7
Веселая история про святую Антуанетту частично позаимствована у мсье Вольтера, знаменитого французского писателя, философа и просветителя.