Зеркало

— У тебя красивые глаза.

— Что? — спросила Виктория.

— У тебя красивые глаза, — повторил он.

Какое-то мгновение она молча смотрела на него.

"Недоверие", — подсказал "зеркальный" двойник.

— Ты так говоришь только потому, что тебе так посоветовало твое Зеркало?

"Гнев", — констатировало Зеркало.

Энди не знал, что на это ответить.

— Признайся, ведь это твое Зеркало велело тебе сказать, что у меня красивые глаза?

— Да, — ответил Энди, которому мать внушила, что ложь никогда не приносит добра.

— А что ты на самом деле думаешь про мои глаза?

— Скажи ей, что ее глаза сверкают, как бриллианты, — вновь подсказало Зеркало.

— Они серо-голубые, с несколькими светло-зелеными пятнышками, — заявил Энди.

Виктория рассмеялась. Ее смех звучал так же красиво и мелодично, как звуковой сигнал, которым Зеркало будило Энди по утрам.

— Наверное, я сказал что-то глупое? Мое Зеркало советовало мне говорить нечто совсем иное. Я должен был сказать, что твои глаза сверкают, как бриллианты. Но ведь это совсем не так!

Виктория засмеялась еще громче.

— Ты действительно очень забавный, Энди! Пожалуйста, сделай одолжение: вынимай из уха свой наушник, когда мы разговариваем друг с другом, хорошо?

— Не делай этого, — вмешалось Зеркало. — В противном случае я не смогу тебе помогать!

Энди вытащил наушник и сунул его в карман брюк.

— Так лучше, — сказала Виктория и улыбнулась.

Энди немного смутился, поскольку знал, что существуют разные улыбки: просто милая улыбка, улыбка веселая, вежливая улыбка, неискренняя и злобная улыбка. Самому ему было не понять, как именно улыбается Виктория.

— А как же твой наушник? — спросил Энди. — Разве ты не хочешь тоже его убрать?

Улыбка стала еще шире.

— Ладно. Это будет справедливо, — девушка сняла наушник.

Без Зеркала Энди стало намного сложнее. Он часто не знал, что сказать, и поэтому возникали паузы, во время которых они с Викторией просто смотрели друг на друга так долго, что Энди становилось неудобно и он опускал глаза. Но со временем полегчало, потому что Виктория помогала ему: она много чего рассказывала или задавала конкретные вопросы, на которые можно было подробно ответить.

— Ты самый удивительный человек, которого я когда-либо встречала, Энди, — проговорила Виктория.

— Ты тоже, — ответил он.

Она рассмеялась.

— Что же во мне удивительного?

— Все, — сказал Энди. — Ты очень добрая.

— Люди кажутся тебе странными, Энди?

— Да. Все, кроме мамы.

— Другие люди тебе нравятся так же, как я?

— Нет.

— А твоя мама тебе нравится так же, как я?

Энди на мгновение задумался.

— Нет. Ты мне нравишься больше.

— Мне пора домой, — сказала Виктория.

— Хорошо.

Интересно, была ли связь между его признанием и тем фактом, что она сейчас уходила? Он знал, что люди иногда говорят, что им надо идти, в том случае, когда у них больше нет желания общаться. Возможно, он сказал что-то не то?

— Ты проводишь меня до метро? — спросила она.

— Конечно.

Когда они вышли на улицу, Виктория взяла Энди за руку. Это оказалось очень необычно. С любым другим человеком ему было бы неудобно так идти. С любым другим, но не с ней. Они дошли до метро. Виктория жила в районе Фармзен, на северо-востоке. Энди надо было ехать в противоположную сторону. Они стояли рядом и молчали, пока не подошел поезд.

Вдруг она повернулась и, обхватив лицо Энди обеими руками, поцеловала его в губы. Он испуганно подался назад.

— Пока! — крикнула Виктория и, прежде чем он успел что-либо ответить, запрыгнула в вагон. Он смотрел ей вслед, пока не ушел поезд.

Он дошел до дома, все еще ощущая ее губы на своих.

— Как всё прошло? — спросила мама.

— Хорошо. — сказал он, направляясь в свою комнату. Там он вынул наушник из кармана и вставил его в ухо.

— Если ты не будешь позволять мне участвовать в твоей жизни, то я не смогу узнавать, что тебе нравится, — сказало Зеркало. — Пожалуйста, пользуйся наушником как можно чаще.

— Виктория не любит, когда я использую наушник во время разговора с ней, — объяснил Энди.

— Я не понимаю причины.

— Ты сказал мне неправильные вещи. Ты посоветовал, чтобы я сравнил ее глаза с бриллиантами. При этом они совсем не похожи на бриллианты.

— Это оборот речи. Восемьдесят семь целых пять десятых процента женщин находят мужчин, которые произнесли эту фразу, более привлекательными.

— Виктория — нет.

— Спасибо за информацию. В будущем я это учту.

— Хорошо, — сказал Энди. Однако его уверенность в своем Зеркале несколько уменьшилась.

Фрейя включила дрон и активировала режим ручного управления. Когда летательный аппарат взлетел, гудя пропеллерами, она почувствовала прохладное дуновение воздуха на босых ногах. Она включила камеру, направила беспилотник так, чтобы камера смотрела на монитор ноутбука, и увеличила до предела изображение.

Вот ржавое колесо обозрения с ярко-желтыми кабинками, повисшими высоко в небе; под колесом — каркас карусели с давно обветшавшей обшивкой. Круглая крыша старомодного аттракциона наполовину обрушилась. Лошади, нанизанные на ржавые опоры, вызывающе задрали головы вверх, словно до последнего хотели противостоять распаду. Этот парк так и не открылся — когда произошла катастрофа, строители всё еще работали.

Дрон послушно выполнял указания Фрейи. Никаких признаков неисправности. Наверное, Терри, как всегда, был прав. Он действительно умнейший человек, один из лучших независимых лондонских журналистов. Специализировался Терри на экономике. Он понимал всё раньше других и мог объяснить, когда будут слияния компаний, почему внезапно разоряются, казалось бы, успешные фирмы. И всегда владел инсайдерской информацией. Терри поражал Фрейю своими знаниями в таких областях, как история, философия, математика и физика. В его присутствии она постоянно испытывала чувство собственной неполноценности. Тем не менее журналистский инстинкт заставлял ее доверять своей интуиции. Идея была невероятной, но Фрейю занимала сама мысль, что электронное устройство могло развить собственные чувства. Она не знала, возможно ли это технически, но ведь и Терри, несмотря на его обширнейшие знания в разных сферах, тоже не мог ничего сказать наверняка.

Именно поэтому она решила провести небольшой эксперимент. Если бы ей удалось воспроизвести странное поведение дрона, она обязательно нашла бы и его причину. Фрейя нажала несколько раз на одну и ту же клавишу, чередуя подборку изображений: вот давно высохший бассейн, вот школа, где на классных досках до сих пор можно прочитать, что было задано на 26 апреля 1986 года. Крупными буквами кто-то нацарапал на парте "Вовик + Вика = любовь". Мария перевела эту надпись, и Фрейя задумалась о том, что произошло с этими ребятами и оставила ли им катастрофа шансы на счастливое развитие отношений. Появилось изображение старого пианино. Тогда, в Припяти, Фрейя нажала на одну из его клавиш и в безлюдном здании долго не затихал жалобный звук, похожий на стон какого-то призрачного существа. Все эти снимки вновь пробудили очень сильные эмоции.

Дрон неподвижно завис в указанной точке. Что бы ни спровоцировало его неправильное поведение в Припяти, получалось, что теория Фрейи была явно ошибочной. Она нажала на клавишу еще раз. Появилось изображение паука. Дрон, неожиданно издав странный звук, будто кто-то его ударил, сделал круг по комнате и приземлился у ног Фрейи.

Но это просто невозможно!

Фрейя страдала арахнофобией. Даже в этот раз, понимая, что перед ней всего лишь изображение жуткой твари, она испытала приступ леденящего ужаса. Но как об этом могло узнать Зеркало, ведь она не стала надевать подключенный к устройству браслет, чтобы на результате эксперимента не сказывалось влияние непроизвольных нервных реакций? Тем не менее дрон перестал функционировать в строго определенный момент. Значит, на него оказала влияние не мрачная атмосфера детского сада, а маленький паук, который незаметно попал в кадр. Фрейя попыталась снова направить летательный аппарат в сторону монитора, но дрон отпрянул в сторону, как испуганная лошадь. Так же, как и тогда, в Припяти.