Страница 5 из 17
Марту разбудил шум в доме. Трудно было разобрать слипшимися глазами – отчего такой вой и грохот. Под накатившим страхом, она распахнула глаза, осмотрелась, и взгляд ее столкнулся со спиной низкого животного – вытянутая, облезшая спина. Позвать кого-нибудь! Но язык как отшибло, под пристальным хищным взглядом, который приковывал к себе внимание. Животное выгнув спину на куче сырого белья, в упор смотрело на Марту, и вдруг сорвалось с места, скрывшись в затемненных углах комнаты. Марта быстро поднялась, отбросив жаркое одеяло, вышла на веранду, огляделась – вернулась в дом и стала возиться с бельем. Она передумала звать мужа – ждала, что учудит непрошенный незнакомец. Но тревога уже поселилась в ее сердце. И нельзя понять, что так выводило ее из спокойного состояния. Странное поведение животного или еще что-то? Но животное было не похоже на животное. Не те повадки. Дверь отворена – наверное, уже убежало.
Марта потянулась, зевнула и прошлась на цыпочках по широким доскам пола. Как ей захотелось посмотреться в большое зеркало, во весь рост! Но такого зеркала никогда не было в ее доме. Она встряхнула волосы – волны волос расплескались на плечи густым золотистым потоком, приложила к телу свое старое платье в ромашках, бывшее у нее со времен девичества, как же оно красиво облегало фигуру благодаря тонкой нежной ткани! Боже, как давно это было. Ведь она замужем четыре года. Четыре долгих года, четыре весны и четыре лета – ей хочется ребенка, и все ждут рождения ее ребенка. Ребенка от мужа, которого она ненавидит. Сколько мучений, разочарований, угрызений совести пережито за время брака. Чего греха таить, Марту навещали мысли об избавлении от этого гнета… Она представляла себе картины смерти мужа, смерти мучительной – в лесу, в болоте и не могла избавиться от чудовищного образа. Сколько уж исповедовалась – не помогает – нельзя же жить с таким грехом!
Она неистово молилась, но исповедалась не до конца – не рассказала священнику, что желает смерти мужу, ведь тогда… тогда, что подумает исповедник о ней. Мысли навязчивые, мысли греховные не оставляли ее в покое, все назойливее и с новой силой они возвращались вновь и вновь. Воронье грязных мыслей гнездились в ее сознании, оставляя след на каждом из ее помыслов и поступков. Марта вполне осознавала, что муж невиновен, не заслуживает такого презрения. Но кто властен над собой? Вот напекла же по утру плюшек – значит, ждала.
Из задумчивости ее вывел шум со двора. Она подошла к свинарнику. Ларс кормил свиней и ругался, сжимая руку – животные, как водится, не могли поделить корыто и грызли друг друга до визга.
– Где ж тебя носило?! – вдруг выкрикнул Ларс, стоя к ней спиной. Тут показалось: на плече у мужа кто-то сидит. Ближе, ближе – разглядеть? Вдруг Ларс обернулся и с разворота ударил Марту рукой наотмашь. Она схватилась за щеку и опустилась на колени; тут же попыталась встать, и снова удар по лицу вернул ее на землю.
– Ты посмотри на следы! Твои черные следы по дому! Где ходила?
Он потащил ее в дом и бросил на пол с отпечатками ее босых ног. Она увидела след, будто она босиком прошлась по огнищу и потом наследила в доме. Откуда? Она утром пекла хлеб, потом прилегла под одеяло и ничего не замечала.
– Нет! Нет! – она услышала свой беспомощный крик. Но кто мог прийти ей на помощь? Глуховатая соседка-гадалка никогда не вмешивалась в ее беду.
– Да от тебя несет воском как от священника! – Ты с ним была ночью?! Признавайся, потаскуха! Я все узнаю! Я не остановлюсь! Я убью и тебя и его вместе с тобой! Я закопаю вас живьем!
Он истошно кричал, потянул на себя и разорвал на ней сорочку – она отползала от него – но он за волосы потащил ее к воротам, и бил, пока на стал задыхаться. Она лежала и сжимала губы, чтобы сдержать стоны от боли, и когда потеряла сознание – он бил ее молча и скрежетали его зубы.
Глава 5
Ближе к вечеру пришла нежданная весть. Накануне ночью умерла старуха Агнесса. Ранним утром священник первым обнаружил ее мертвой. Вечерняя месса была отменена. В поздних сумерках казалось, над Коденом стоит шепот о смерти, хотя старуха вела затворнический образ жизни и жила загородом в одном из домов-призраков, как их называли. На улицах только шумная детвора, стайками пробегала за кем-то или за чем-то, детям наплевать на то, что иногда наступает смерть.
И вот осторожный пугающий шепот, пролетающий пылью по ушам, страждущим новостей, перешел в громкие восклицания уличных бродяг:
– Ведьма ночью пройдет по городу! Ведьма ночью пройдет по городу!
Неуемные дети подхватили новость добровольных глашатаев и понеслись с криками по ручейкам хмурых вечерних улиц. Каждый норовил из-за угла состроить страшную гримасу, или согнуться крюком, изображая ведьму.
И старые вороны, знавшие старуху, разгоняли рой молодых воробьишек, от чего им самим становилось еще более жутко, они ворчали, одергивали этих безмозглых, маленьких шалунишек, и собирались на собрание. Зачем? Подхватить хоть малейшую весточку, посмотреть, что происходит вокруг, поделиться своим скудным мнением, обнаружить небывало мрачные краски неба и начать ждать прихода ведьмы с того света. Вороны не могут без ведьм.
Она, несомненно, сегодня ночью пройдет по улицам, выбьет палкой странную дробь, постучится в двери грешников, навестит тех ротозеев, кто забыл закрыть двери на засов. Еще несдобровать тому, кто встретится на пути умершей ведьмы. Месса отменена не случайно.
Но что-то еще висело у всех на языке и не срывалось. Трудно произнести вслух, хотя много раз уже повторено про себя: Ведьма не могла умереть. Слепой не видит явился знак дьявола и его апостолов. Приход состоялся. Как быть простым смертным? Как защититься перед дьяволом?
– Человек для нее – комар бескрылый… пищит, пищит, пока живой – просит пощады, но у кого? – сказал один, тот, что философ.
– Она была в гробу – вот те крест! Сам видел… – засомневался тот, что был свидетелем.
– Смерть ведьмы? Не поверю – я не дурак, – вставил и свое слово Ларс и состроил страшную гримасу на лице, да такую, что глухая Эмилия, принесшая весть о ведьме, заговорила изменившимся голосом, вроде остерегаясь кого-то.
Обычно Ларс при виде этой суховатой бабки, похожей на свою клюку, сразу уходил в сарай. Взгляд у нее недобрый и разговор как ворожба. И пока не застучат за бабкой ворота, Ларс из сарая носа и не показывал. Теперь ему пришлось стоять как вкопанному, прислушиваясь к отстраненному бабкиному говору.
– …Трава кладется под левую пятку…идешь в полночь на кладбище, где уже не хоронят людей. Никого там не должны хоронить… А она крест снизу чертила. Крест чертила перевернутый. И шла спиной к кладбищу…, шла…, будто вел ее кто, – бабка остановила глаза на башмаках Ларса и вдруг замолкла.
– Опять чертовню несешь? – выдавил из себя Ларс.
– …Беда придет.
– Сама ты беда ходячая! Ты в Бога веришь? Или в Мамону? Не слышишь?! – Ларс запирал двери и уже обращался к жене: –Марта! Выпроводи ее.
Но бабка продолжала монотонно бубнить:
…-Нужно обойти кладбище вдоль и поперек (крестом), время от времени говоря: «Вы внизу, я вверху, вы прах и земля, на мне терлич – корона моя. Слово мое крепко, дело мое цепко. Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь.
Около глухой останавливались люди – знали – не слышит, но спрашивали:
– Ты где слов таких набралась? Старая бестия!
Бабка отвечала:
– Покойница научила. Но не Агнесса – Агнесса не покойница. Запомнила я заговор, слово в слово. Агнесса так не говорила. Не говорила. Все переворачивала наизнанку и крест переворачивала. Не Богу она молилась.
– А кому? Кому? Кому? – вопрошали запуганные люди.
И бабка будто слышала или по губам распознавала вопрос:
– Не назову имя того короля. Не пришло имя. В гримуарах оно вписано.
– Откуда ты можешь знать?
Ларс, увидев толпу, снова вышел за ворота.
А глухая Эмилия все вещала: