Страница 65 из 72
От подступивших, совсем ещё свежих воспоминаний, со дна памяти повеяло каким-то первобытным ужасом, а в груди снова неприятно запекло. Я поспешила отвлечься, предпочитая думать, что это просто гастрит.
Следующие несколько часов мы с Миреке провели тихо переговариваясь, условившись, что я как можно дольше буду притворяться спящей для всех посетителей нашей каюты. Всё же момент, когда на моём ухе засверкает серьга подчинения, я очень сильно хотела оттянуть. И это ещё хорошо, что хариши отказались от повсеместно распространенной традиции клеймить свою живую собственность. Так, как это сделали с тем же Эльмаром.
В целом, первые сутки нашей совместной конспирации прошли по плану и без происшествий. Еду приносили по расписанию, жаль, только из расчета на одного человека. Мне, как «спящей красавице», питание не полагалось. Конечно, Мира делила со мной свою скромную трапезу, отчего я чувствовала себя прожорливым бегемотом, объедающим изящную газель. Но делать было нечего — заглушив муки совести, я упрямо жевала пресную лепёшку, макая её в какой-то густой мясной соус. Не помирать же в самом деле с голоду. Кажется, Мирике придерживалась такого же мнения и без каких-либо сожалений отдавала мне ровно половину.
Доброта и щедрость, по сути, совершенно постороннего человека очень трогали, и я ещё более истово начинала молиться про себя всем богам, чтобы у меня появилась возможность как-то отблагодарить свою юную подругу по несчастью.
Мирике рассказала мне, что давно уже круглая сирота. Мамы у неё не стало, когда девочке исполнилось десять лет. Многочисленные наложницы хоп Хаджу подрастающую красавицу сильно недолюбливали, опасаясь через несколько лет увидеть в ней конкурентку. Влиятельные мужчины ходжа, напротив, считали девушку кем-то вроде чернавки, прислужницы для самых грязных работ. Привлекательными у харишев считались светловолосые и пышнотелые женщины. А тоненькая черноволосая Мири не вызывали у них ничего, кроме беспричинной жестокости. Она часто слышала в свой адрес, что бесполезна и только зря ест хлеб хозяина.
На судне ун Рурка ей жилось немногим лучше. Но здесь она хотя бы встретила Зэмбу, смуглокожего добряка великана, точно так же, как и она сама, рожденного в неволе на одном из кораблей морских кочевников и всю свою жизнь служившего «проклятому племени».
И харишей, и море Зэмба ненавидел всей душой, однако другой жизни не знал, да и не имел возможности как-то её изменить.
Иногда, повинуясь приказу хозяина, великан заходил, чтобы нас проверить. Мне даже стало казаться, что он догадывался о нашем представлении, однако предпочитал подыгрывать. По крайней мере, оказавшаяся на подносе с завтраком лишняя лепешка именно на это и намекала.
К ночи второго дня моя способность к передвижению полностью восстановилась. Чего нельзя было сказать о темном фениксе. Бедная «птичка» всё так и продолжала сидеть в клетке крайне зловредного яда, который, как оказалось, изготавливали из ягоды, чем-то похожей на голубику. Видимо, моя магия всё ещё не до конца уничтожила курсирующие в крови остатки синеголовки. Впрочем, я так и не придумала, что стану делать, вернув себе возможность выпускать внутреннюю хищницу на свободу.
Попробую захватить судно? Оно, кстати, называлось «Корифена». Пожалуй, это была более здравая мысль, нежели чем угнать спасательную шлюпку и отправиться дрейфовать в открытое море.
Только вот как провернуть любой из этих сценариев чисто технически? Пока что единственное, что хорошо умел делать мой дар, так это ставить комара-следилку, превращать предметы в пепел, и, к моему огорчению, медленно да мучительно убивать. Такой арсенал, без сомнения, мог помочь защититься, но для угона целого корабля явно требовались несколько иные навыки.
К тому же, дело осложнялось ещё и тем фактом, что хозяин данного вражеского корыта являлся магом-стихийником. Правда, средней руки. По словам Миреке, ун Рурку подчинялись воздух и немного вода. Наверняка, в отличие от меня, кочевник-работорговец намного лучше контролировал свой дар, да к тому же имел на подхвате помощь команды.
Так или иначе, а решаться на диверсию следовало до того, как на меня попытаются нацепить калму. И уж тем более, до того, как я попаду на ходж, который, по рассказам Мири, нельзя отыскать, если его хозяин сам того не пожелает.
Оказалось, что далеко не каждую похищенную женщину её родные были готовы так легко потерять. Некоторые из них имели и деньги, и связи, чтобы попытаться вернуть дочь, невесту, жену, а в некоторых особенно трагичных случаях, даже мать. Но способность корабельных магов-харишей прятать плавучие дворцы своих правителей практически никогда не давала осечек. Страшно даже представить, сколько бедных украденных женщин оказалось заперто до конца своих дней в неуловимых гаремах привыкших к безнаказанности хопов.
Вот вернусь и от души «отблагодарю» Балалайку за организованную ею экскурсию…
***
Это был очень странный сон. Словно кто-то показывал мне кадры документальной съемки. Большинство из них было сделано как будто впопыхах и далеко не с самого удачного ракурса. А временами мне и вовсе начинало казаться, что я бесплотный дух, реющий никем не замеченный над героями этого загадочного кино.
Сначала я увидела Матильду, дочь хозяйки швейной лавки Урелии Кларк. Затем и саму мидрессу. Девочка играла на крыльце черного входа, увлеченно прыгая по ступенькам. В то время, как её мать оживленно общалась с очередной своею клиенткой, разворачивая перед той рулон отливающего золотом розового шёлка.
Затем я стремительно переместилась, очень быстро пронесясь мимо окна графини фон Лару. Старушка сидела в окружении своих приятельниц и о чём-то увлеченно с ними беседовала. Трепетали роскошные веера, а в воздухе над престарелыми кокетками, если присмотреться, можно было заметить полупрозрачное облако пудры, которой они без сомнения злоупотребляли.
Вид воркующей над колыбельками с малышками несколько взбудораженной Клары заставил истосковавшуюся душу наполниться горькой пронзительной тоской. Сколько бы себя ни корила, а я уже не могла воспринимать особняк Уракайских иначе, чем любимый дом, все обитатели которого давно ощущались семьей.
Как-то вдруг оказалось, что свой прежний мир с доставшейся мне по наследству от мамы квартирой теперь виделся словно картинки из чужой, не совсем реальной жизни. Я поняла: прошлое окончательно отпустило меня. И теперь, несмотря на все препоны и злоключения, так отчаянно сильно хотелось сохранить те истинные сокровища, которыми легко и незаметно наполнилась моя новая реальность.
Когда очередной кадр сменился, я очень пожалела, что так и не смогла увидеть Тая. Постепенно складывалось впечатление, что мне показывают исключительно лиц женского пола.
Вот и в этот раз передо мной предстала незнакомка. Невысокая, средней комплекции девушка, с почти прозрачными, каким-то странно-проникновенными, речными глазами. В её длинных светлых волосах, казалось, запутался сам туман. Одетая в простое старенькое платье, незнакомка спокойно перебирала сушеные травы. В какой-то момент она даже вскинула голову, посмотрев ровно в то место на потолке, где над нею зависла невидимая я. Словно что-то почувствовала.
Но долго думать о произошедшем мне не пришлось. Трогательная фигурка спящей калачиком Миреке быстро сменилась ненавистной Лирой Свирской в роскошном траурном наряде. Она раздавала отрывистые приказы снующим туда-сюда опечаленным слугам, а глаза её сверкали торжеством.
Являющиеся передо мной картины представлялись странной нарезкой бытовых сюжетов, не привязанных ни к времени, ни к месту. Казалось, что настоящее на них легко сменялось прошлым, а прошлое резко уносило меня в не столь далёкое будущее. День чередовался с ночью, а что-то радостное и светлое — с тревожным и печальным.
К счастью, надменное лицо жестокосердной красавицы стремительно сменилось новым, совершенно мне неизвестным. Теперь передо мной сидела полная, сурового вида женщина средних лет, следящая за целым выводком одинаково одетых в светлые платья девочек лет десяти-двенадцати. За ними последовали другие женские портреты. Целый калейдоскоп самых разных лиц — и преклонных лет, и совсем юных.