Закрытый показ

Пришел в чувство режиссер лишь после того, как его усиленно отхлестал ладонями по лицу Юрий.

– Не так скоро, старик, – прошипел он, увидев, как Рэд, застонав, приоткрыл глаза. – Я так понял, что все только начинается…

– Уйди прочь, – прошептал Локко. Все лицо горело и полыхало от пощечин. – Убери лапы, сукин сын.

Из-за неумолкающей сирены Юрий вряд ли услышал его слова, но, вероятно, смысл сказанного понял по шевелящимся губам режиссера.

– Да без проблем, – сказал он и, отойдя в угол, попросту сел на пол.

Рэд опустил голову и заткнул уши.

Алексей подобрал пустые ведерки из-под попкорна и, разорвав их, стал поочередно вылизывать их внутренние стенки. Из потухших глаз банкира, окруженных темными кругами, текли слезы. Ее Величество Боль, казалось, поселилась в каждом квадратном миллиметре его изможденного грузного тела. Но больше всего досталось позвоночнику, в него будто ввинтили десяток ржавых винтов, которые вибрировали в такт его судорожному дыханию, причиняя немыслимую боль. Нестерпимо болел копчик, и Балашов даже подумал, что, наверное, именно так себя чувствуют наказанные, которых сажают голой задницей в муравейник.

Жанна сидела неподвижно, крепко зажмурившись.

Так продолжалось ровно до 00:00, после чего сирена смолкла.

Рэд, охнув, медленно поднялся – бедра обожгло зубчатой болью, будто пилой по коже прошлись. Ковыляя, он сделал небольшой круг по «кинотеатру» и остановился возле Жанны. Глаза беременной женщины все так же были закрыты.

– Ты что, просидела так шесть часов? – спросил он.

Она не ответила.

– Фильм закончен, – зачем-то сообщил режиссер, хотя это было и так понятно.

– Он никогда не закончится, – выдохнул Алексей. Вылизав последнее ведерко, он швырнул его под ноги. – Твой фильм будет идти вечно. Твоим фильмом нас убивают, Рэд. Медленно и изощренно.

– Мы сами себя убиваем, – прошептала Жанна, поднимая веки. Влажные глаза были покрасневшие и опухшие.

– У нас внеплановая почта, – хмыкнул Юрий, увидев, как с потолка спускается увесистый бумажный пакет, к ручке которого был привязан фиолетовый бант. – Не иначе как нам выделили дополнительный паек…

Алексей возбужденно втянул носом затхлый воздух давно непроветриваемого помещения и приблизился к пакету.

– «Оле», – вслух прочитал он надпись, выполненную маркером, и в голосе его прозвучало разочарование.

– Похоже, это вам, Жанна, – произнес Рэд. Он отцепил пакет, и трос зашелестел, поднимаясь, наверх. – Тот самый приз.

– Я не Оля, – разлепила губы Жанна. Она отстраненно смотрела, как Алексей нетерпеливо вытаскивал наружу пластиковую бутылку, заполненную прозрачной жидкостью, аккуратно сложенную простыню, пеленки и полотенце. Набор завершал бумажный коричневый конверт, в котором оказался пузырек йода и маленькая катушка ниток.

– Они готовятся к родам, – сказал Рэд, и губы его изогнулись в жалкой улыбке. – Спасибо хоть на этом.

– Получай свой приз, Ольга, – вздохнул Алексей. Увидев, что в пакете больше ничего нет, он быстро потерял к нему интерес.

– Я не Ольга, мать твою! – Жанна вскинула на банкира злые глаза. – Если не помнишь, как меня зовут, лучше вообще заткнись!

– Слыхал, Карпыч? – засмеялся Юрий. – Кошечка решила показать коготки.

– Да пошла она… – зевнул Алексей. – Кстати, простыней или полотенцем можно закрыть ведро.

Судя по нахмурившемуся лицу Рэда, эта идея режиссеру не понравилась.

– Простыня понадобится для другого дела, – возразил он.

– Ты что, стал за всех все решать? – набычился Алексей. – А кто тебя уполномочил?

Рэд примиряюще поднял руки:

– Друзья, давайте лучше поговорим о другом. Жанна получила этот так называемый приз за то, что правильно назвала отличие этого фильма от оригинала… – Теперь его взгляд был устремлен на Жанну. – Я говорю о Воробьевой Ирине.

Выражения лиц Юрия и Алексея оставались безразличными и холодными.

– И что ты хочешь узнать, Рэд Локко? – спокойно поинтересовалась Жанна. Придерживая живот руками, она, с трудом переставляя отекшие ноги, подошла к «призу».

– Как ты узнала?

– Очень просто. Кто-нибудь из вас смотрел титры?

Рэд выглядел обескураженным.

– Признаюсь, нет. Все внимание я сосредоточил на картине…

– Все элементарно, – устало продолжала Жанна. – Вы все внимательно смотрели сам фильм, но почему-то никто из вас не обратил внимания на фамилии тех, кто был причастен к съемкам «Седой ночи». Фамилия Ирины Воробьевой промелькнула так быстро, что я едва заметила, но она была в титрах.

– Ира Воробьева, – машинально повторил Рэд, будто слыша это имя впервые. – Как, ведь…

Он схватился за голову и торопливо повернулся к экрану, как если бы пытался увидеть ускользающие кадры финальной сцены.

– Остынь, Рэд, – сказал Алексей. – У тебя будет возможность проверить слова Оль… Жанны сегодня утром. Просто следи за титрами.

– Если бы она ошиблась, Ах бы об этом сказала, – прозвучал ответ. – Значит…

– Значит, они все знают, – промолвила Жанна. Она расправила пеленки, критически оглядела их, затем сложила обратно в пакет.

Режиссер повернулся к ней лицом.

– Это какое-то сумасшествие, – отрывисто сказал он. – Ира… Как будто это было вчера, правда? Но прошло двадцать пять лет…

Его взор переместился на Юрия, затем на Алексея.

– Насколько хорошо вы все это помните?!

Никакой реакции, лишь Алексей приподнял брови.

– Что молчите, парни? – Голос режиссера сделался жестче. – Вы все сделали. Должны помнить.

– За фильм несет ответственность режиссер, Витек, – наконец заговорил Есин. – Главный – ты. Это была твоя идея. Мы лишь исполняли твои указания.

Алексей молча сглотнул подкативший ком к горлу, лицо покрылось мертвенной бледностью. Юрий заметил это и толкнул банкира локтем:

– Гляжу, ты тоже вспомнил, братуха. Ну, говори что-нибудь, чего застыл?

Алексей заторможенно взглянул на него. В мозгу, словно оглушительные хлопки крыльев какой-то рептилии, то и дело вспыхивала жуткая мысль, бросающая его в леденящий ужас:

«Вскрылось… все вскрылось».

– Я… я почти ничего… не помню. Это было… как в густом тумане. Это все твои колеса, Рэд.

Словно в поисках поддержки, он посмотрел на Юрия, но лицо мужчины оставалось непроницаемым, проще было угадать, о чем думает речной камень, чем Есин.

– Мы все в одной лодке, ребята, – свистящим шепотом проговорил Рэд. – Все, что было сделано тогда, уже не вернешь. Надо думать, как выбраться, а не сваливать вину на других. – Его длинный и худой палец, больше похожий на птичий коготь, уставился на замершего Алексея. – И, помнится, в тот момент на мои колеса ты не жаловался, Карпыч. Наоборот, ты меня очень долго благодарил.

Алексей поежился. Под пронзительным взглядом черных глаз режиссера он вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным, как черепаха, с которой заживо содрали панцирь.

– Вообще-то… я обо всем догадалась уже давно… – призналась Жанна. – Еще во время показа фильма во второй раз.

– Почему ты не сказала? – изумился Рэд.

Он намеревался сказать еще что-то, но тут экран внезапно снова ожил, и все пленники непроизвольно повернули к нему головы.

Это была Ах. Склонившись, она сидела на стуле таким образом, что локтями уткнулась в коленки, а ладонями подпирала свое круглое веснушчатое лицо. Пухлые ножки девочки болтались безвольными обрубками, один бант полностью развязался и свисал до самого пола. В левой руке Ах, словно живые, лениво колыхались на ниточках воздушные шарики. Все они были угольно-черного цвета.

– Чем обязаны? – сухо поинтересовался Рэд. – Внеплановый показ кино? Или срочное заявление?

– Ни то ни другое, Рэд, – ответила девочка, откидываясь на спинку стула. – Хотела почитать вам на ночь стихи.

Рэд поджал губы, которые на его исхудавшем лице стали похожи на две сложенные ниточки.

– Ясненько, – хихикнула девочка, взбираясь на стул с ногами. – Как я поняла, аплодисментов от вас дожидаться бессмысленно.