Доминион

Это был резерв, козырь в рукаве, как говорят картежники. Кантор не любил рисковать и по натуре определенно не являлся игроком. Тут дело в стратегии, в тщательном планировании и предусмотрительности. Если хорошо знаешь врага, вполне возможно опередить его действия. Фокус как раз состоял в том, чтобы узнать противника и, вооружившись знанием, минимизировать потенциальные промахи задолго до того, как они станут проблемой.

Только дурак слепо кидается в драку.

Кантор зажег свечи, одну за другой. Когда он начал говорить, язычки пламени слегка заколебались, хотя ветер с улицы сюда не проникал. Возбуждение переполнило вены мага — он оказался в объятиях Шайша.

В глазах женщины вспыхнул ужас. Она закричала, но сквозь кляп пробился лишь невнятный шепот. Спина ее выгнулась — пленница пыталась скатиться с кровавой пентаграммы. Конечно, это было бесполезно, колдун позаботился о том, чтобы жертва не покинула круг, пока он сам не вынесет из него ее пустую оболочку.

Чародей молитвенно вскинул руки, внятно и тщательно выговаривая слова заклятия.

Огоньки полыхнули и почти погасли, черный ветер гулял вокруг сальных свечей. Воздух наполнился едким запахом серы, тошнотворно-сладким и навязчивым. Он обжигал горло, и Кантору стало трудно произносить слова.

Колдун опустился на колени, страшась упустить хоть слог, откинул голову и процедил сквозь зубы закрепляющую фразу. Его раскинутые руки окружило темное сияние — это черный ветер сочился из жил и пятнал кожу.

Затем свечи погасли.

Он остановился на полуслове, сердце неистово колотилось в груди.

Ты посмел, смертный?

Маг не знал, прозвучал ли вопрос лишь в его воображении или в комнате рядом с ним.

Какая следующая строка заклинания? Не эта ли? Разум его был пуст. Нет, не пуст — наполнен страхом. Он должен перешагнуть страх, должен отыскать слова, которые так долго запоминал, но ничего, кроме мрака, не было. Чернота.

В ужасе смотрел чародей, как появляется перед ним демон, как лепится из ничего форма и плоть. Никогда он не видел подобного: серебряные рога, один целый, один сломанный, так что остался лишь тупой пенек, кожа — как каменная стена за спиной существа, плесень и гниль вокруг пустых глаз, зубы, точно надгробные плиты, щербатые и расколотые, и дыхание, отдающее серой.

Демон потянулся к человеку, но не смог преодолеть барьер серебряной нити. Тяга сбежать стала почти непреодолимой. Почти.

Кантор зажмурился, но перед мысленным взором по-прежнему пылал неизгладимый образ.

Он облизнул губы.

Следующее слово…

Следующее…

Последнее:

— Кадавр!

Слово упало с языка, точно капля яда. Триумфальная ухмылка исказила лицо некроманта.

Он открыл глаза.

Полуматериализовавшийся демон ухмылялся еще шире.

Теперь ты помечен, чародей. Ты осведомлен об этом, не так ли? Твоя душа помечена, и клеймо не сотрется. Ты мой, мое орудие.

— Верно и обратное, демон, — и ты мой. Таков договор связи, правильно? — Кантора трясло от прилива адреналина. Он ощущал на языке привкус силы. Энергия текла через него, и поэтому он жил.

Пока я не разорву связь, да. А потом я поем, хотя на твоих костях слишком мало мяса для сытного блюда. Но твоя душа, твоя душа жирная и порочная, а это так вкусно.

— Ты поешь, дух ветров, я позабочусь об этом. Бери ее — бери не тело, а душу. Ее нежное мясо ты отведаешь в другой раз.

И демон вырвал душу женщины из ее плоти, вырвал и проглотил, хотя жертва кричала, умоляла, рыдала, пока не замерла, безмолвная, безжизненная, в центре пентаграммы.

Я вернусь за мясом, чародей, — пообещал демон.

По подбородку его струйкой бежали остатки души. Существо дочиста облизало когти и, причмокнув, сглотнуло слюну.

Невин Кантор инстинктивно сделал шаг вперед. Взгляд ненаевшегося демона тут же метнулся к серебряной нити. Кантор резко отшатнулся — пальцы его ноги только что едва не заступили за защитный круг.

Ах-х-х, это ведь так просто, чародей.

— Не совсем. Женщина исчезла, да?

Ни следа ее сущности не осталось в бренной оболочке.

— Хорошо, тогда твоя работа здесь окончена, дух ветров, убирайся! — Колдун хлопнул в ладоши и остался один на один с трупом, лишь серная вонь по-прежнему висела в воздухе.

Теперь требовалось действовать быстро, связав пустой сосуд с собой, чтобы он избежал тления и распада, уже угнездившихся в теле после изгнания бессмертной души.

Вскоре у Кантора будет куда сбежать, если планы его хозяина провалятся.

Глава 17

Покажись, ваше мертвейшество

Столица Империи, Альтдорф

Рождение нового года

Волк вошел в столицу в сумерках. Йерек двигался по темным улицам бесшумно, с грацией хищника. Много времени прошло с тех пор, как он в последний раз гулял среди живых — человеком. Да, очень много — целая жизнь.

Горожане теперь стали осторожными, они то и дело озирались, бросая через плечо подозрительные взгляды, перебегая от тени к еще более глубокой тени, от двери до двери, ожидая, что когти и зубы смерти в любой момент вопьются в них, утащат и раздерут их плоть. Этот новый мир создала война фон Карштайна.

Люди понятия не имели о том, что Волк способен влезть в человеческую шкуру, что монстр может ходить среди них незамеченным, выглядя для всех и каждого точно таким же, как и любой горожанин. Волк не получал удовольствия от обмана.

Йерек толкнул дверь «Горбатой карги» и вошел в пивную.

Никто не оглянулся. Никто не крикнул: «Злодей!»

Облизнув губы, Волк подозвал служанку и заказал пинту пива.

Он вручил девушке потертый шиллинг и присел у огня, привлеченный теплом.

Йерек не знал, откуда начать. По справедливости, после сокрушительного провала Питера в Нулне, ему следовало вернуться в Дракенхоф. Он этого не сделал. Он пришел в Альтдорф, город шпилей, в поисках перстня фон Карштайна. Мысль о кольце превратилась в одержимость, в болезнь. Волк полагал, что если он может найти потерянное, то на это способен и любой другой, а этого он позволить не мог. Значит, именно он обязан отыскать кольцо и уничтожить его.

Только это оказалось не так-то просто.

Последний огонек человечности в Волке мог и хотел вдребезги разбить обещание господства, таящееся в перстне, но слабое мерцание этой искры — ничто против голода проклятого зверя в нем. Зверь жаждет владычества. Слово «наследство» глодало Йерека изнутри, распаляло его, подобно лютому голоду. Он желал избавить мир от кольца — и все же стремился завладеть им.

Каждый день зверь становился сильнее, требуя своего права на вечность.

Скоро он уже не сможет отвергать тварь, и тогда Йерек будет проклят навсегда.

Он грелся у камина.

Пивная «Горбатая карга» была набита битком, женщины с игривыми улыбками обслуживали длинные столы, мужчины, распустив завязки на кошельках, сорили шиллингами и пфеннигами, словно думали, что завтра не придет никогда, — да и кто обвинил бы их в эти смутные времена? Пусть наслаждаются когда и где получится.

Подвыпившие мужчины, ссутулившись над шатким столиком, играли в бабки. Они ругались, монеты переходили из рук в руки, но выигрыш ли, проигрыш — пьянчуг будто и не волновало. Они хохотали, болтали о жизни и любви, дергали пробегающих мимо служанок за юбки, а то и пощипывали за мягкие места. Йерека радовал вид этой простой компании.

Бесчисленные разговоры велись вокруг него. Волк прикрыл глаза и позволил чужой болтовне омывать себя. Слышал он лишь обрывки. Тень вампиров висела слишком низко над городом. Большинство тем касались зла войны и порчи, а также личных невзгод в трудные времена. Люди не забыли о резне в соборе сигмаритов. Эти ужасы после стольких лет, отделяющих войну и гибель Влада фон Карштайна от рук Вильгельма Третьего, стали сейчас даже реальнее.

Поразительно, как люди умеют справляться с трагедиями. Они способны отмахнуться от истребления тысяч, но будут скорбеть о единицах. В этом смысле они очень похожи на других детей природы, стадных животных, ставящих благополучие стаи выше благополучия каждого в отдельности. Десятки тысяч задохнулись в кулаке графа-вампира от голода и лишений, но помнят не о них, а о тех, кого сгубили более жестокие убийцы — сталь и клыки.