Страница 7 из 10
Второй вывод из концепции ограниченной рациональности также связан с принятием решений, только не с самим процессом, а с результатом. Неоклассики считают, что в условиях ограниченных ресурсов обладающие совершенной рациональностью индивиды стремятся к максимизации результата в условиях лимита имеющихся средств. Однако, принимая решения в условиях неполной информации и ограниченных интеллектуальных способностей, люди склонны искать не лучшее, а удовлетворительное решение. Предлагая руководствоваться вместо принципа максимизации принципом удовлетворенности, Г. Саймон указывает, что, согласно психологическим исследованиям, в основе мотивации лежит неудовлетворенные стремления, которые побуждают нас к действиям и которые исчезают после удовлетворения40. Другой вопрос: чем определяется удовлетворенность? Очевидно, что большую роль играют не только такие внутренние факторы, как мировоззрение индивида, но и внешние условия, к которым относятся традиции, обычаи и нормы.
Зафиксируем пока понятие нормы и ту роль, которую она играет в процессе управленческой деятельности. В дальнейшем мы еще вернемся к этой теме, а пока отметим еще один нюанс, связанный с принципом удовлетворенности. Выше мы упоминали, что в поисках удовлетворения из-за ограниченных вычислительных способностей происходит анализ не всех доступных альтернатив, а их ограниченного набора. Но чем именно ограничен этот набор? В условиях экономии затрачиваемых на принятие решений ресурсов будет выбираться первый вариант, удовлетворяющий заранее заданным критериям, а добавление к рассмотрению каждой новой альтернативы будет происходить после оценки издержек на поиск информации о ней, а также ожидаемой от нее полезности.
В одной из своих работ, рассуждая об идеальном мире с объективным описанием действительности, а также неограниченными возможностями проведения расчетов и составления прогнозов, Г. Саймон указывает, что в подобных условиях нет необходимости проводить различие между окружающей действительностью и восприятием ее со стороны индивида. Нет необходимости и в понимании того, как индивид воспринимает мир и принимает решения, поскольку наблюдателю не составило бы труда предсказать его выбор41. Но в реальной жизни из-за отличий в восприятии происходящего, а также из-за ошибок в расчетах и принимаемых решениях подобные прогнозы невозможны. И третий вывод, который следует из концепции ограниченной рациональности, состоит в том, что не только неполнота и асимметрия распределения информации, но и сами люди являются источниками неопределенности.
В своих мемуарах Черчилль описывает, как после начала Второй мировой войны британские аналитики озаботились предстоящим вторжением противника на Туманный Альбион. Они рассматривали несколько вариантов нападения, просчитывали вероятность и оценивали возможность резервирования ресурсов для купирования каждого из них. Каким же было их удивление, когда после победы они узнали из захваченных документов противника, что немцы прорабатывали всего один план с вторжением через самую узкую часть Ла-Манша. «Если бы мы знали об этом, нам было бы значительно легче», – комментировал Черчилль. В другой раз он заметит, что «хотя составлять планы на будущее чрезвычайно важно, никто не может помешать тому, что намечаемые сроки не нарушались в результате действий противника».
В обоих приведенных случаях речь шла о противостоянии, когда запутывание противника воспринимается как данность, но увеличение неопределенности со стороны разных участников взаимодействия распространено и в коллективных действиях. «Риски, на которые готов пойти человек в зависимости от обстоятельств, представляют собой одно из самых странных проявлений психологии», – констатировал британский политик42.
Если первые два вывода, связанные с использованием эвристических методов в принятии решений и выбором удовлетворительного варианта при анализе ограниченного набора альтернатив, касались взаимоотношений с окружающей средой, то третий вывод фокусируется исключительно на человеческих взаимоотношениях. Продолжим движение в этом направлении и попытаемся развить то, что нам известно. Итак, мы показали, что все взаимодействуют друг с другом в условиях ограниченных ресурсов, приводящих к распределительному конфликту и борьбе за лимитированные средства. При этом каждый располагает неполной информацией, которая к тому же распределена асимметрично между участниками взаимодействия с ограниченными способностями по ее сбору и обработке. Какое поведение можно ожидать при таких ограничениях? Ответ будет неутешительным и даже в некоторой степени циничным. Перечисленные условия способствуют обману, а также стремлению воспользоваться собственным информационным преимуществом и ограниченной рациональностью другим. В этом стремлении к обману состоит четвертый фактор, который, как и следует ожидать, пользуется еще меньшей популярностью у благородных исследователей, чем предшественник. Но этот фактор имеет место, и, для того чтобы ему противостоять, его необходимо как минимум знать. Рассмотрим его в следующем разделе.
Оппортунистическое поведение
Упоминание обмана в человеческих отношениях можно найти в работах многих выдающихся мыслителей. Например, Никколо Макиавелли (1469–1527) в своем знаменитом «Государе» указывал, что «великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность». А Томас Гоббс (1588–1679) в не менее известном «Левиафане» констатировал, что «слова слишком бессильны, чтобы заставить людей выполнять свои соглашения»43.
Значительный вклад в изучение эгоизма и его места в экономике внес Оливер Уильямсон. Он выделил три формы эгоистического поведения: слабая – послушание, когда человек идентифицирует себя с какой-то общностью; полусильная – простое следование личным интересам, характерное для неоклассического подхода, и сильная – оппортунизм, под которым понимается «преследование личного интереса с использованием коварства». В то время как неоклассики, хотя и признают эгоизм, но считают обман невыгодным, поскольку о нем сразу становится известно другим и лжеца ждет соответствующее наказание, подход О. Уильямсона учитывает асимметрию информации, издержки контроля и применения санкций.
Оппортунизм, который не всегда означает нарушение обязательств, имеет как явные формы, к которым относятся ложь и мошенничество, так и более латентные состояния, например искажение или сокрытие информации. По словам профессора Клода Менара, «из допущения оппортунизма вовсе не следует, что в поведении людей нет места доверию или другим мотивам, что все люди – совершенные эгоисты, игнорирующие других и лишенные каких-либо альтруистических стремлений». Помимо коварства и обмана оппортунизм означает стремление «воспользоваться открывающимися возможностями и обернуть в свою пользу невидимые и/или трудно верифицируемые события и действия»44.
Концепция оппортунизма обращает внимание на важную роль личного интереса, который стоит за большинством поступков и решений, а также указывает на множество ролей, которые может играть каждый из нас в зависимости от точки отчета. Например, для подчиненных руководитель подразделения является представителем администрации и проводником ее интересов, для высшего руководства – тот же сотрудник рассматривается как глава подразделения и защитник потребностей своих подчиненных, а для коллег – он воспринимается как конкурент за ограниченные блага. В этой связи вспоминается характеристика, которую нашему герою дал лейборист Эрнест Бевин (1881–1951) накануне разгрома вермахта и проведения в Британии всеобщих выборов: «Уинстон совершенно нормален как национальный лидер, но когда он вернется к лидерству Консервативной партией, ему нельзя доверять ни на йоту»45.
Черчилль сам был опытным управленцем и старался отделять поступки своих подчиненных, направленные на решение коллективных задач, от их действий, нацеленных на удовлетворение личных интересов. В частности, он осуждал финансистов из Сити, которые, вместо того чтобы думать о будущем страны, позволили «овладеть своими умами частнособственническим невзгодам». В своем единственном романе «Саврола» Черчилль указывал на определенный тип полководцев, которые «не боятся ничего, кроме личной ответственности». Разумеется, это мнение распространялось не на всех командующих, но в целом британский политик скептически относился к мнению профессиональных военных. В годы Первой мировой войны он признался своему другу Десмонду Мортону (1891–1971), что не доверяет генералам. Спустя четверть века, когда во время другого мирового конфликта Мортон указал на точку зрения, которую отстаивали несколько фельдмаршалов, Черчилль ответил ему: «И что, мой дорогой Десмонд, разве фельдмаршалы не являются продвинувшимися по службе генералами?» По воспоминаниям коллег, Черчилль часто жаловался на военачальников, которые «думают только о себе и о своей репутации». «Все командующие на местах, похоже, соревнуются лишь в том, чтобы обосновать свои возрастающие потребности и доказать огромный объем сложностей, которые им приходится преодолевать», – возмущался он. В марте 1941 года британский премьер признался одному из доверенных лиц, что «после стольких лет в политике он полностью потерял веру в министерства, когда затрагиваются их интересы». Исключение составляли лишь те случаи, когда «во главе министерств стояли компетентные государственные деятели, которые проводили политику в своих ведомствах»46.