Страница 4 из 13
– А идол-то язык в рот обратно убрал или так и стоит с языком наружу? – полюбопытствовал кто-то из мужчин.
Наставало самое интересное время: сумерки сгущались, в воздухе чувствовались вкусные запахи мяса, свежего хлеба и меда, люди садились поближе к костру и заводили необыкновенные рассказы про Перуна с синими молниями, смертоносными – для наказания и избиения, и золотыми – наоборот, несущими здоровье и подарки; про мужика, который пожалел зерна для Даждьбога и теперь свой урожай не косит, а копает, потому что у него весь хлеб растет корнями вверх, а зернами в землю; про киевских деревянных идолов, которые, люди сказывали, в праздники ходят по городу и говорят с народом человеческими голосами; про Златую Бабу, сделанную в Киеве из чистого золота в два роста взрослого человека; про медведя с деревянной ногой; про поганого Змея Горыныча, что летает к кострам по праздникам и крадет самых красивых женщин и девушек, а у самого в глазу камень Маргарит – куда ни глянет, все огнем горит…
– У нас Тетеря за урожай не боится, – сказал Млад, чудородов брат, много промышлявший охотой. – Тетеря клад найдет, богатство спрятанное, и будет жить припеваючи… Есть, небось, в лесу клады, а, Тетерев Людмилыч?
– Небось, жили и тут люди, – нехотя ответил Тетеря.
– Так поделись, Тетеря, – стали дразнить его соседи у костра. – Хоть один клад отдай. Куда все тебе одному?
– Не к добру это, – ответил он.
– Чтобы богатство – да и не к добру? – не поверил Чудя.
– А ведь верно, – сказал Пелгусий, – клады-то заговаривают. Вот положат на клад заговор, кто его не знает, тому клад в руки не дается. Или клад-то возьмет, да и сам не рад будет: заболеет или вообще умрет… Отец мой как-то в лесу на место набрел, ему один знакомый рассказал про знак на том месте: лошадка в камень вправленная. Он и видит: стоит белый камень, а внутри у него капелька золотая, как будто лошадка. Как увидел – в глазах словно потемнело. Проморгался – не то место: ни камня, ничего нету. Искал он искал камень, ничего не нашел, заблудился только…
– У нас в деревне было, где тятька мой, – начала рассказывать одна из женщин. – Ходила баба в поле работать, а девочку свою с собой брала. Она ее оставляла играть у леса. И девочка все говорила, как ей весело с собачкой игралось. Мать сначала не верила – что за собачка? Потом рассказала одной бабушке, а та про такие вещи все знала. Вот бабушка ей и говорит: вы повяжите собачке этой ленточку на шею и увидите, что будет. Вот мать и дает дочери ленточку красненькую и говорит: как станет с тобой эта собачка опять играть, ты ей на шею повяжи. Ну та и сделала. И ничего. Мать приходит: прибегала собачка? Прибегала. Ленточку завязала ей? Завязала. И где она? В лес убежала. Пошли к лесу, а ленточка-то висит на кустике завязанная. Вот тебе и собачка. Стали там копать, горшок золотых колец вынули. А домой принесли, смотрят – там одни листики березовые в горшке… Все потому что без слова нужного вынимали. Слово надо было знать.
– А собачка-то что же не сказала?
– Так собачка-то гавкает, слова сказать не может.
– Я тоже слышал, старый клад человека манит: огоньком над землей горит или даже собачкой или человеком вокруг ходит. Надо по нему бить наотмашь и сказать "Аминь, аминь, рассыпься!"
– Иду я как-то по лесу – вдруг навстречу парень, – вступил Бобрец. – Парень как парень. Подходит, значит, близко ко мне,.. – слушатели затаили дыхание. – … говорит "аминь, рассыпься!", и как врежет мне по уху. Потом чего-то испугался – и бежать. Я все думал, чего это он, а оказывается вон что…
– В старые времена, рассказывали, был вот еще какой случай, – начал дедушка Любимыч, пихнув закашлявшегося от смеха внука. – Был один мужик, медоход. Молодой еще, неженатый. Парень красивый, ласковый… как все мы, медоходы, – старик нахально подмигнул сидевшей напротив девушке. – Вот пошел он в лес. Идет ему навстречу девица: рубашка белая, сама бледненькая, коса русая до пят. Удивился он. "Откуда ты," – говорит, – "взялась здесь, красавица? Живешь что ли неподалеку?" – "Да," – говорит, – "живу неподалеку." – "А как тебя зовут?" – "Злата," – отвечает.
Случилось ему в другой раз быть на том же самом месте и опять он эту девушку встретил. Потом уже нарочно приходить начал, понравилась она ему: такая вся светленькая, тихая. Иногда только странное говорила в разговоре, стукнуть ее просила. Он сначала внимания не обращал, а потом замечать начал. А это она просила, потому что кладу раскрываться время вышло. Она же кладом-то самим и была. Ну, парень-то и смекнул, в чем дело, тоже подсказали знающие люди. Вот она раз опять говорит "Стукни меня", а он ей отвечает "Не надо мне твоего клада, а иди лучше за меня замуж".
И стали они жить-поживать, детей наживать… долго жили. А потом как-то раз прознала соседка про все это, ей, соседке, интересно было, откуда он жену привез, обидно ей было, что не на ней женился. Подошла она к этой Злате, по руке ее – стук! и говорит "Аминь! Аминь! Рассыпься!" Той и не стало. А на ее месте куча самоцветов выше колен. Поплакал муж, погоревал, а сделать уже ничего не сделаешь. Собрал камни и стал купцом богатым.
– Разрыв-траву иметь надо! – с волнением сказал Млад. – Тогда любой клад без слова откроешь. Разрыв-трава любое слово разорвет и любой заговор.
– А где же ее взять?
– А у Тетерьки! У него, больше негде. Шляется всегда по лесу, небось, мешок уже натаскал.
– Ха-ха-ха!
– Тетеря, давай разрыв-траву! Пошли, ребята, клад искать!
– На чужом горе радости нет, – ответил Тетеря.
– Да, бывает, приходит хозяин-то за кладом! – пугливо прошептал Чудя. – Как медведь, ночью в окошко стучится: "Отдавай мое богатство!"
– Не тобой положено, не тобой и взято.
– Нас вот матушка-земелюшка прокормит.
– Эх, мне бы один только кладик… самый маленький, – вздыхал Млад.
Темнота и холод становились все гуще, зато костры горели все ярче и выше. В темном синем небе Перун рассыпал узоры из ясных звездочек. Сытые, веселые голоса шумели и смеялись, люди радовались отдыху после многих дней работы в поле. Скоро зазвенят на деревне свадьбы, совершавшиеся по обычаю осенью, после того, как убран в поле весь хлеб. Настает пора игр и хороводов, вкусных кушаний и посиделок у костра. Снова придут парни из соседней деревни звать березовцев померяться силами в кулачном бою и, как всегда, березовские мужики под предводительством двух деревенских богатырей, Добри и Тетери, намнут соседям бока и отпустят их домой битыми.
Девушки, одна за другой, начали уже заводить песни и вставать с места.
– Смеяша, ну-ка, начинай, – закричали веприковой матери. – Открывай хороводы!
Смеяна не стала капризничать, вышла вперед и, дождавшись, пока подруги начнут песню, широко раскинула вышитые рукава и, улыбаясь, поплыла по кругу.
– Ай да Смеянушка, – похвалил дедушка Пятак Любимыч. – Ай да лебедушка белая!
Веприк со значением глянул вверх на отца и батяня тоже подмигнул ему в ответ, мол, наша лебедушка, лешаковская, глядеть – глядите, а руками не трогайте. Мы ее сами любим.
"Как по морю лебедь белая плыла,
Как по синему лебедушка плыла.
А за нею лебеденочек плывет,
А за нею лебеденочек плывет…"
Маманя словно не ногами шла, а скользила по озеру. В ласковых синих глазах вспыхивали звезды, как на небе. На голову ей, прямо на платок, надели венок из желтых колосьев с васильками и стала она точь-в-точь королевна из сказки. Она прошла несколько кругов и тоже подхватила песню, вглядываясь в толпу, выбирая следующего танцора в хороводе,
хотя всем и так было ясно, что выберет своего Тетерюшку – поэтому хитрые девки и спели про "лебеденочка", чтобы было смешнее: какой из здоровенного мужика лебеденочек? Высокий, плечистый, бородатый. Девушки, быстро перемигнувшись, собрались петь уже следующий куплет, получалось смешно, хотя они и не знали, кого за собой в очередь выберет Тетеря: