Страница 29 из 31
– Да… – протянул Алик, – уважай мастера.
Он встал и повесил ружьё вверх стволами на сучок дверной дубовой сохи.
Потом они рылись в рюкзаках и переговаривались.
– И всё-таки, чтобы закончить нашу тему… Андрей, она талантливая актриса, но нельзя же так… – он помолчал, очевидно, подбирая нужное слово. – Нельзя же делать такие, понимаешь, чики-брики, хоть ты и нравишься многим, включая и главного режиссера.
– Да-да, понимаешь, в этом есть что-то возрастное, переходное… Пройдёт. Но главная роль всё равно как будто только для неё написана. Да? А ты почувствовал, какая она партнёрша на сцене?
Шурку прошиб пот. Перед ним были артисты и не какие-нибудь, Шурка сразу понял по манерам, по тому, о чём они говорили и как, а настоящие, из серьёзного театра. Видеть живых артистов так близко, с ружьями, на бахчах! Разговаривать с ними! Это было, как сон. Он стушевался, не зная, как себя вести.
– Можно на столике разложить, зачем на земле, – сказал он нерешительно.
– Ах, да, конечно, спасибо.
Андрей положил на стол завёрнутый в марлю кружок чёрного городского хлеба.
«Ну, охотники-то из них не ахти какие, должно быть», – немного приходя в себя, подумал Шурка.
– А мы вот без пера, – живо сказал Андрей, – может, ещё на вечерней зорьке душу отведём.
– Как же – на вечерней, если вы ночевать не собираетесь?
– Собираемся. Тебя как звать? – откликнулся Алик.
– Александром, – ответил деревянным голосом Шурка.
– Ну, вот, Александр, у нас на кордоне у Репкова машина, а сами мы из Куйбышева. На кордоне и ночуем. Ты нас не бойся.
– С чего вы взяли, что я боюсь? Я вот думаю: почему вы до сих пор арбуза не просите, – осмелев, сказанул Шурка.
Алик так громко захохотал, разинув широкий рот и сверкая белыми, безукоризненно ровными зубами, что Шурке показалось: это не очень нормально. Будто он так сделал специально, чтобы ослепить Шурку белизной своих зубов или прорепетировал смех на всякий случай.
– Если угостишь, покажу и научу, как есть арбуз. Пойдёт?
«Вот нахал, научит есть арбуз… Тоже учитель!» – подумал Шурка. Ноги сами его подняли и понесли на арбузные ряды.
А в спину летел гортанный голос Алика:
– Александр, для всех надо два арбуза!
Шурка вернулся к столу с парой «победителей». Гости уже разложили свои запасы на столе. Непривычно крепко пахло копчёной колбасой; о такой Шурка только слышал, но никогда не пробовал. Он вообще не мог вспомнить, когда ел обычную колбасу в последний раз.
Андрей, взглянув на Шурку, отрезал солидный кусок колбасы и положил перед ним:
– Мы отведаем твоих арбузов, а ты – нашу еду.
Шурка смотрел на его руки и думал: «Как у деревенского мужика, только очень чистые. Интересно, откуда родом, может, родители, как у меня, – деревенские?».
– Я суп хотел варить, – опомнился Шурка.
– Да, ладно, не надо – это долго, – сказал Алик, – мы хотим на вечерней зорьке посидеть.
Колбаса лежала рядом, Шурка смущался, начиная сомневаться: а вдруг она почищенная уже? Не видно кожурки-то? Начнёшь чистить, они засмеются. Выждал, когда Андрей занялся одним из кусков, и только тогда потянулся за своим.
– И часто ты крякву бьёшь? – спросил Алик.
– Каждый раз, – сказал Шурка.
Гости многозначительно переглянулись.
– А как ты охотишься? – поинтересовался Алик.
– Просто, – успокоившись, отвечал Шурка, – в одежде и обуви, чтобы не порезаться, захожу в озеро и иду из конца в конец. Они днём в камышах прячутся. На взлёте, когда крылья вразмах, а скорости нет, – только и бить. Так надёжнее, не спутаешь с лысухой – заряд сбережёшь. Обычно беру с собой один, ну, два от силы патрона, чтобы не жунять без толку заряды. Тут, в Ревунах, их много, но надо спугнуть из зарослей.
– Молодец, – сказал Алик, – ты нам свою науку преподал, а мы тебе – свою за это.
«Вот бы нечаянно заговорили про театр», – со слабой надеждой подумал Шурка. Алик взял нож и разрезал арбуз пополам. Положил одну половину перед Шуркой, ножом почикал несколько раз ярко-красную мякоть.
– Деревянная ложка есть? Бери и ложкой с хлебом ешь, как из чашки.
Шурка попробовал. Было вкусно, удобно и необычно.
Они доели свои порции быстрее, чем Шурка – свою. И случилось то, чего он так не хотел: гости стали быстро собираться на дальний конец Ревунов.
– А чай? – растерянно спросил Александр.
– Хозяин, ну какой чай после арбузов? – Алик уже стоял на тропе. – Спасибо за хлеб-соль. Привет от солнечного Азербайджана.
– На, возьми, тебе надо, – сказал Андрей и положил на похолодевшую ладонь Шурки три новеньких бумажных патрона. И артисты скрылись в зарослях боярышника.
Чивер и голуби
Мать Шурки через день готовила поросёнку болтушку: смесь отрубей, остатков еды и трава заливается в баке горячей водой, потом хорошо размешивается скалкой.
– Шурка, нарви тазик жирнухи, я сделаю Борьке болтушку. Шурка покорно взял в сельнице видавший виды тазик и пошёл мимо поросёнка Борьки, умиротворённо хрюкающего в пыли за сенями.
В проулке, за гатью, поставив тазик в самую гущу лебеды, Шурка рвал отяжелевшие макушки запылённой, со свинцовым оттенком травы и целыми пригоршнями бросал в тазик. Неожиданно, как из-под земли, вырос перед ним Мишка Лашманкин.
– Следишь за мной? – первое, что пришло в голову, сказал Шурка.
– Дело есть, – ответил Мишка, – нужна твоя помощь.
Мишка сел около тазика и с не свойственной ему растерянностью в лице, пошарив в карманах, вынул пачку «Севера». Щёлкнув пальцем по ней, протянул Шурке выскочившую наполовину папиросу.
– Я не курю.
– Ну, ладно, как хочешь.
– Говори, что надо.
Ковальский все ещё осторожничал и поглядывал поверх травы: нет ли где спрятавшихся Мишкиных друзей, готовых врасплох напасть. Одно дело, что тот помог ему, когда была беда с ногами, другое – сейчас.
– Дай ружьё на один только вечер. У тебя есть, я знаю.
– Зачем?
– Вернулся Илья Бедуар, ну, отсидел два года. Знаешь такого?
– Ещё бы! Только он – Будуар, а не Бедуар.
– Какая мне разница, – сплюнул смачно Мишка. – Он подсылает ко мне Чивера.
– А кто такой Чивер?
– Есть такой. Генка Горбунов, в том приходе шурует со своей гоп-компанией, они на побегушках у Бедуара. Я должен был три дня назад отдать им Гривуна, которого купил в Покровке, – они же голубятники заядлые. Не отдал, а спрятал. Теперь сегодня придут домой вечером – всех заберут.
– А родители?
– Они в Бариновке, на свадьбу поехали.
– Ружьё не дам, – твёрдо сказал Шурка, – нельзя на людей с ружьём.
– Они – грабители, а ты – «нельзя». Ты просто боишься, да? Выручи! Я только пугну, а за это должок будет за мной. Этих гавриков нельзя пускать в наш конец, всех потом подомнут, понял? Стоит один раз струсить, и потом… Я ведь тебе помог тогда, на задах.
Шурка задумался.
– Когда придут?
– Наверняка перед танцами в клубе, часов в восемь.
– Хорошо, я сам приду с ружьём.
– Не обманешь?
– Слово даю.
Весь его опыт общения с охотниками, взрослыми, которые, не сговариваясь, доверяли ему иметь своё ружьё, говорил, что нельзя делать то, о чём просил Мишка. И он нашёл, как показалось, выход.
Придя домой, взял два заряженных патрона. Удалив бумажные пыжи и вытряхнув дробь, пошёл на кухню. Насыпал на ладонь из стеклянной поллитровой банки соли, внимательно осмотрел серый бугорок на свету и остался недоволен: соль мелкая, не верилось, что может заменить дробь в патроне. Высыпая соль обратно в банку, споткнулся взглядом о мешочек с пшеном. Это было то, что нужно. «Конечно, стрелять не буду, – успокаивал себя Шурка, – если уж на самую крайность, то в воздух».
…Он подошёл к дому Лашманкиных в половине восьмого.
– Вот здорово, – ликовал Мишка, – я всегда тебя считал мировым парнем!
– Я стрелять в людей не буду, – возбуждённо сказал Александр.
– Да и не надо, пальнём поверх голов – и то хорошо.