Временно

Алексей Куценок

Временно

Часть 1.

Год 2015.

октябрь, 1.

23:33

Как тепла ночь, в которой нет сна, нет и приступа сна, нет маянья и лунатизма туда-сюда снующего животного в широких, шире, чем душа, штанах на розовой резинке. Одиннадцать шагов до крана, взять кружку с верхней полки на ощупь, поднести к ручью такой вкусной ледяной воды, как из колодца в некогда бывшем спрятавшемся городе-деревне. Набрать раз – вылить, другой – вылить, третий раз половинку стакана налить, выпить его залпом, как водки на похоронах неплохого, но скучного человека. За здравие живых стакан глотнуть. Еще набрать один – и кран закрыть.

Двенадцать шагов до кровати, на один шаг больше, чем до – спутались карты, мы идем не по тому пути, мой командир, стреляйте во все, что движется в ночи – берет он сигареты на полу у места, где лежал когда-то голый человек-ребеночек без на лице его бровей и чувств. Памятником на ковре выжжена дыра – сквозь видно солнце, похожее на узоры в линолеуме.

Ах, счастье мое. Все солнышко сожжет, когда придет к нам дама с именем Время. Скорее всего, мы будем звать ее как-нибудь вроде «Время Станиславовна Ленинская». На ней будет юбка-карандаш, острые каблучки, как лыжных палок наконечники, чтобы бодрее цепляться за земелюшку коготочками своими, а не только шум создавать. Белая рубашечка, подвязанная у шеи элегантным черным галстуком-платочком в бант, прямой пиджак, будто снятый только что с плеч генерала Потроханского (со всеми потрохами, так сказать), очки с толстенными линзами, как у какого-нибудь старого математика любителя, который в раз случайно разгадал число любви и номер жизни. Да и пропил то число, несказанно счастливый. Пучок соломенный на голове ее. При этом никакого эротизма облик Времи не вызывал бы и у именитого извращенца. «Это все из-за толстых луп и пиджака», – думает извращенец, чешет промежность в сомнении и отворачивается, обидчиво выточив нижнюю губу.

Дама подскочит выше головы, ударит в ладоши звонко и превратится в глубочайший сон нагого человека-ребеночка в сарафане, под его кроватью укрытого периной из костей домашних птиц. Рассыпалась, как конфетти, прекрасная женщина, ничего ей не нужно, кроме того, чтобы быть. Быстра, как волк, как черный пес, но Время – та быстрее пса, и оскал так спокоен, и клыков не видать. Зубов также.

Впрочем.

«Один лишний шаг до кровати, двенадцатый, – откуда я его взял, – думает мальчик Жа. – С какого неба он упал под мои ноги, чей сон я перешагнул на этот раз?» Как звук, сон исчезает быстрее, чем желание открыть глаза. «Тшыть», – говорит спичка. «Тссц», – шипит сигарета. «Ссс», – шепчет рот. «Ффф», – приходит изнутри и улетает в ночь. «Как ты нежна, святая ночь, не видно богу в темноте, и нет, считай, меня в тебе поэтому».

***

– Время Станиславна, что вам от меня нужно сейчас? Зачем так громко стучите в настенные часы? Я на подоконнике босыми носками стою и половину груди в окно вываливаю, и даже так вас слышу. Батарейки снова менять не буду, в следующий раз, когда вы придете, я не открою вам. – Жа опрокинул пепел на свой подоконник, и его сдуло моментально, как парашютистов из одуванчика. Те полетели высоко, выше потолка, и там остались.

– Откроешь, мой мальчик. У меня для тебя извещение.

– Какого рода?

– Извещение? Оно моё, никакого, – помялась немного Время Станиславовна.

– А вы какого рода? – не мог остановиться Жа.

– Того же, что любовь, а мы все для того и предназначены. Только меня вы не любите, совсем не замечаете моих прекрасных жестов и тонкой формы. – Время Станиславовна спрятала свои глаза за пазуху, закутала лицо своими волосами и стала так рыдать.

– Скажете тоже, формы ваши далеко видны. Да и будто вы меня замечаете, – пробормотал Жа, уже свалившись на пол по дороге. Дорога же вела к прибою, но стены не пускали болтать ногами в соли и костях ракушек.

– Еще бы! – гордо заявила Время. – Морщины вам доставляю и волосы ерошу. Работа у меня такая, оклад и премию платят, а за хорошие заслуги и в «Артек» путевку получить могу на лето. Там-то я вас и трогать не стану долго-долго. А извещение вам от первого этажа квартиры номер ноль. Читаю: «Я, дворник Сучкин, требую жильца под номером таким-то не высовываться всем телом своим в ночь, дабы не тревожить меня по пустякам резкими болями в груди и высоким сердцебиением от вероятности мне в мой выходной день заниматься черными работами из-за неаккуратности этого простофили. Я такие мусоры, как жилец квартиры номер такой-то, с подбалконных снегов и трав убирать не собираюсь. Подпись, дата».

– Благодарю вас, мисс. Я окна заклею и впредь дурить не буду, каюсь, дурак. Ночь уж больно нежна сегодня. Последний разок – и заклею, слово даю.

– Вот и славно. А мне пора, свет гасите, я уйду засветло, вас не трону во сне. – Время шагнула в сторону, но тут же остановилась.

– Сон мне не в руку, знаете…

Но та уже умолкла и не ответила на сон. Лампа у ног светила ясно и прямо на потолок, освещая кладбище пьяных мух и пауков, зазимовавших тут навсегда. Пауки, счастливые в своей добыче, обнимали мушинок, как маму, и с улыбкой замерзали, вцепившись в них своим счастьем. «Кто их разбудит по весне, если я не стану менять в часах батарейку в следующий конец света в этой тощей, как моя судьба, комнате? – думал малыш Жа. – Наверное, уже никто, кроме Времи».

Искры из глаз взорвались и потухли, желания пробудились и восторженно плясали по животу и ладоням, трогали пальцы своими губами, целовали веки в панике и наслаждении.

Еще три шага от окна мимо маленького красного солнца у пяток, несколько движений холодными руками по созерцаемому, воплощенному в твердь, теплу, шурша в углу, где свет не доставался ничему живому, ваяния и томность, легкость движений, изгиб. Мальчик лег подле теплого тела, обнял одной своей рукой, что была в чернилах вся, кривых, и ткнулся носом в запутанные в ночи Времей Станиславной ее гранатовые волосы. Сомкнул уже закрытые глаза в преддверии великой мечты – заснуть с ней рядом впервые. Сомкнул и не увидел ничего, кроме рассыпавшейся на каменные капли океанского шума надежды, лесов каких-то необитаемых с костром в самых его недрах да и того памятника в комнатном ковре, более значимого, чем любые достижения его желаний вялых и грациозных мечтаний о невиданном. Все можно увидеть, поэтому-то и жмурился юный негодяй со страшной силой, а потом перестал, как фонтан по осени – одним простым нажатием дворника Сучкина на красную кнопочку.

– Я тебя не люблю, – прошептал Жа в затылок гранатовый и выдохнул ночь.

октябрь, 2.

04:24

Как высокомерна она и грациозна, но как стара. Неудивительно, что ее никто не любит.

Бах-бах-бах без остановки. Обидно быть глухим, обидно и не быть, не узнать, что это такое – слышать, когда слышать ты не можешь.

– А ваш отец на самом деле Станислав или вы прикидываетесь? – Жа мял в руке свой паспорт, в котором не хватало нескольких страниц, другие были изрисованы, а вместо фотографии Жа была вклеена фотография какого-то политика, который, очень может быть, и не был бы и против быть Жа, а не собой.

– По правилам у меня должен быть отец, чтобы зарплату выдавали мне как любому другому живому – в кассе по документам. – Время ударила подбородком в свою скупую грудь и расслабила косы.

– Ах, вы несчастны? Непорочны и скупы на жалость, но несчастны, – подумал Жа, но подумал громко.

– Это вы сделали меня такой изначально. Вы же меня и придумали, работу мне дали, назвали именем и вручили букетик этих жалких чувств. Что ж вы меня вините, что я так хорошо выполняю свою работу? Контракт-то мой без срока действия, и юристы не помогут, даже самые головастые.

– А почему фамилия такая противная, «Ленинская»? – выдавил, как кислую пасту из тюбика, мальчик.