Туда, где свет

Оказывается, помню наизусть ту пионерскую клятву!

Дом национальных культур располагается в одном из старинных, красного кирпича зданий нашего города, Западносибирска. С трудом открываю массивную дверь, а за ней – наикрутейшая деревянная лестница. Нет, не сверхмодная, просто, – в самом деле, – крутая, с высокими ступенями, даже опасно по ней подниматься, кажется, чуть оступишься – и полетишь вниз. Я иду осторожно, крепко держась за перила, здороваюсь с теми, кто уже преодолел ступеньки и попал «на вершину».

Едва успев проскользнуть в небольшую комнату, чтобы оставить там пальто, невольно слышу кусочек диалога, явно мне не предназначенного:

– …Так вот, он третью премию подряд за свои книги получил, третью! – приглушенно, но с нажимом говорит один писатель другому.

– Понятно, что имеет доступ к административному ресурсу, к прочим рычагам воздействия, но три премии подряд – уже перебор! – так же тихо возмущается второй.

Заметив меня, они мгновенно умолкают и торопятся пройти в зал. «Ого, как тут всё неоднозначно, с порога – интриги! – думаю я. – Интересно, о ком они говорили?»

Вспоминаю: на днях глава нашей писательской организации, про себя я называю его «Руководитель», вернулся с Кубы и выставил на своей страничке ВКонтакте фото… с крокодильей фермы, где ему довелось побывать. Оно и понятно – экзотика, только меня больше заинтересовала подпись к снимкам с рептилиями: «Заглянул в писательскую организацию. Там проходило собрание великих!» Юморок!

Вхожу в большой зал, по которому как раз и плывет мне навстречу высокий, массивный, важный, как крейсер, Руководитель. Поневоле чувствую себя небольшим катером, вручая «крейсеру» пакет документов, аккуратно собранных в папку: три рекомендации от членов Союза, листок учета кадров, копию паспорта и прочее.

– Пусть все бумаги будут у меня, когда придет время отправлять их в Москву, – веско произносит Руководитель. Вообще-то, его зовут Вадим Леонидович Петров, но чаще называют просто – Леонидыч.

По контексту я понимаю: он уверен, что меня сегодня примут здесь, на региональном уровне. Ведь он не сказал «если», он сказал «когда мы будем отправлять»…

Руководитель выводит меня из зала, становится чуть в стороне от «вершины» лестницы, чтобы видеть, не поднимается ли кто по ней, и, приглушив голос, величественно дает наставления – он всё делает величественно:

– Татьяна, вас сегодня станут критиковать, возможно, жестко. Что вы хотите, каждый считает себя классиком, гением! Сидите тихо, как зайка, потом, когда будет билет в кармане, отыграетесь! Вы поняли? Молчите, на нападки не отвечайте! Да вы же опытный журналист и прекрасно знаете, как иногда проходят редакционные летучки в газетах! Будьте готовы выслушать и всякую хрень, типа «она пишет примитивно!» или «я лично не читал, но считаю, что автору надо поработать над тем-то и тем-то». Ясно?

– Спасибо, поняла! – улыбаюсь как можно безмятежнее.

Вадим Леонидович уходит, а я думаю: «Угораздило же меня! Хотя теперь поздно отступать». И сразу начинаю прикидывать, кто именно может нападать.

Одна из женщин-поэтов тяжело взбирается по опасной лестнице, осторожно неся свои весомые достоинства. Фигурой она напоминает снеговика, особенно, если смотреть сверху, как это сейчас делаю я: три шара, поставленных друг на друга… Интересно, кто говорит крупным женщинам, что очень короткая стрижка их непременно освежит и омолодит? Тьфу ты, что за мысли лезут в голову?! Здороваюсь с вновь прибывшей, ведь наши писатели, особенно корифеи, не приходят, а именно «прибывают».

На лестнице появляется еще одна корпулентная женщина – почему-то в нашей организации нет воздушных женщин-поэтов! Она – поэтесса, хотя я не люблю этого слова, сразу чудятся нелепые «критикессы», дородные «патронессы». Кстати, она-то обязательно воспользуется случаем покритиковать, задеть, «попинать» кого-то. Валентина Чертанова, Валя – жесткая, как наждачная бумага, сама я с ней общалась мало, но видела её «в боях» с другими писателями. Она – стойкая атеистка. Интересно, сколько у нас неверующих среди литераторов? Про четверых точно знаю, что они атеисты, двое даже воинствующие. С одной стороны, это их личное дело, но с другой, никто не отменял роли писателя и поэта в духовной жизни общества.

Смотрю на часы: оказывается, у меня еще есть минут пятнадцать – напрасно я так спешила! Стою поодаль от лестницы и вспоминаю другое собрание, которое было пару месяцев назад, там тоже принимали в Союз двоих соискателей. Да, точно: Елизавету – она поэт и Андрея, прозаика. Руководитель тогда пригласил меня посмотреть, как проходит обсуждение кандидатов.

Сначала Вадим Леонидович важно зачитал рекомендации Лизы, рассказал, где печаталась, в каких конкурсах принимала участие.

Лизонька, молодая, скромная, в джинсах и темно-серой водолазке, «неприметная» – можно пройти мимо и не обратить на неё внимания, сидела, явно волнуясь, не глядя по сторонам, а словно смотря внутрь себя.

– Ну, что же, почитайте нам свои стихи! – снисходительно сказал Руководитель.

Молодая женщина вышла вперед, встала перед писателями. Пробежалась пальцами по экрану смартфона, нашла нужное стихотворение.

Мне всегда казалось странным, что поэты не знают наизусть своих стихов. На встречах с читателями они начинают лихорадочно переворачивать страницы своих поэтических сборников, искать какое-то «нужное сейчас» стихотворение, извиняться, снова мусолить страницы и, облегченно вздохнув, читать вирши. Сейчас «листают» уже странички на смартфоне – прогресс!

Итак, Лиза начала читать первое стихотворение. С точки зрения правил русского языка, оно было написано практически безукоризненно, что встречается нечасто; размер, рифмы – всё на месте, всё как надо. Но, на мой субъективный взгляд, был явный перебор с образами, эпитетами, они сталкивались, кружились в каком-то, понятном только Лизоньке хороводе, спорили друг с другом, а времени уловить внутреннюю логику автора, движения его души не было. К тому же чувствовался какой-то надрыв, сердечная боль, в данном случае неясные нам, слушателям.

– Прочтите еще что-нибудь! – снова прозвучал голос Вадима Леонидовича.

Елизавета опять коснулась пальцами экрана смартфона и, не поднимая глаз на писателей, начала читать – второе стихотворение, третье.

«Ого, какие демоны сидят внутри этой хрупкой молодой женщины! Какие страсти бушуют!» – думала я. Мое первое впечатление прошло проверку на прочность, слушать было интересно, но мешала перенасыщенность образами; только успеешь осмыслить один, как на смену спешат следующие.

Закончив читать, Лиза подняла глаза на Руководителя, он жестом пригласил начать обсуждение. Наши дамы-поэты захлебнулись в восторгах: «Необыкновенная глубина, неожиданные находки!», «Свежесть, новизна, непохожесть на других!»… Один поэт в унисон моим мыслям сказал, что образы в стихах Елизаветы понятны, очевидно, только самому автору, что их слишком много, но высокое собрание уже предложило голосовать, и большинством было решено принять Лизу в Союз писателей, отправить документы в Москву на утверждение.

Как я поняла по разговорам, несколько человек были знакомы с творчеством Елизаветы и раньше, а остальным хватило… трех стихотворений, чтобы сделать вывод об уровне способностей или даже таланта молодой женщины и признать её достойной стать членом профессионального Союза. Меня удивило и даже немного позабавило то, насколько быстро и бодро прошла процедура обсуждения. А Вадим Леонидович уже просил выйти пред светлые очи писателей второго соискателя.

Андрей, более известный в узких кругах, как Андрюха, потому что «свой в доску», встал и забормотал:

– Не, ну, я же просто пришел посмотреть! Я даже документы не собрал, анкету не заполнил! У меня и рекомендаций-то нет! Ни одной! А надо, как я понимаю, целых три… Руководитель покровительственно улыбнулся:

– Так мы же все тебя знаем, Андрей! Я вообще считаю, что ты – самый лучший журналист в нашем городе; по стилю, образности тебе нет равных! Тебя ни с кем не перепутать!