Страница 33 из 44
Оглушенный предательством, Сергей бессильно уронил плечи и отпустил бразды правления своим телом, передавая их Андрею Чану.
«Вау, классно-то как!» – вздохнул тот спертый воздух вагона. Сквозь узкие бойницы в мир глянули раскосые глаза.
Надпочечники впрыснули в мышцы адреналин, личность Сергея Скворцова съежилась и уместилась в височной доле.
Ударом каблуком по плюснам Чан ослабил хватку держащего его сзади представителя закона, а затем, оттолкнувшись ногами от двери купе, впечатал его позвоночником в металлический поручень, идущий вдоль вагона на уровне окон. Офицер вскрикнул и разжал руки. Пограничник, спешивший ему на помощь, получил удар локтем в челюсть и серию ударов коленом в пах.
Миг – и «Чан» свободен. У ног его корчатся враги.
С двух сторон по узкому коридору пробираются крепкие парни в голубых форменках. Первого Чан тормознул ударом стопы в надкостницу и локтем в глазницу. Наступив на упавшего, он оттолкнулся от пружинящего тела и в прыжке тоже локтем врезался в грудь следующего офицера – мощного парня, явно качающего «железо». Удар вышиб из того дух. Чан добил его фронт-киком в живот. Офицер завалил на спину.
Из другого конца вагона тоже показались люди в мундирах.
Ладно, твари, хотите войны, будет вам война. Пусть нет Копья, но есть руки. И ноги. И локти. И лоб – с кровоточащей шишкой на месте удара в Аджна-чакру, чакру древних знаний. Сергей Скворцов вспомнил, кем он был на самом деле.
Кулаком – в печень!
Лбом – в подбородок!
Локтем – в висок!
Коленом в пах.
В солнечное сплетение!
Под сердце! В кадык! В ключицу!
Священное безумие Первосвященника, слившись с яростью людоеда Гуськова, придало каратисту Чану убийственную мощь. Рвала зубами врагов Шалава, Егерь впрыскивал анестезию в размозженные костяшки кулаков, в ушибленные локти и ступни, Сергей почти не чувствовал боли. Ярость, древняя библейская ярость обуяла его!
Я – Финеес, длань Господня!
Ки-и-и-йьяа-а-а!!!
Силы противников прибывали, но это только распаляло «божьего воителя». В него брызнули слезоточивым газом. Послышалась команда всем пассажирам закрыться в купе. Появились милиционеры с дубинками. Сергей-Чан-Финеес шагал по телам, ощущая под ногами их жалкие содрогания. Довольно! Хватит! Унижали, преследовали, оплевывали, избивали, делали неправедное! Пришла Судная Ночь! Каждый получит по делам своим.
Кья-а-а-а-а-а-а-а!!!
Перепуганные пассажиры, запершись в купе, слушали звериные вопли. В руках у «бесчинствующего молодчика» оказались милицейские дубинки. С их помощью он проложил себе дорогу через забитый представителями власти вагон. Сзади стонали и ворочались изломанные люди в форме.
«Он пасет их жезлом железным».
На перроне Сергей глубоко вдохнул свежий ночной воздух.
К вагону бежали вызванные по рации подкрепления. Пропеллерообразно прокручивая в ладонях тяжелые палки, «Чан» пошел навстречу первому наряду.
Если вы видели киношные сражения, забудьте! В реальном бою не было кульбитов, сальто-мортале, обменов ударов. Тычок, блок, удар! Ломались надкостницы, лопались ключицы, трескались челюсти. Единожды ударенные более не вставали, им предстояло лечиться долгие месяцы в гипсе, шинах Илизарова и проволочных намордниках.
«Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя».
Хрипели рации милиции, таможни и пограничной службы.
Подтягивались подкрепления.
Был шанс ускользнуть в темноте и возникшей неразберихе. Но привокзальная площадь осветилась фарами. На перрон въехали два милицейских бобика.
Сергей на бегу через ворот куртки засунул себе за спину ментовские палки, зацепил их выступающими ручками за воротник. Из бобиков выскочили милиционеры, фонарями осветили застывших вдоль вагонов редких пассажиров, багажную телегу, перепуганного носильщика.
– Белгород-один! Я Припять. Прием. Приметы? В чем? В белом? Видим! Стоять! Руки вверх!
Слепя фонарями, подошли «мусора».
Сергей сощурился, бледный, в мазках изжелта-зеленых синяков.
– Я не при делах, начальник, покурить вышел…
– Документы.
– В купе мои документы…
– Откуда кровь на одежде? Стоять! Лицом к вагону! Белгород-один, мы у третьего вагона задержали пассажира согласно ориентировке. Прием.
Мент говорил в рацию, укрепленную на портупее на правом плече. В одной руке у него был фонарик, в другой табельный «Макаров».
Захрипела рация.
– Разыскивается молодой мужчина, одетый в белые брюки, белую майку и камуфляжную куртку. Особые приметы – синяки на лице…
Из-за шиворота вылетели черные палки, одна ударила по голове, вторая по руке с пистолетом. Слетела сбитая фуражка, милиционер упал.
Дуплет палок молниеносно стеганул по второму менту – в том же порядке – по голове и по руке с пистолетом.
Миг – и стражи порядка полегли, освещая друг друга своими же фонариками.
«Чан» присел, вывернул из ладони милиционера пистолет, отбросил ногой фонари, чтобы не демаскировали. Вытяжной шнур не позволял убежать с оружием. По перрону бежали пляшущие лучи.
«Чан» выпустил по ним всю обойму. В тишине ночного перрона гулко бухали выстрелы.
Включились фары второго милицейского бобика, осветили стреляющего с колена преступника. «Макара» заклинило в заднем положении.
Сергей бросил пистолет, спрыгнул в колею, пролез под вагоном, побежал.
«Врешь, не возьмешь!»
Включились лампионы на фермах электропередач, залили перроны белым светом.
Отовсюду бежали с оружием, кричали, требовали остановиться.
Раздались предупредительные выстрелы в воздух.
Понимая безвыходность ситуации, «Чан» отбросил палки и поднял руки.
Его скрутили, защелкнули на запястьях наручники.
Он попал в плен, потому что вырвался на волю.
Книга вторая
«Многомер»
Посвящается моему сыну Роману Иванову
КАМЕРА № 547
Киев. Лукьяновское СИЗО
10 часов 22 минуты. Температура воздуха 30 градусов
Киевское СИЗО № 13 «Лукьяновское» берет свое начало от «тюремного замка», построенного в 1862 г. Впоследствии к замку достраивались новые корпуса и здания, пока не образовался целый «город в городе». Наиболее известны корпуса «Столыпин», «Тройник», «Катька», «Второй женский блок» и «Блок для неполнолетних».
Ты попадаешь в «Столыпин».
В приемном блоке новичков раздевают догола и заставляют приседать. В следующем помещении сидящий за столом фельдшер торопливо заводит медицинские карты. «Фамилия, имя, отчество, год, место рождения, адрес проживания, вменяемая статья». В третьей комнате принимает очередь голых мужчин врач-венеролог: «Сифилисом, гонореей, желтухой, туберкулезом болел? ВИЧ-инфицирован? Жалобы есть?»
Если есть жалобы, к карточке крепится талончик на повторный осмотр в корпусе.
Затем тебя ведут в душевую, где машинкой стригут наголо, после чего гонят на склад, где выдают казенку – белье, матрас, миску, ложку, полотенце и кружку.
Штольни коридоров выкрашены синей эмалью, сводчатые потолки побелены. Слышен стук кованых каблуков и команды конвоира. «Стой. Направо. Налево. Лицом стене».
Подняв щиток над смотровой щелью и убедившись, что в камере все спокойно, надзиратель открывает двери: «Господа преступники, принимайте нового сидельца».
Нагнув голову под низкой притолокой, ты входишь в бетонный бункер и отшатываешься от ударившего в лицо горячего смрада, испарений толчка, табачного дыма, пота и клопомора.
Дверь захлопывается, задвигается засов, клацают замки.
Все, выхода нет.
СИЗО переполнено, «шестерка» забита двойной нормой заключенных. Трехъярусные шконки полны полуголыми зеками. Кому не досталось места, сидят на полу на корточках. Никто не обращает внимания на новичка, ты стоишь, не зная, к кому обратиться.
Подходит плечистый парень с лицом гопника.