Страница 1 из 5

Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание?

Жижек Славой

Славой Жижек

Вместо предисловия

Роль шуток в становлении-человеком обезьяны

Один из распространенных в поздних коммунистических режимах Восточной Европы мифов гласит: в рамках тайной полиции существует отдел, который занимается тем, что – не собирает, но – изобретает и пускает в обращение анекдоты на политические темы, высмеивающие режим и его представителей, поскольку полицейским хорошо известна положительная стабилизирующая роль шуток (политические анекдоты помогают простым людям легко и без опаски выпустить пар и ослабить фрустрацию). Будучи довольно-таки привлекательным, этот миф все же закрывает глаза на редко упоминаемую, но в высшей степени важную характеристику анекдотов: представляется, будто бы у них нет автора, то есть вопрос: «Кто сочинил эту шутку?» – невозможен. Шутки исконно «рассказывают», и их всегда уже «слышали» (вспомните присказку «Слышали анекдот про?..»). В этом как раз и заключается их загадка: они идиосинкратичны, в них отражается уникальная творческая сторона языка, но вместе с тем шутки «коллективны», анонимны, лишены автора, как если бы они возникали из ниоткуда.

Идея, согласно которой у шутки должен иметься автор, паранойяльна в буквальном смысле: из нее следует, будто бы должен существовать «более Другой, нежели Другой», более Другой, чем анонимный символический порядок, как если бы сама непостижимая и контингентная порождающая сила языка должна быть персонализована, помещена внутрь агента, который управляет ею и втайне дергает за ниточки. Вот почему с теологической точки зрения Бог представляет собой предельного остряка. Таков тезис очаровательного рассказа Айзека Азимова «Остряк». В нем группа историков языка пытается проверить гипотезу о том, что Бог произвел человека из обезьян, рассказав им шутку (первую шутку, породившую дух у обезьян, которые до этого лишь обменивались животными знаками), и с этой целью они пытаются воссоздать первошутку, «матерь всех шуток». (Впрочем, для представителя иудеохристианской традиции подобный труд излишен, ведь все мы знаем, что эта шутка звучала так: «Не ешь с древа познания!» – таков первый запрет, который явно был шуткой, и сбивающее с толку искушение, чья суть, однако, не столь явная.)[1]

Три белых и два черных

Перечитаем текст Лакана о логическом времени, в котором он предоставляет блестящую интерпретацию логической задачи трех узников. Не все знают, что своими корнями она уходит во французский либертинаж XVIII века с его смешением секса и холодной логики, которое достигло апогея у маркиза де Сада. В сексуализированной формулировке задачи директор женской тюрьмы принимает решение о предоставлении амнистии одной из трех заключенных. Победительница будет определена по итогам тестирования интеллекта. Три женщины, обнаженные по пояс, будут рассажены возле большого круглого стола, образуя треугольник и наклоняясь вперед, дабы их можно было взять по-собачьи. В каждую сзади будет проникать или черный, или белый мужчина, так что она сумеет увидеть лишь цвет кожи мужчин, которые входят в двух других женщин напротив нее, и ей будет известно, что у директора тюрьмы в распоряжении имеются только пятеро мужчин для проведения эксперимента: три белых и два черных. При таких ограничениях победительницей станет женщина, которая первой установит цвет кожи трахающего ее мужчины, оттолкнет его и покинет комнату. Далее по возрастанию сложности следуют три возможных исхода:

• В первом случае женщин трахают двое черных мужчин и один белый. Поскольку женщина, которую трахает белый, знает, что в игре участвуют только два черных, она незамедлительно встает и выходит из комнаты.

• Во втором случае проникновением занимаются один черный мужчина и два белых. Соответственно, две женщины, которых берут сзади белые, видят одного белого и одного черного, а женщина, которую трахает черный, видит двух белых мужчин, но раз в игре участвуют трое белых, она не может сразу же встать. Единственная возможность стать победительницей здесь представится в том случае, если одна из двух женщин, которых трахает белый, рассуждает так: «Я вижу одного белого и одного черного мужчину, поэтому трахающий меня парень может быть как белым, так и черным. Но если он черный, то женщина напротив, в которую входит белый, увидела бы двух черных и тотчас определила бы цвет кожи своего мужчины, после чего встала бы и ушла, а раз она этого не сделала, стало быть, меня трахает белый».

• В третьем случае каждую из трех женщин трахает белый мужчина, и поэтому все они видят двух других белых мужчин. И любая из них может рассуждать в том же самом ключе, что и победительница в предыдущем случае: «Я вижу двух белых, а следовательно, меня может трахать как белый, так и черный. Но если он черный, то каждая соперница могла бы рассуждать так, как победительница во втором случае: „Я вижу черного и белого. Значит, если в меня входит черный, женщина, которую трахает белый, увидела бы двух черных мужчин, после чего установила бы цвет кожи своего мужчины и ушла, а раз она этого не сделала, меня

должен трахать белый“. Однако раз никто не поднялся, то и меня трахает не черный, а белый».

И вот здесь-то вступает в игру логическое время. Если все женщины равны по интеллекту и поэтому поднимутся одновременно, каждая из них окажется в крайнем замешательстве по поводу того, кто же их трахает. Почему? Каждая не знала бы, встали ли две другие из-за того, что пришли к тому же самому умозаключению (раз ее трахал белый), или же они рассуждали как победительница во втором случае (стало быть, ее трахал черный). Победа достанется той женщине, которая успеет верным образом проинтерпретировать колебание и прийти к выводу: оно свидетельствует о том, что всех троих трахают белые.

Для других двух женщин утешительным призом станет то, что совокупление будет доведено до конца, и это обстоятельство обретает смысл, стоит нам обратить внимание на политическую сверхдетерминированность подобного выбора мужчин: черные мужчины в качестве половых партнеров среди дам высшего класса во Франции середины XVIII века были, разумеется, социально неприемлемыми, однако вместе с тем желанными как тайные любовники в силу своей предположительно более высокой потенции и огромным членам. Следовательно, быть оттраханной белым означает социально приемлемый, но в интимном отношении неудовлетворительный секс, тогда как быть оттраханной черным – социально недопустимый, но гораздо более удовлетворительный секс. И все же выбор куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, ведь в сексуальной активности за нами неотступно следит фантазийный взгляд. Посыл логической задачи в конечном итоге оказывается еще более двойственным: три женщины наблюдают друг за другом в ходе совокупления, и им нужно определить не только «Кто меня трахает, черный или белый?», но и «Какова я во взгляде Другого, когда меня трахают?», как если бы сама ее идентичность устанавливалась через взгляд.

Функцию повторения лучше всего демонстрирует старый анекдот времен социализма – о югославском политике, который отправился в Германию на поезде и спрашивает у своего проводника: «Какой мы сейчас проехали город?» Тот отвечает: «Баден-Баден». Политик парирует: «Я не идиот – не нужно повторять дважды!»

Чванливый глупец идет в дорогой ресторан. Официант спрашивает его: «Hors d’oeuvre?» — на что глупец отвечает: «Нет, я не безработный; напротив, я зарабатываю достаточно, чтобы позволить себе здесь отужинать!» Официант объясняет, что имел в виду закуски, и предлагает ему сырокопченую ветчину: «Du jambon cru?» Глупец отвечает: «Не думаю, что в последний раз ел здесь ветчину. Но ладно, несите ее, да побыстрее, прошу вас!» Официант его уверяет: «J’ai hâte de vous servir!» – a глупец ему говорит: «Зачем вам обслуживать меня с ненавистью (hate)? Я дам вам хорошие чаевые!» И так далее, пока до него не доходит, что его знание французского довольно ограниченно. Дабы восстановить свою репутацию и доказать, что он человек культурный, уходя поздно вечером, глупец решает пожелать официанту доброй ночи не по-французски – «Bo

1

Žižek S. Less Than Nothing. L.: Verso, 2012. P. 94–95.