Танец воров

– Я могла бы с ним справиться.

Еще бы. Рен обладала упорством загнанного в угол барсука.

Демоны, которые толкали ее на свершения, были такими же требовательными, как и мои, поэтому Рен пришлось отточить навыки до безжалостной остроты. Это было не удивительно: ее родителей убили на Блэкстоун-сквер прямо у нее на глазах, когда ее клан совершил смертельную ошибку, поддерживая похищенную принцессу. То же случилось и с Синове. Пусть она и играла в невинность, в ней таилось что-то смертоносное. Она убила даже больше мародеров, чем мы с Рен вместе взятые. Семь, по последним подсчетам.

Вернув стрелу в колчан, Синове возобновила болтовню. По крайней мере до конца поездки у нее появилась тема для разговоров. Ракаа стал новым поводом, чтобы отвлечься.

Но тень ракаа отправила мои мысли в другом направлении. Я задумалась, что на следующей неделе мы, подобно грозному существу, нагрянем в Хеллсмаус, и, если все пойдет по плану, через некоторое время я покину город с чем-то более важным, чем антилопа, извивающаяся в когтях.

Шесть лет назад развязалась война, самая кровопролитная из всех, что когда-либо видел континент. В смерти тысяч невинных людей была виновата небольшая группа. Один из этой группы был все еще жив, и, если верить слухам, его считали худшим из худших – дозорный капитан цитадели в Морригане. Предав королевство, которое он клялся защищать, капитан постепенно заполнил крепость вражескими солдатами, чтобы ослабить защиту Морригана и помочь ему пасть. Некоторые солдаты, некогда находившиеся под его командованием, бесследно исчезли. Возможно, они вызывали много подозрений и от них решили избавиться? Как бы то ни было, но их тела так и не нашли. Он совершил множество преступлений. Среди прочего – помощь в отравлении короля, убийство наследного принца и тридцати двух его соратников. С того времени дозорный капитан оставался самым разыскиваемым человеком на континенте.

Два раза ему удалось вырваться из цепких лап королевского суда, а потом он и вовсе исчез. Его не видели лет пять, пока недавно не объявился торговец, желающий поделиться информацией. Теперь, возможно, у нас появилась какая-то зацепка. «Он предал королевство и погубил жизни тысяч людей, чтобы удовлетворить свою алчность, – рассказывала мне королева. – Голодные драконы могут спать годами, однако пищевые пристрастия у них не меняются. Его нужно найти. И живые, и покойные требуют справедливости».

Еще до того, как я побывала в долине мертвых, я знала, чем обходится пробуждение дракона – того, что крадется в темноте, а потом врывается в мир и поглощает все, что ему только захочется. Этот человек заплатит за украденные мечты и жизни, заплатит за разрушения и посеянный ужас. Пусть некоторые драконы и засыпают навечно, но этого монстра, капитана Иллариона, предавшего соотечественников и убившего тысячи людей, не спрячет даже Дозор Тора. Я найду его, и он заплатит за все прежде, чем его голод унесет еще больше жизней.

«Ты нужна мне, Казимира. Я верю в тебя». Вера королевы в меня значила все.

Я идеально подходила для этой миссии, и она могла помочь мне искупить вину. Год назад я совершила оплошность, которая едва не стоила мне жизни и поставила пятно на почти безупречной службе в главной гвардии королевы. Рахтан означает «не знающий неудач». Но я познала неудачу, и не проходило и дня, чтобы об этом не вспоминала.

В тот день, когда я приняла посла из Рей Ло за кого-то другого, во мне проснулось нечто дикое, необузданное, о чем я даже не подозревала, – возможно, это был раненый зверь, которого я долгое время тайно подкармливала. Мои ноги и руки, будто мне не принадлежа, толкали меня на бездумные действия. Я не собиралась его ранить, точно не сразу, но он сделал неожиданный выпад. К счастью, мой нож не нанес ему глубоких ран – посол выжил после атаки, а на рану пришлось наложить несколько швов. Меня и моих товарищей по службе немедленно арестовали и бросили в тюрьму, но как только выяснилось, что я действовала одна, остальных тут же выпустили на свободу. Что касается меня, то я просидела в камере в южной провинции еще два месяца. Если бы не королева, которая все уладила и добилась моего освобождения, я бы так и осталась гнить в тюрьме.

Как бы то ни было, но эти месяцы прошли не зря: они предоставили мне время для размышлений. Я вдруг осознала, что за долю секунды лишилась самоконтроля и выдержки – тех самых качеств, которыми гордилась и которые в течение многих лет спасали мою шкуру. И, что еще хуже, моя ошибка заставила меня усомниться в собственной памяти. Что, если я больше не помнила его лица? Вдруг оно испарилось из моей памяти, как и многие другие померкшие воспоминания? Эта перспектива меня напугала: если я позволила себе забыть его лицо, то он мог быть где угодно и кем угодно.

По возвращении в Санктум Эбен сообщил королеве о моем прошлом. Я понятия не имела, откуда он узнал подробности, ведь я никому ничего не рассказывала. Да и кому было дело до уличной воровки? Нас и так слишком много.

Королева пригласила меня в свои покои.

– Почему ты не рассказала о своей матери, Казимира?

Сердце в груди бешено колотилось; во рту появился тошнотворный соленый привкус. Я собралась с силами, сжала ноги, боясь, что те подкосятся.

– Мне нечего рассказывать. Она мертва.

– Ты в этом уверена?

Я не сомневалась, однако все равно молилась богам, чтобы так и было.

– Надеюсь на божью милость.

Королева предложила поговорить об этом. Я знала, что она пыталась помочь. Знала, что она заслуживала объяснений – особенно после всего, что для меня сделала. Вот только мои воспоминания представляли спутанный клубок гнева, который я никак не могла распутать. Поэтому я просто ушла, ничего не ответив.

Покинув покои королевы, первым делом я загнала Эбена в угол на лестничной клетке и набросилась на него, выплеснув весь гнев:

– Не лезь в мои дела, Эбен! Ты слышишь меня? Не лезь!

– В дела не лезть или в твое прошлое? Кази, тебе нечего стыдиться. Тебе было шесть лет. Ты не виновата, что твоя…

– Заткнись, Эбен! Никогда не вспоминай о моей матери, иначе я перережу тебе горло, и это произойдет так быстро, что ты даже не поймешь, когда отдал душу богам!

Эбен преградил мне путь рукой.

– Ты должна побороть своих демонов, Кази.

Потеряв самообладание, я бросилась на него. Эбен ожидал выпада – он развернул меня, резко прижал к груди, да так сильно, что я не могла дышать.

– Я понимаю, Кази. Поверь мне, понимаю, что ты чувствуешь, – прошептал он мне на ухо.

Я была в ярости. Я кричала. Никто не мог меня понять. Особенно Эбен. Я не могла смириться с воспоминаниями. Откуда ему было знать, что всякий раз, когда смотрела на его черные, спадающие на глаза волосы, на бледную, бескровную кожу, на его мрачный, угрожающий взгляд, я видела только кучера из Превизи. Кучера, который прокрался в мою лачугу посреди ночи, держа в темноте фонарь, и спросил: «Где это отродье?» Я хорошо помню, как сидела в собственных испражнениях, трясясь от страха и боясь пошевелиться.

Но больше я не боялась.

– Тебе дали шанс, Кази. Не отказывайся от него. Ради тебя королева подставила шею. Ты больше не бессильна – ты сможешь многое исправить.

Эбен держал меня крепко, и вскоре я перестала бороться, ослабев. Когда он наконец отпустил меня, я в гневе бросилась прочь по темным коридорам Санктума, где меня никто не мог найти.

Позже я узнала от Натии, что Эбен меня и правда понимал. В свои пять лет он стал свидетелем, как в грудь его матери всадили топор. Он смотрел, как заживо сжигали отца. Его семья хотела поселиться в Кам-Ланто до того, как появились договоры. На тот момент Эбен был слишком мал, чтобы выяснить, кто сделал это, или по крайней мере понять, из какого они королевства. Ему было невозможно найти правосудие, но смерть родителей накрепко засела в его памяти. Когда я лучше узнала Эбена и стала чаще с ним работать, перестала видеть в нем кучера из Превизи. Он стал для меня Эбеном со своими причудами и привычками, человеком с тяжелым прошлым и глубокими душевными ранами.