Страница 18 из 46
Как странно. Раньше, насколько мне помнится, ее ножищи казались довольно внушительными. Может, это оптический обман, например, из-за тех бледно-зеленых шлепок? На самой Василисе, кстати, красуется новый болотно-зеленый халат. Она в нем похожа не то на какой-то маленький холмик, не то на очень большую лягушку. Хм, может, по ночам Галькина мама сбрасывает кожу и превращается в красавицу? А что, интересная мысль, к тому же, имя вполне подходит. Вот было бы здорово, если бы вместо противной тетки здесь оказалась фотомодель! Пусть даже и престарелая.
— Давай быстрей, — торопит Василиса Петровна. Не терпится, видимо, выставить.
Приоткрываю рот, чтобы начать фантазировать… и с ужасом понимаю, что в голове не осталось ни одной дельной мысли! Так, плещется бред какой-то, в него и нормальный-то человек не поверит, тем более агрессивно настроенная (и от этого более подозрительная) пожилая женщина. Хм, может, просто рассказать ей правду? Она же мать, женщина… надеюсь, поймет.
— Василиса Петровна, тут такое дело…
Устав стоять, присаживаюсь на старое кресло — за что удостаиваюсь возмущенного взгляда — и начинаю максимально подробно излагать добытую информацию.
Ну как, подробно — кое-где я, конечно, шифруюсь. Едва ли убитая горем Василиса поверит в то, что ее обожаемая дочурка пыталась промышлять шантажом… да и другие острые темы тоже стараюсь обходить. Не помогает ни грамма — не успеваю дойти до второго трупа (а именно, дворника), как Галькина мама ни с того ни с сего повышает голос и начинает ругаться. ««Цензура» алкашка», «тварь долбаная», «уродка безмозглая» и прочее, прочее, далеко не приличное… ну, блин, а меня-то за что? Неужто я ухитрилась ляпнуть что-то не то? Но что?!
— Что, «цензура», не могла сразу «Скорую» вызвать, поперлась куда-то, подруга еще называется! «Цензура» «цензурская» эгоистка!..
Ага, вот оно что! Похоже, что Василиса уверена — причина смерти ее кровинушки кроется в моей нерасторопности.
— Но я ведь… но я…
Чувствую, что краснею (о, это несложно определить — к щекам приливает кровь и кожа будто горит), но все же не оставляю попыток объяснить пожилой женщине, что тем гадским утром Галина уже была мертва как минимум восемь часов (мне это Хучик потом сказал). Так что нам даже не стоило суетиться — подруге уже нельзя было помочь.
Ага, толку ноль. С каждой минутой, с каждым воплем Василиса Петровна заводится все сильнее, на вашу покорную слугу выливается поток нецензурной брани, под конец я записываю идею хоть как-нибудь оправдаться в разряд утопичных и просто сижу, жду, пока пронесет…
И тут звонит телефон.
Мне его Хучик вручил в больнице. Отсутствие у меня телефона он обнаружил еще когда меня ранили — когда задал резонный вопрос «почему бы не вызвать «Скорую» вместо того, чтобы ползать по улицам с ножевым ранением» и получил логичный ответ «его две недели назад пропил бывший муж, и я жду зарплаты, чтобы купить новый». Ну кто же знал, что именно в это время у нас начнутся убийства! В обычное время мне практически никто не звонит, я думала так пока походить. В объяснении, кстати, я указала «городской», он у меня имеется в основном для переговоров с родителями.
В общем, Федор Иванович решил не надеяться на мою зарплату, притащил мне потрепанный телефон с немного битым экраном и сообщил, что если на меня вдруг опять нападут, он хочет узнать об этом из первых уст. Когда я спросила, откуда он взял аппарат, следак ухмыльнулся: «вещдок». Да ну, врет, наверно, или прикалывается, знаю я, как они трясутся над такими вещами. Наверно, свой старый отдал — а, может, и отобрал у кого.
В память телефона забито несколько странных незнакомых номеров («Даня Г.», «Вова Р.», «Лена М.» и «ОНА»), лично я занесла туда Катьку, соседку, директора, ну и, конечно, самого следака. Тот зафиксирован как «аМ». «М» это мент или мопс, «а» я добавила для того, чтобы удобнее было искать. Федор Иванович, кстати, велел брать телефон в любое время дня и ночи, и абсолютно не важно, чем я при этом занимаюсь (нехилая у них там программа защиты свидетелей, да?). Кстати, сейчас потрепанный аппарат издает мерный писк (странно, что я вообще его услышала), а на экране горит пресловутый «аМ». Так… взять, не взять? С одной стороны расположилась красная, гневно орущая, потрясающая кулаками Василиса Петровна. С другой… вдруг у Хучика что-то срочное?
Решившись, выуживаю телефон из пакета, нажимаю зеленую кнопку и прижимаю аппарат к уху, машинально отметив, что Галькина мама на какой-то момент прекращает поносить меня и мою родню (видимо, в шоке от такой наглости).
— Алло!
— Марина? Это Федор Иванович, — ой, а голос-то у него не особенно добрый.
— Да как ты смеешь, ты, дрянь!.. — это уже Галькина мама впадает в истерику. Не нравится, видимо, что я уделяю ей мало внимания, а в последнюю минуту так вообще воспринимаю ее матюки как фоновый шум. Хорошо, хоть руками не трогает: думаю, брезгует. И это не потому, что я такая грязная, просто она повернута на чистоте. Судя по Галькиным рассказам, с нее вполне станется устроить потом тотальную дезинфекцию.
— Марина! Вы дома?..
— Не совсем! Василиса Петровна, успокойтесь! — напрасно я это сказала. Галькина мама заводится еще больше, с отвращением тыкает в меня пальцем (ну вот, опять эту кофту придется стирать, теперь у нее карма плохая) и…
Все смешалось в доме Облонских.
— Правильно, выметайся отсюда, «цензура»!!
— Ай, не трогайте меня, я…
— Марина, вы где?!
— «Цензура»!..
— …уже ухожу… Федор Ивано…
— Не трогай вешалку, ты!
–..вич, я сей…
— Да что там у вас за вопли?!
— ….час, уже ухожу.
А дальше меня выталкивают на лестничную площадку, Василиса смачно плюет следом (не очень прицельно, наверно, просто продемонстрировать свое отношение — как будто и так не понятно), и я, отдышавшись, получаю возможность поговорить со стражем правопорядка:
— Федор Иванович, простите… уф… была занята.
— Хорошо, — с какой-то странной интонацией произносит следак и спокойно (вот что значит ментовская выдержка!) добавляет, — где вы находитесь?
Цепляюсь за перила и начинаю спускаться вниз. Надеюсь, в обратную сторону это будет не так противно, а то подниматься на четвертый этаж, когда тебя только что выписали из больницы — то еще удовольствие.
— В гостях… вроде того. Правда, сейчас меня уже выгнали.
Угу, вытолкали взашей, и чуть не пинками сопроводили. Причем совершенно незаслуженно! Вообще-то я сделала все, что должна была сделать, и даже чуть больше! А Галькина мама могла хотя бы дослушать историю до конца. Конечно, кидаться на всех подряд куда проще, чем искать настоящего преступника!
— В последние двадцать минут? Сорок? Час?
— Ну… сорок не знаю, но двадцать минут вроде да. Я, конечно, была без часов…
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— Может. Только, боюсь, не будет. Вы же слышали ее вопли на заднем фоне.
Следак молчит около минуты (похоже, что в это время он занимается какими-то другими делами), после чего негромко произносит:
— Где именно? Вы мне нужны.
До вашей покорной слуги не сразу доходит, что Хучик действительно обращается ко мне (мало ли с кем он еще разговаривает), и ему приходится повторить.
— Где вы? Оставайтесь на месте, сейчас за вами приедут.
Называю адрес Галькиной матери, выхожу из подъезда, усаживаюсь на какую-то большую, наполовину вкопанную в землю конструкцию, видимо, заменяющую местным бабулькам скамеечку. Слышу, как Хучик называет кому-то адрес и думаю, что если никогда не видеть его вживую, по голосу можно вообразить какого-нибудь накачанного брутала. И тут такой облом, хе-хе-хе. А вот интересно, зачем ему я? Ой, что-то плохие предчувствия…
Когда во двор наконец заезжают менты, я успеваю вволю налюбоваться окрестностями, пересчитать всех попавшихся кошек (три штуки) и выслушать длинную лекцию про деградацию современной молодежи. Ну, просвещают, конечно, не кошки, а две очень бойкие бабки, присевшие на той же «скамейке», а роль молодежи таинственным образом отходит ко мне. И только я начинаю улавливать суть претензий, как к нам подъезжает болотно-зеленая «Нива» средней степени потрепанности с двумя незнакомыми следаками внутри.