Страница 16 из 46
Все время, пока я разглядываю Джеймса Бонда и размышляю про превратности судьбы, Катька в фоновом режиме щебечет про похороны. Кто пришел, кто ушел, во что был одет труп и т. д. Нет, все-таки Гальку в нехитром деле разноса сплетен ей точно не заменить. У Катерины каким-то образом дурные новости получаются вроде на позитиве, а вот хорошие — мрачнее некуда, как будто ее огорчает, что нечему позлорадствовать. А мне вот веселые как-то больше нравятся.
Катька щебечет, а я киваю и машинально открываю книгу где-то на середине и начинаю пролистывать ее в поисках интересный мест. Уф… не люблю я Флеминга, хоть убей. Вот Джеймс Бонд опять демонстрирует крутость свою неимоверную, а тут он клеит какую-то девушку (в каждом романе новую), драка, драка, карточный стол (угадайте, кто выиграл?)… о, пытки!
Злорадно ухмыляясь, принимаюсь читать. Катька продолжает вещать, проще говоря, несет какую-то чушь, так что в моем сознании допрос Джеймса Бонда таинственным образом трансформируется в издевательства над директором. Тьфу! Был бы физик, оно бы и ладно, но Бориса Семеновича мне жалко, да и Катька, похоже, перестала получать удовольствие от передачи сплетен. Натужно как-то бормочет, без «огонька». Оно и понятно — плохие новости кончились, остались хорошие да нейтральные, а Катька не может с них кайф ловить. Она у нас вообще-то не из болтливых, хотя и в последнее время ведет себя нетипично. Ну это и можно понять — пришла к больной подруге, нельзя же сидеть у нее и молчать. А то, что мне это тоже не слишком приятно, вообще отдельный вопрос.
— Да ладно уж, хватит, — говорю я. — Считай, что ты уже выполнила свой долг.
— Долг? Какой долг? — Катька недовольно морщится, — а, ну да… Ты знаешь, Марин, я и вправду пойду. Пересекусь кое с кем.
Ох, кажется мне, пресловутый «кое-кто» — ее очередной воздыхатель. В Катькиной жизни периодически появляются какие-то странные мужики, из-за чего она красится вдвое гуще, начинает отпрашиваться с работы и даже — в особо тяжелых случаях — просит меня посидеть с ее сыном (хотя чего с ним сидеть, ему десять лет, а не шесть).
— Ну, ладно. Пока. Заходи.
Катерина торопливо прощается и уходит, а я остаюсь лежать на кровати наедине с Джеймсом Бондом, тремя соседками, мандаринами… ой, что-то много народу в этом «наедине». Ну ладно, мне спешить некуда, пожалуй, еще полечусь.
9
Лежу на кровати, читаю Флеминга. Уже говорила, что я от него не в восторге, но обходиться без чтения — и того хуже. Многочисленные посетители натащили в палату еды, а о духовном мире несчастного больного создания как-то забыли. И ладно директор, возможно, что он не считает уборщицу высокоразвитым существом, но остальные-то что! Хорошо, хоть соседка, которая заглядывала отчитаться о состоянии кошки, услышала мои мольбы и раздобыла сборник рассказов Франца Кафки. Понятия не имею, откуда у фанатеющей по сериалам соседки обнаружилось сие собрание психоделизма — наверно, в кои-то веки решила приобщиться к классической литературе. Подумав, что чем мы хуже, тоже начала читать Кафку, и вот результат: в голову стали забредать неожиданные философские мысли. Целых четыре: «зачем нужна жизнь», «что было раньше — курица или яйцо», «что делать, если случайно превратишься в большо-ого жука-навозника» (а, ну это несложно — держаться подальше от любящих родственников), и, наконец, «как спастись, если тебя вдруг начнут преследовать стучащие шарики». В моей черепной коробке вселенским думам не очень уютно, так что Кафку пришлось отложить.
Сделав небольшой перерыв на пару криминальным газет и свеженькую Устинову, я снова взялась за пресловутую «бондиану». Сижу вот, читаю. Соседки по палате негромко переговариваются на кроватях, периодически подбрасывая вопросы: «А что ты такая мрачная?». На что логично отвечаю: жду, когда Джеймса Бонда начнут пытать. Я точно знаю, когда и где, потому что перечитываю этот момент всякий раз, когда начинает особенно раздражать его неимоверная крутизна, но все же хочется прояснить — почему?
В какой-то момент тактика хаотичной борьбы с крутизной Джеймса Бонда приносит неожиданный результат: я обнаруживаю на форзаценезамеченную ранее дарственную надпись: «Дорогая Катя! Поздравляю тебя с днем рождения! Оставайся всегда такой же красивой, умной…» и т. д. и т. п.
Ага! Теперь все понятно, почему книга осталась у Катьки, а не перекочевала к кому-нибудь из знакомых. Дарственная надпись — это не приговор, но презентовать книгу с замазанными (а то и выдранными) страницами как-то… не комильфо. Особенно если ее подписал покойник! Говорят, приличные люди не подписывают книжки «по живому», если они не авторы, а просто вставляют внутрь открыточку, но в наших кругах с открытками никто не заморачивается.
Внимательно изучаю надпись, поворачиваю книженцию и так, и этак… и вдруг понимаю, что этот почерк я уже где-то видела! Вот они, крупные круглые буквы, такой хорошо знакомый наклон, пузатая «в» и тучная «о», а «д» так вообще кривая какая-то, не буква, а загогулька. Конечно, в дарственной надписи нет слова «подсобка»; сама обнаруженная в каморке записка давно сгинула в лапах физика, а ее копии надежно припрятаны в книжном шкафу (учитывая количество детективной литературы, скопившейся там за несколько десятилетий, гипотетическим злоумышленникам придется здорово повозиться), но я так часто разглядывала эту бумажку, что без проблем идентифицирую почерк. Так-так… выходит, что автор записки — Галина? Ну вот ведь… твою дивизию!
Откидываюсь на подушку и стискиваю руками виски. Со стороны это, думаю, выглядит так, будто Марина схватилась руками за голову… а, в принципе, так и есть! Ощущаю кратковременное желание разбежаться и треснуться лбом об стенку. Это же надо быть такой дурой! Записку писала Галина, она же, наверно, и договаривалась о встрече с тем типом, которого шантажировала. Вот только убийца пришел на «свидание» подготовленным — наверно, достал какой-нибудь медленный яд и… записку, он, наверное, обронил, или Галька сама ее забрала (ага, денег нет, так хоть писульку отдай — один расход от тебя). А я ведь таскалась по школе с этой бумажкой! И не особо скрывалась, неведомый злоумышленник мог легко ее заприметить… постойте, а, может быть, это физик? Прекрасно помню, как он изменился в лице, прочитав сей нехитрый текст. Подозрительно, да? Хотя, он, конечно, едва ли сумел за какие-то сорок минут выяснить мой маршрут и нанять двух больных на голову уголовников (в свете новых событий какая-то слишком «книжная» версия Хучика начала казаться довольно логичной). Максимум что-то одно… Да, физик, конечно, гад редкостный, но не настолько!
А кто тогда? Какому маньяку могли насолить две уборщицы, перманентно нетрезвый дворник… и школьник! Я совершенно забыла про этого школьника! Потратила время на бесполезную беготню с запиской, хотя могла бы заняться парнем, которого вышвырнули из окна практически мне на голову. Ну, или, хотя бы еще одним подозрительным трупом, благо выбор у нас, к несчастью, велик — целых три. Глядишь, бы, нарыла чего! Так нет, вместо этого…
— Мари-и-ин….
Хм, хм, меня окликает одна из моих сопалатниц. Зачем, интересно? Ей что-то понадобилось?
— Чего тебе, Даш?
Лениво отрываю голову от подушки и рассеянно изучаю соседку. Ее кровать находится рядом с окном, сейчас она освещается солнцем, и Дашка буквально купается в золотистом свете. Такая прекрасная, чистая и возвышенная… и эта пижама ей очень идет… да и улыбка у девушки просто ангельская.
— Да так, ничего. Сидишь на кровати, качаешься, вцепилась в башку, сейчас все волосы выдернешь, — сопалатница укоризненно качает головой (волосы сияют на солнце словно осенняя паутинка, у меня тут же возникает желание покраситься), — и уши оторвешь.
Негромко фыркаю под нос и снова укладываюсь на постель.
— Я только что поняла, какой же была идиоткой! Да ведь за эту неделю…
— Какая была, такая осталась, — бурчат с соседней кровати, — за двумя зайцами погонишься… а дальше сама знаешь.