Остров

Через пятнадцать минут Таубе стало гораздо хуже, началась аритмия, диагност показал, что начали отказывать органы, вторая порция антидота ушла в бедренную артерию.

— Если это не поможет, третья его может убить, — капрал-мед Паланик держала диагност на животе, периодически перекладывая его ближе к сердцу. — Модификаторы вместе с органами начнут распадаться, а извлечь мы их не успеем. Нужен мед-кокон с системой фильтрации.

— Помощь будет через тридцать пять минут, — доложил один из бойцов, — коптер уже вылетает, сбросит кокон прямо на нас на парашюте.

— Ждём, — второй лейтенант Кирчев присел возле Таубе. — Роман, ты как?

— Нормально, командир, выкарабкаюсь, — рядовой растянул синие губы, и его снова затрясло. Кончики пальцев почернели.

— Сколько у нас времени? — Кирчев повернулся к Паланик.

— Десять минут, не больше. Если остановится сердце, мозг до кокона не доживёт.

Кирчев сжал кулаки. То, что их отряд сейчас потеряет не самого плохого бойца, его вина. Местные джунгли кишели хищными животными, птицами и насекомыми, но за триста лет люди научились защищаться — отпугивателями, специальными спреями и нейтрализаторами ядов. Эта кобра была из разряда очень редких и смертельно опасных, такие, если атакуют жертву, могут мгновенно менять состав яда. Будь это просто столкновение, Таубе парализовало на время, за которое змея спокойно уползла, и её бы никто не тронул. Но он натянул гамак рядом с кладкой, из которой вот-вот должно было вылупиться потомство — за это кобра убивала. И если рядовой не доглядел, значит, не доглядел и он, второй лейтенант.

К корчащемуся на мате Таубе подошёл рекрут. Этого парня отряду навязал чуть ли не в приказном порядке майор Кавендиш. Майор командовал вторым батальоном рейнджеров, и скоро должен был стать подполковником, поэтому с ним спорить не стали. Рекрут бежал по сельве наравне со всеми, не ныл и не жаловался, но всё равно был тут чужаком.

Парень подтащил чурбак от распиленного дерева, уселся рядом с рядовым, взял того за руку.

— Пацан, ты бы отошёл, — посоветовал один из сержантов. — Это тебе не спектакль.

Паланик достала третий кубик антидота, увеличила разрез на комбинезоне Таубе, приготовилась приложить кубик к сердцу.

— Он умрёт от третьей дозы? — спокойно спросил рекрут. Слишком спокойно для вчерашнего подростка.

Капрал-мед на секунду замерла, а потом посмотрела на лейтенанта. Тот кивнул.

— Возможно, — ответила она.

— Подождите минуту, — попросил рекрут.

Медленно стянул с левой руки браслет, прикрыл глаза, его губы шевелились, словно он что-то отсчитывал. Когда Кирчев почти потерял терпение, рекрут приложил ладони к шее Таубе.

Того почти сразу перестало трясти, он замер, словно его парализовало.

— Остановка дыхания, — рука с кубиком потянулась к сердцу Таубе, но лейтенант её перехватил.

— Не сейчас, — коротко сказал он. В офицерской школе магам отводилось сорок часов теории.

Кожа на шее рядового под ладонями рекрута набухла, появились очертания кровеносных сосудов, а потом Паланик заметила, как с пальцев умирающего начала исчезать чернота. Очень медленно. Словно её что-то вытягивало. Парень считал, закусив нижнюю губу и приподнимая верхнюю, возле левой ладони показалась зеленоватая капля, проступившая через кожу, капрал-мед тут же вытерла её салфеткой.

Одиннадцать капель. Сто двадцать секунд.

— Больше не могу, — выдохнул рекрут, натягивая браслет обратно. — Теперь антидот.

Таубе стало лучше через десять минут, через час он лежал в коконе — сложном переплетении оборудования и фиксаторов из стеклопластика, с встроенными системами жизнеобеспечения, а к утру смог держать палочку с шашлыком в руке. Но всё равно бойцам пришлось нести его на носилках. До конца рейда о том, что случилось, никто вслух не говорил. На следующий день, уже на базе, сержант-снайпер Рунге подошёл к рекруту и поставил перед ним карабин.

— Что это? — рекрут показал глазами на оружие, отчищая съедобные корни какого-то дерева от грязи. Рядом стоял огромный бак с водой, куда он их бросал.

— Это твоё оружие, сынок. Через час ребята ждут тебя на полигоне.

— Все сразу? — попытался пошутить парень.

— Да, — сержант тоже улыбнулся, одними глазами. — Раз ты теперь один из нас, тебе многому придётся научиться.

14 августа 334 года от Разделения, суббота

Парадизо

Тимми прислал все материалы к вечеру, к этому моменту Павел успел поваляться на кровати, сходить поплавать в бассейне и выслушать отповедь от соседки через один блок, которая сидела на своём крохотном участке и наблюдала за тем, что происходило вокруг.

— В следующий раз, Пабло, предупреждай, когда жалуешься в обслуживающую компанию.

— Конечно, сеньора Гименес, — Павел чувствовал, как солнце выпаривает влагу из волос, и ему было не до бреда старушки. — Я так и сделаю.

— Прошу тебя, — соседка смотрела строго и внушительно.

То, что она помнила его имя, было, по мнению Павла, огромным достижением. Возраст соседки перевалил за сто десять лет, вечно недовольное выражение лица сложилось в морщины, зафиксировавшись и не исчезая, даже когда сеньора Гименес улыбалась. Всерьёз в квартале её никто не воспринимал — обычная сумасшедшая старушка.

Шлёпая мокрыми ногами по досчатой дорожке, Павел дошёл до двери, забрал заказ, доставленный из китайской забегаловки, которая была в шести кварталах на юг — рис с овощами, свинину в сладком соусе и маленькие заварные пирожные со сливочным кремом и лососем, которые китайцы уже лет двести как считали своим национальным блюдом. Они называли их пао-фу. Еда была в контейнере, разные части которого обеспечивали разную температуру — упаковка стоила сто семьдесят реалов, но зато была многоразовой, и её можно было менять.

Кондо представлял собой длинный ряд из сблокированных домов, согнутый буквой П. Каждый стандартный блок был восемь метров в ширину и десять в глубину, в два этажа, для большой семьи мало, а для одиноких людей, воде Павла, в самый раз. И для пожилых пар, которые занимали четыре пятых всех квартир. Все блоки были как близнецы, через крыльцо человек попадал в небольшой коридор, с лестницей, ведущей на второй этаж, дальше — в просторную кухню-гостиную. Рядом с лестницей была кладовка, небольшой санузел и подъёмник лифта, а если подняться на второй этаж, то на две стороны расходились две спальни, опять же с ванной возле лестничной площадки.

Павел вторым этажом почти не пользовался, там он ночевал, только если у него были гости, точнее — гостья, но порядок с помощью уборщицы поддерживал, а сам спал на первом этаже, кровать выезжала из стены кладовки и туда же убиралась. Прямо из гостиной был выход на террасу и крохотный дворик, засеянный травой, с непременным мангалом для барбекю, который эти два года стоял без дела. Газон пересекала дорожка из красного дерева, которая вела к общему бассейну — тут компания, которая продавала квартиры, не пожадничала, и возвела настоящий пятидесятиметровый шедевр с искусственной волной и водяными горками. Очередной маркетинговый просчёт, семьи, которые могли бы им воспользоваться, в кондо не селились, а людям пожилого возраста бассейн был не нужен. Практически всегда плавательные дорожки были свободны, это Павла вполне устраивало.

Траву стригла обслуживающая компания, она же присылала уборщицу каждый четверг. Это сыграло злую шутку с теми, кто утром посетил дом, чемоданчик оставили наверху, в спальне, под кроватью, поэтому Павел его не увидел. Он не стал подниматься наверх, за полночь просидел в гостиной, изучая материалы, присланные Тимми.

Старый порт начали строить ещё до разделения, когда поняли, что больших континентов поблизости нет, и морской путь для коммуникаций между будущими населёнными островами, а Сегунду намеревались заселить минимум сотней миллионов человек, будет самым рациональным. Температура на планете колебалась от ноля на полюсах до плюс шестидесяти на экваторе, сильные восходящие воздушные потоки теоретически должны были мешать самолётам путешествовать из северного полушария в южное, и наоборот, а большегрузы, закрытые сверху солнечными панелями, с тепловыми насосами на глубине в пятьдесят метров, пересекли бы горячий пояс без особых трудностей. Естественного спутника у Сегунды не было, океан на большей его части стабильно выдавал волнение в четыре балла, с белыми барашками поверх удлинённых волн. На полюсах волнение практически стихало, вместе с ветром переходя в лёгкий бриз, а ближе к экватору усиливалось до шести баллов.