Остров

Девушка вышла из ванной комнаты через несколько минут, её черные длинные волосы были влажными, и аккуратно расчёсанными. Она посмотрела на экран телефона, убедилась, что деньги поступили на нужный счёт, хмыкнула, и принялась за еду.

Поев, девушка встряхнула почти высохшими волосами, и вышла на балкон. Ночь встретила её россыпью звёзд, прохладным северным ветерком и стрёкотом насекомых. Прутья балконного ограждения остыли, отдав дневной жар воздуху, и приятно холодили руки. Она постояла, глядя на небо, потом перелезла через ограждение, встав пушистыми тапочками на узкий карниз лицом к улице, заставленной мотоциклами и автомобилями. Держась руками за перила, выровняла тело, так, чтобы оно уверенно стояло на опоре, вдохнула свежий воздух, глубоко, полной грудью, с видимым удовольствием. Сложила руки перед собой. И сделала шаг вперёд.

Глава 7

Третий день Рождества 329 год от Разделения.

Протекторат Ньюпорт

Старое поместье было похоже на небольшую крепость с толстыми каменными стенами, узкими окнами-бойницами, домовой церковью, пристроенной к основному зданию, и многочисленными производственными и хозяйственными постройками, обнесёнными четырёхметровым кирпичным забором с защитными башенками. Основной дом стоял на возвышенности, а стены ограды уходили в океан, отрезая поместье от остального мира. В первые десятилетия после Разделения, когда люди пытались найти своё место в этом мире с оружием в руках, расползаясь по острову, такие предосторожности были необходимы. Через двести пятьдесят лет кирпич полопался, лианы вросли в ограду, переползая на внутреннюю сторону, большая часть построек пустовала, белый песок на пустом пляже всё так же блестел под лучами солнца.

Элайя Кавендиш купил поместье тридцать лет назад, сделал на плоской крыше небольшую надстройку с панорамными окнами, позволявшими солнцу проникать в дом, и открывающими вид на океан. До остального руки не доходили, старший инспектор Службы контроля — должность, скромная только по названию. По формальному статусу она равнялась начальнику полиции округа, главный инспектор входил в правительство острова, и обязанностей у его заместителей, каждый из которых курировал город или округ, было хоть отбавляй. Тем более если этот город — столица Парадизо.

За поместьем ухаживали, три человека обслуги следили, чтобы полы окончательно не пришли в негодность, лестницы не рассохлись и не рухнули, а деревья и лианы, которые на Сегунде росли как на дрожжах, не заполонили всё свободное место. Постройки вовремя ремонтировались, капитан Патрик Кавендиш, сын Элайи, даже размещал в них свою штурмовую роту время от времени, чтобы ребята отдохнули и набрались сил.

Элайя поселился в поместье в почти ровно год назад, перед Рождеством 328-го, вместе с невесткой, внучкой и племянником Павлом Веласкесом, сыном, как было записано в полицейских протоколах, его троюродной сестры. Парень учился в Ньюпорте, в местном колледже, и в поместье появлялся только на выходных.

— Завтра я умру, — Кавендиш сидел в кресле с высокой резной спинкой и высокими подлокотниками, свет, проникавший сквозь лёгкие шторы, падал ему на затылок.

Практически во всех домах переселенцев можно было встретить какую-нибудь памятную вещь из прошлого, с Земли. В панорамной надстройке таких было две. За толстым стеклом-хамелеоном, утопленная в стену, висела картина «Высокий берег» мексиканского художника Хосе Марии Веласке Гомеса, как утверждал Элайя — подлинник. В последние дни перед Разделением многие произведения искусства были вывезены на вторую Землю, на время, вот только возвращать их потом было некому и некуда. Под картиной на подставке стояла винтовка CheyTac M200, когда-то принадлежавшая второму лейтенанту Чейзу Кавендишу, снайперу армии США. Оружие содержалось в отличном состоянии, несмотря на то, что из него часто стреляли — и сам Элайя, больше для развлечения, и его сын Патрик, тот уверенно попадал в самый центр мишени с полукилометра, и его бойцы. А одно время и Павел.

. — Утром, примерно в шесть до полудня. В четвёртый день Рождества, или как там было раньше, четвёртого, мать его, куцего декабря, — уточнил хозяин дома.

Павел недоверчиво посмотрел на него. С того момента, как Кавендиш забрал его из приюта, прошло шесть лет, и всё это время старик много раз что-то рассказывал и выдумывал. По большей части, полезное и интересное, но иногда и вот такое случалось, на грани бреда.

— А как же Патрик, Нина, Триш, тётя Тереза и тётя Эми, и все остальные? — он стоял метрах в двух от Элайи, даже в полумраке видны были грубые морщины, изрезавшие лицо старика, и лёгкое подёргивание левого глаза. Павел был уверен, что Кавендиш шутит, выглядел старик отлично, держался бодро и спокойно. Поэтому он решил ему подыграть.

— Они узнают об этом завтра, когда всё уже случится. Но нам с тобой надо поговорить сейчас.

— Хорошо, — Павел обернулся, выцепив глазами стул с полосатой обивкой. Если разговор предстоит долгий, то неплохо бы присесть.

— Постоишь, — усмехнулся старик. — Много времени это не займёт. Подойди поближе. Давай руку, левую.

Он вцепился руками со старческими пятнами на коже в браслет, нажал большими пальцами на появившиеся на матовой поверхности две чёрные точки, подержал в таком положении, отпустил.

— Ну вот, теперь ты совершеннолетний, и сам отвечаешь за свои поступки. Сам решаешь, когда его снять. Не нужно никаких приспособлений, просто представь, как обычно, второй на своей руке, и стягивай, сигнал не пойдёт в Службу контроля. Попробуй.

Парень снял и надел браслет, несколько раз. За те две-три секунды, на которые блокиратор покидал руку, он ничего не успевал почувствовать, но рисковать просто так, задерживаясь, не хотел. Красный ободок не загорался, словно браслет постоянно был на запястье.

Кавендиш посмотрел на экран — на подъездной дороге показалась машина, за рулём сидел смуглый крепыш с золотой цепью на шее, а на заднем сидении — две девушки, они что-то обсуждали, судя по бурной жестикуляции, и смеялись. Машина проехала открывшиеся ворота, остановилась перед входом в дом.

— Умный мальчик, — довольно кивнул Элайя. — Не хочешь зря рисковать, молодец. Значит, я не зря с тобой возился столько лет. Но многое не успел, уж прости, жизнь — она не вечная. То, что я оставил для тебя, найдёшь завтра в конверте в верхнем ящике стола, я тебе не отец и не мать, много денег не получишь.

— Как-нибудь сам заработаю, — вскинул голову Павел.

— Куда ты денешься. Но ты мне должен. Должен?

— Да, — парень недовольно поморщился. — Fuck you, дядя Эл, опять эти подколы. Ты что-то темнишь, если что я могу сделать — сделаю. Может, ты думаешь, что чужой для меня человек, но я так не считаю. Ты — моя семья.

— Плохо, это очень плохо, мой мальчик. Долг куда прочнее родственных связей, дети предают своих родителей, и наоборот, ты отлично сам это знаешь. Да? Так вот, пообещай дяде Элу, что позаботишься о Триш. Не о её матери или моём сыне, они сами могут это сделать, и не о моих сёстрах и племянниках, а о моей внучке. Только о ней.

— Тебе не надо даже об этом говорить, — Павел рассердился. Все эти разговоры о долге были неприятны, он и так эту семью считал своей. — Если ты придумал всю эту чушь со смертью только чтобы меня проверить, тебе должно быть стыдно.

— Надо. Поклянись, что поможешь ей.

— Хорошо, — парень вздохнул, всем своим видом показывая, что готов угодить выжившему из ума старику чем угодно. — Клянусь, дядя Эл. Чем помочь-то?

— Узнаешь, Паулу. Завтра узнаешь, всё в этом конверте. А теперь иди, дай мне приятно провести последний день в моей жизни.

14 августа 334 года от Разделения, суббота

Парадизо

Тело Марковица, похоже, так и не нашли. С утра Павел позвонил в редакцию, чтобы сказать, что связаться с ним не может. И что хочет получить материалы в понедельник.

— Сам его ищи, — ответил Тимми, который не работал как раз по воскресеньям и понедельникам, когда его подменяла Рэчел, — небось где-нибудь в барах последний гонорар просаживает, любитель вольной жизни и свободных отношений. Рассказать историю, как он снял какую-то малолетку, а жена его за задницу взяла прямо в их спальне?