Летний сад

Диск встающего на покатом северном небе солнца был хорошо виден, когда Кирилл, пошатываясь после бессонной ночи, опустошенный ночными, изнуряющими своей глубиной и четкостью воспоминаниями, шел по мощеной дорожке к главному зданию усадьбы.

– Господин Марков? – незнакомый человек с холеной и безупречной внешностью иностранного гостя, выдававшей его возможную принадлежность к дипкорпусу, внезапно возник рядом. – Вас непросто было разыскать на борту этого «Ковчега», – у незнакомца была не только безупречная внешность, но и обаятельнейшая улыбка. Только сейчас, отметив ее открытость, Кирилл обратил внимание и на покрасневшие, видно, так же, как и у него, от бессонной ночи глаза иностранца. – Но я все-таки разыскал вас. Мои друзья в Лондоне, – последовала небольшая пауза, в течение которой человек явно пытался оценить реакцию Кирилла на сказанные слова. – Так вот, – продолжил он, по всей видимости, удовлетворенный своими наблюдениями, – мои друзья в Лондоне просили передать вам письмо…

Кирилл стоял посреди прохладной утренней аллеи, и лучи летнего солнца, стремительно набиравшие жар, согревали его иззябшее за ночь тело. Он улыбался, разглядывая необычный, узкий и длинный, конверт из непривычно голубой бумаги, кратко надписанный таким знакомым ему почерком: «Кириллу М.». Его состояние было сравнимо с состоянием человека, обретшего полное блаженство.

«О чем бы ни говорилось в этом письме – это настоящее чудо! Дома… читать только дома!» – в тот момент это была единственная мысль. Он улыбнулся: «Альба, утренняя песнь трубадуров, воспевающая красоту возлюбленных и благородных дам! Встреча с Альбиной стала добрым знаком!» Юноша убрал письмо за пазуху и поспешил к дому.

У парадного крыльца величественный хозяин разговаривал с Олегом:

– И вы уверены, что такие большие деньги будут потрачены не зря?

– Абсолютно. Это лучший котел, все финские коттеджи оборудованы именно этой системой, и монтаж производится всего за несколько часов.

Живой классик протянул Швецову конверт:

– Ну что же, положусь на ваши рекомендации и вашу репутацию. Когда прикажете ждать?

– Примерно через неделю.

– Отлично! Позвоните предварительно и, – он широким жестом указал на перспективу подъездной аллеи, – не смею вас задерживать.

Олег поспешил к своему «Жигуленку», в котором Кирилл различил сидящую Альбину. «Значит, она оставалась здесь…» – и легкое напряжение, возникшее одновременно с появлением Олега Швецова в этом безмятежном и счастливом дне, отпустило.

– О, мой юный друг! – Кирилл вздрогнул. – Простите, я, кажется, нарушил ваши утренние размышления? А мы вас вчера в ночи просто-таки обыскались. Юрий уехал в Ленинград. А каковы ваши планы?

ЭПИЛОГ

Проводы белой ночи

Небо было ослепительно белым. Нереально белым. Будто бы над Манхэттеном расстелили исполинский лист гознаковской бумаги. И ему, русскому мальчишке, увлеченному бесконечно изменяющимися архитектурными формами, казалось, что именно в этой точке планеты невидимый искуситель предлагает любому желающему продолжить, увеличить до бесконечности стремительные вертикали островных башен.

Вова Вертлиб стоял перед знаменитыми на весь мир небоскребами Всемирного торгового центра и завороженно впитывал волшебный отблеск исполинских стеклянных граней.

Спешащие прохожие с улыбкой обходили непредвиденное препятствие – удивленно застывшего элегантного молодого человека.

– Эй, парень! – доставивший Вертлиба пожилой таксист выразительно постучал прокуренным пальцем по огромному циферблату наручных часов. – Как земляк – земляку: здесь время – деньги! Сделай свое дело и пялься на эти красоты сколько угодно. Они тебе еще надоедят хуже горькой редьки! – Он выдал на прощанье ослепительный брайтоновский «чи-и-из!», и его крутобокий «таккер» отъехал от тротуара.

«Сбылась-ась-ась-ась, сбылась-ась-ась-ась идиота мечта-та-та-та!» – напевал про себя будущий известный американский архитектор русского происхождения по фамилии Вертлиб. Вибрирующий сигнал тысячного «GLOBO» удачно попал в ритм его песенки:

– Хэллоу! – «Ну не адвокат дьявола, но все равно Манхэттен кругом, понимашь…».

– Ты нормально добрался?

– Итс олл райт, дарлинг!

– Вовка, не дурачься! Ты знаешь, что будет, если ты провалишь это интервью? – он ловко протиснулся между двумя арабками, пискнув: «Пардон, мадам!». – Я серьезно! Дядя Слава очень беспокоится. Этот Коралис – большая шишка, и дяде Славе стоило большого труда…

– Нинуль, я взрослый мальчик! Я уже в холле и в самом боевом настроении…

– Остается надеяться. Мы все очень волнуемся за тебя! Обязательно позвони сразу после интервью!

– Обязательно!

Юноша быстро миновал справочное и оперативно сориентировался в холле у многочисленных лифтов. Ожидание кабины затягивалось. «И кто-о-о ска-а-зал-ал, что лифты скоростны-ы-ы-е?» – ожидание не совпадало с его возбужденным состоянием, и песенка обрела печальный фольклорный мотив. «Нужно… Нужно-нужно-нужно нам кому-то позвонить! Едь же ты скорее!» – и тут же, отвечая на его просьбу, музыкально брякнули сигнальные колокольцы лифтов. Несмотря на кондиционированный воздух, путешествие оказалось так себе, как в родном питерском «Отисе». Время тянулось подобно изрядно пережеванному «Диролу». Возникшее было желание позвонить кому-нибудь прямо отсюда, из кабины скоростного лифта Всемирного торгового центра, вместе с ощущаемой перегрузкой перемещалось все ниже по телу и вовсе ушло в виниловый пол кабины. А еще слишком серьезные лица попутчиков. «М-да, это явно не голливудская массовка…» – но несмотря ни на что, ощущение Большой Жизни присутствовало.

Присутствовало даже тогда, когда блеклая крыска, сидящая за офисным пультом, обнажая несоразмерные с кукольным личиком резцы, сообщила «мистеру Вертлибу», что «мистер Коралис задерживается, но, помня о назначенной встрече, просил извиниться и подождать его в холле. Не более четверти часа».

Русский мелко кивал головой, выслушивая скороговорку американского офисного зверька. Эти «кивочки» – жест, подсмотренный у Тома Круза в моменты, когда тот косил «под вникающего», – были отработаны заранее. По-настоящему, по-голливудски: перед зеркалом во время бритья.

– Сорри, мистер Вертлиб! – в последний раз пискнула «крыска Холли», кокетливо оправляя именной бейдж.

– Владимир, – по-своему понял ее юноша и протянул руку через стойку. Лапка Холли полностью соответствовала первому впечатлению. «Может, там, за стойкой, еще и хвост имеется?» – он попытался перегнуться через барьер, но росту не хватило.

– Вам что-нибудь предложить? Чай, кофе, вода?

– Воды, если можно.

– Справа по коридору – аппарат, – коготок грызуна указал направление движения. «Нет, прав был дед: Америка – страна не совсем вменяемая».

Вова Вертлиб быстро освоился в гостевом предбаннике «М. Дж. Коралис Девелопмент инк» и с пластиковым стаканчиком ледяной воды в руке расположился перед огромным панорамным окном холла. Внизу лежал самый настоящий Нью-Йорк. Он медленно и с нарочитым достоинством поставил воду на стеклянную столешницу комнаты для гостей, так же не торопясь извлек из кармана свадебный подарок новой «американской» родни – спутниковый телефон «GLOBO» и, разыскав в памяти номер Макса Парецкого, небрежно нажал на вызов.

– Парецкий экут-ву!

– Здорово, Макс, ты как, ты где?

– А, мсье Вертлиб! Я – нормально. Вокруг меня бульвар Круазетт, передо мной тащится в открытой «альфе» дедушка Бельмондо и собирает улыбки поклонниц. Мне не перестроиться, а у него тщеславие заело! Ладно, продолжаю: рядом со мной какая-то испаноговорящая телка, от которой мне не отделаться уже вторые сутки, поэтому торчу с ней здесь, нарезаю круги по набережной и выслушиваю папашины матюги из Монако по телефону. Думал, это опять он звонит.

– Круто! А что, бабец-то хороша?

– Вы – женатый человек, мсье Вертлиб! Ай-яй-яй! Но, по старой дружбе, так уж и быть, доложу: клевая бабешка, прыткая и гибкая. Только вот не понимает текущего исторического момента.