Постовой

— Там автопатрули постоянно стоят, никто мешки с хлебом мимо не понесет.

— Тогда может к мясокомбинату выдвинемся, где переезд, там одна дорожка…

— Мясокомбинат — это же заречный район?

— Я говорю о переезде, на границе с нашим районом.

— И встанем мы на этом проходе, как три тополя, и будем всех обыскивать? А ты, Дима, отличишь палку колбасы, упертую с комбината, от палки колбасы, купленной в магазине? Да и обыскивать всех…. Ты помнишь, что у нас перестройка и гласность? Пойдем лучше демократию душить!

И мы пошли. Единственный метод, оставленный нам государством по удушению демократии — мы могли гонять членов Демсоюза, в пылу споров о судьбе Родины, сошедших с узкой асфальтовой дорожки на жалкую парковую траву. Самых оголтелых мы были вправе оштрафовать за порчу газонов, продав ему пресловутые штрафные талоны по рублю. Но демократы нашу правоту признавали, с травы сходили, а через пару часов это безобразие было закончено, и мы были распущены по домам. Возле дома я встретил лейтенанта Гаврилова, который хихикая, сообщил мне о новом заявлении, поданным моей неугомонной соседкой. На этот раз я был обвинен в психологическом терроре, выраженном в злостном топанье сапогами под дверью Аллы Никитичны, на протяжении всей ночи, что не давало возможности спать ни пожилой женщине, ни пожилой собаке.

— И что, Саша, прийти к тебе на «опорник», объяснительную дать? Что я в половину второго прихожу со службы и сразу спать, не имея возможности нагадить соседке.

— Не, я ей в ответ выкатил официальное предостережение о необходимости проживать по месту прописки, так она ко мне уже неделю не ходит.

— Молодец, креативно.

— Что?

— Я говорю, молодец, находчиво используешь законодательство.

— Ну да, я такой.

Понедельник начался… интересно. Пока зам по службе пытал сотрудников любимыми вопросами — основания считать гражданина подозреваемым и правила применения оружия, периодически срываясь, в гневе стуча кулаком по трибуне и патетически восклицая:

— Ну вот, подойдет к тебе на улице гражданин и спросит — кто считается подозреваемым, а ты двух слов связать не можешь.

Сотрудники привычно пригибались, прячась за участковыми в пером ряду. Вроде бы все шло, как обычно. Потом командир хмуро изрек:

— Ломов, Громов! С сегодняшнего дня заступаете на двадцать шестой пост. Карточку маршрута изучите и вперед. А там посмотрим.

Видя ободренного известием Ломова, я зашептал:

— Дим, что за пост, где?

— Увидишь сам — одними губами прошептал паскудник, и больше ничего не сказал.

— Вот смотри, наша территория от кукольного театра и туда, по улице. Вот квадрат «А», вот…

— В каком смысле квадрат?

— Здесь жил прошлый председатель обкома, сейчас живет нынешний, и куча шишек из обкома и облисполкома. Раньше здесь пост стоял постоянный, ну теперь просто наш маршрут проходит, но сам понимаешь…

— Ты откуда знаешь?

Дима, с видом москвича при встрече с жителем поселка Тайга, небрежно сказал:

— Я в этих дворах вырос, я здесь знаю все.

— Ну ладно, знаток, пошли.

Глава 8

Глава восьмая. Блок — пост «Сладкий».

Когда мы проходили по улице Октябрьского Переворота, Дима потянул меня за рукав, ныряя в огромную арку, ведущую в ничем не примечательный двор, затем подтолкнул к крыльцу пятиэтажного здания, судя по отсутствию балконов — типичному общежитию:

— Давай зайдем.

Меня передернуло. Я не люблю «общаги», с их вечной неустроенностью и разрухой, общими кухнями, где женщины, обремененные семьей, среди клубов густого пара и запаха вчерашних щей, кипятят в огромных чанах постельное белье. Покрытые ржавой слизью душевые, «одна на этаж» и уборные с ржавыми и ободранными унитазами, также не вызывают ни малейшего желания туда входить. Я открыл первую, затем внутреннюю дверь и остановился. Затемненный холл гудел невнятным шумом множества голосов. Свет давали только три ярких пятна. Огромный цветной телевизор на тумбе возле стены, окошко, из которого выглядывала пожилая женщина с какой-то медалью на толстой вязанной кофте, и узкий проход возле окна вахтера, в глубине которого был виден краешек ведущей вверх лестницы. Дима обогнал меня, спеша к бабуле, где в свойственной ему куртуазной манере, прорывающейся при общении с женщинами от восемнадцать до семидесяти пяти лет, начал процесс распускания перьев:

— Добрый вечер, разрешите представиться, старший поста, сержант…

Я огляделся. Напротив телевизора, как в солдатском клубе, были расставлены ряды жестких стульев, скрепленных по пять штук. В креслах сидело несколько парней, младшего призывного возраста, одетых в стиле: «Я у мамы гопник». Но эти типы были не оригинальны и мне не интересны. Два десятка юных девиц, чьи глаза загадочно блестели в свете телевизионного экрана вызвало во мне острый приступ спермотоксикоза. Светленькие, темненькие, и даже рыженькие, любого размера и комплекции, исподтишка, бросали полные любопытства взгляды на нежданных визитеров. В холле повисла романтическая тишина. Их кавалеры недовольно хмурились, явно не испытывая к нам теплых чувств. Я судорожно сглотнул и, чтобы избавиться от наваждения, шагнул к старшему, у которого с дамой, украшенной юбилейной медалью было полнейшее взаимное удовольствие от встречи:

— Так вы, мальчики, тут будете каждый день появляться? Ой, как хорошо. Что, четыре через два? Но все равно хорошо. А то вон, байстрюки — бабуля бесстрашно ткнула пальцем в сторону напряженно молчащих полукриминальных рож — каждый день лезут и лезут к нашим девчонкам. У меня, то, пройти не могут, я их, сволочей, гоняю. Так они, как стемнеет, так и лезут через окна по веревкам, простыням. Пристают к девчонкам, безобразят, пакостят. У нас на втором этаже сотрудники живут, так эти на третий лезут. На прошлой неделе один с веревки сорвался, ногу сломал… лежит в больнице, а эти все также лезут, жизнь ничему не учит.

— Здравствуйте, а как они веревки в окна закидывают? — мне стало любопытно, и я подтянулся поближе.

— Кто?

— Ну хулиганы ваши — я махнул рукой в сторону стульев.

— Что закидывают?

— Ну, веревки и простыни на третий этаж…

Но бабулька не смутилась:

— Так у нас всего пара шалашовок завелась, ну может три, но не больше четырех. Вот они пацанов и тягают, а так девочки у нас хорошие, порядочные. Вы кстати, не женаты?

Уверив представителя администрации общежития, что мы достаточно свободны, не сговариваясь, уселись в уголке, вытянув уставшие ноги.

— Прикинь, три этажа девок — сквозь зубы зашипел бравый сержант Ломов: — и все скучают. Вон, смотри, какая кудрявенькая сидит, сюда поглядывает. Нет, здесь мне определенно нравится. Там за углом, кстати, еще одно здание, но там девахи постарше, в основном семейные и сотрудники.

— Ну да, это не Нахаловка. Здесь поинтереснее будет. Да и результаты попрут, все центр города.

Посидев минут десять, мы сделали ручкой вахтерше, и пошли на маршрут. Пост откровенно радовал. Не успели мы пройти и пары сотен шагов, как были остановлены седым полковником- медиком, который потребовал от нас отдания воинской чести. Полковник был «под шофе», и не смотря на теплую погоду и приказ по гарнизону, почему-то, в каракулевой папахе. Взяв военного под руки, мы поволокли его в квартал «А», где, как оказалось и проживал начальник главного госпиталя. Чтобы сбить желание военврача непременно добиться от нас отдания чести, Дима всю дорогу рассказывал байку, что придя на службу в Привокзальный район, он первые дни вообще не отнимал руку от обреза фуражки. Толпы железнодорожников, огромные звезды на погонах которых смутили молодого сержанта, принимавшего их толи за прокуроров, то ли за летчиков в генеральских чинах, испуганно шарахались в сторону от нашего строевика. Когда мы передавали заслуженного военного доктора в заботливые руки супруги, тот ржал как конь, и приглашал заходить в гости, по- простому.