Постовой

— А что так дешево, почему не десять, не пятьдесят?

— У меня принципы — вот и думай, к чему это.

— Хорошо, пять тысяч, значить пять, давай сотовый, я позвоню вниз шоферу, он поднимет деньги сюда, там, в дипломате, шесть тысяч.

— Подожди — я подошел к последнему, приехавшему бандюку, нащупал у него в кармане брюк пульт с ключами от «Навигатора», нажал на кнопку. Внизу бесшумно мигнули огоньки сигнализации черного джипа. Рукояткой пистолета по лицу, даже газового, это больно. Шеф сразу растерял свою вальяжность, особенно когда я, стараясь сохранять индифферентное лицо, приставил к его затылку ствол.

— Подожди, подожди, ты не так понял, я про другого водителя имел ввиду… в другой машине, не стреляй, прошу… в этой машине есть деньги, всего две тысячи, в багажнике, под поликом дипломат…

— Я сейчас вниз спущусь и проверю, если ты не соврал, вернусь и мы продолжим — я отцепил Сомова от трубы, и потащил наружу — я тебя в ванной пристегну, чтобы ты с ними не разговаривал…

— Стой, стой — Сомов успел схватить свой баул — я им свои шмотки не отставлю, сразу ноги сделают.

Я прикрыл дверь в комнату и, приложив палец к губам, потащил Сомова в подъезд. Мы дошли до выхода во двор, никого не встретив по пути. Под поликом, в огромном багажнике «Линкольна», действительно лежал «дипломат», в котором были деньги, три упаковки, считать их было некогда. Дипломат я выбросил в мусорку в соседнем дворе, потом мы быстрым шагом, дворами, двинулись в сторону улицы Марата.

— А деньги?

— Какие деньги, Андрюша?

— Ну, ты собирался деньги у них забрать?

— Пусть ждут, пошли.

На Марата нас ждала бледная Наташа с уже полученными чемоданами.

— Так, Наташа, где тут ближайшее отделение милиции?

— Вон там.

— Идти долго.

— Полчаса где-то.

— Веди, только дворами — я застегнул Сомову руки впереди, перекинув на запястья его пакет, чтобы посторонним не были видны металлические браслеты, взял у Наташи тяжелый чемодан, вручив ей тот, что полегче: — ну что, пошли?

Глава 28

Глава двадцать восемь. 1992 год. Окончательное окончание.

Отдел милиции ютился в старом дореволюционном здании цвета детской неожиданности. На крыльце стояли сотрудники, перед окошком дежурного скандалили ветераны.

Пристегнув Сомова к очередной трубе я ввалился в дежурку, махнув удостоверением:

— Коллеги, пакетом не богаты? Вещдоки упаковать.

Замотанный помощник дежурного покопался в столе и протянул мне большой конверт серой бумаги:

— Пойдет?

— Конечно! Данке шон.

Я сунул в конверт «наган» и доллары, перемотав их шарфом, чтобы скрыть характерные очертания.

— Товарищ капитан, можно печать, изъятое опечатать?

Капитан поднял на меня отрешенное лицо, быстро оттиснул по углам в середину штамп «Для пакетов», и снова уткнулся в журнал происшествий.

Я дал моим спутникам расписаться на месте печатей, указав их в акте изъятия, как понятых, а потом потащил Сомова во внутренние помещения:

— Пойдем, в туалет тебя свожу…

— О спасибо, начальник, уже давно хочется.

В уборной, дождавшись, когда жулик сделает свои дела, я снова нацепил ему наручники вперед, продев руки в лямки баула, а потом, проверив, что никого рядом нет, засунул переделанный газовик стволом вверх во внутренний карман фуфайки, предварительно протерев его и заботливо застегнув все пуговицы.

— Э, ты что творишь начальник?

— Это если ты себя неправильно поведешь, или рот откроешь не вовремя, будешь убит при попытке вооруженного побега. А кто тебе револьвер на тюрьме дал — я не знаю. Все, пошли.

Такси до Пулково обошлось мне очень дорого, нет совести у Питерских таксистов. Приехав в аэропорт, я еще раз проинструктировал своих подопечных:

— Наташа, теперь ты отдельно, мы не знакомы, просто соседние места. Я не смогу помочь с чемоданами, поэтому все сама. В Городе все будет позади, а пока так. Давай, а мы тут с Андреем поговорим.

— Андрюша, веди себя хорошо, и я тебе помогу. Не скажу, что ты в наше СИЗО не попадешь, но сделаю так, чтобы вышел ты оттуда побыстрей. И не болтай пожалуйста. Узнаю, что в камере язык распустил — найду… Понял ли?

— Да понял, я все, понял.

— Ну а теперь пошли проходить досмотр, не хрен здесь сидеть. Когда я потащил Сомова мимо рамок, навстречу мне выскочил сержант из группы досмотра:

— Куда пошли? Давайте через рамку проходите.

— Через какую рамку? Конвой, у меня оружие, на нем наручники. Что смотреть будешь, я и так говорю, что мы запищим? Вот документы.

— Ладно, только мы все равно командиру корабля сообщим, что на борту оружие. Дальше на его усмотрение, может потребовать сдать оружие в сейф экипажа.

— Ну конечно, это ваши дела, поступай как положено.

— Ладно, проходите, удачи.

Три часа в «чистой зоне» тянулись очень медленно, но хотя бы здесь был минимальный шанс встретится с ребятами шефа. Главное было не заснуть, а то с Сомова станется достать поиграть револьверчиком. В полете я отвел Сомова в туалет, куда мы втиснулись вдвоем под удивленными взглядами пассажиров, оружие я у него забрал, в будущей реальности оно ему ни к чему, а то потом забуду, знаю я себя. Ну наконец в иллюминаторе заходящего на глиссаду «сто пятьдесят четвертого» мелькнула гладь реки, знакомые дома, раздался стук вышедших шасси, почти дома.

— Разрешите, товарищ майор?

— Бля, Паша. А ты где был все это время…. Шмидт обосрался, с дизентерией в больничке лежит, но он хоть отзвонился, а ты где гулял? Бухал что ли все это время? Ты у меня точно на дежурствах помрешь…Не ожидал я от тебя такого.

— Я товарищ начальник ваших претензий не понял. Жулик в дежурке с утра сидит, со всеми документами, следователь в курсе. Я дома только вещи оставил и к вам. Мне бы отгульчик на сегодня, а то устал я что-то…

— Не понял! Ты что, один летал? А как тебе человека отдали? Ты не звиздишь, случайно?

— Александр Александрович, жулик в дежурке сидит, что мне звиздеть. А выдали, потому что я очень обаятельный, а культурные питерцы это ценят, не то что вы… Могу на сегодня быть свободным?

— Иди, разп…разгильдяй, отдыхай. Завтра чтоб без опозданий.

Через два часа.

— Куда ты полез?

— Наташ, держи лестницу. Вот здесь две половинки кирпича в яме, они не закреплены, пакет будет там.

— А они не испортятся?

— Нет, тут вода только весной на дне ямы проступает, на такую высоту не поднимается. Может деньги немного отсыреют, но их потом просушить можно будет. Тем более нам же не годами тут хранить, я думаю, за несколько месяцев вопрос решится.

Через месяц.

— О какие люди. Здоров Топтышкин, тебя уже выпустили?

— Я не топтышкин. Да начальник, выпустили. Я так понимаю, что ты обещание выполнил?

— А что случилось то?

— Следователь дело прекратил за примирением сторон.

— Ну видишь, как бывает. Ты сейчас куда?

— Да пойду к потерпевшему мирится, да перед Клыком повинится надо, как-то я с ними поступил…Только мне деньги через пару дней пришлют, а пока надо….

— На, Андрей, две тысячи, хватит?

— Спасибо начальник, не забуду. Я пойду?

— Иди. Только, Андрей, не советую в Питере искать тех людей. Ничем хорошим это не закончится.

— Да я понял уже, командир, не поминай лихом.

Глава 29

Глава двадцать девять. Ложь во спасение.

Старая сука, моя соседка, опять испортила мне прекрасный вечер выходного дня. Часов в десять вечера, когда ничего не предвещало, она стала дубасить в стену, с криком, что у меня играет громкая музыка. А мы, всего лишь, с моей однокурсницей готовили контрольные по общей части уголовного права. Взбесившись от отсутствия реакции с моей стороны, старая перечница прибежала к двери, и стала ломится в нее. Пришлось открывать дверь и, громким словом и угрожающими жестами, успокаивать старушку. Естественно, творческий вечер был сорван, барышня попила кофею и мы, прихватив за компанию Демона, отправились провожаться до ее дома, благо жила она в трех остановках от меня. Всю обратную дорогу я, не на шутку разозленный, обдумывал план мести. Планы были прекрасны и вполне осуществимы, мои криминальные таланты сбоя не давали. Единственная закавыка была в пункте, куда спрятать трупы. С шавкой проблем не было, я даже местечко присмотрел, где она могла упокоится. Сам бы там лежал с удовольствием, мне не жалко. Но вот Алла Никитична была женщиной крупной, с тайным сокрытием ее тела могли возникнуть трудности. От дурных мыслей разболелась голова, и, тогда я, промаявшись полтора часа, понял, что таблетка меня совсем не спасает, вышел на балкон. Пенсионерский двор был тих и печален, свет горел только в нескольких окошках, зато в половине квартир вспыхивали сиреневые отсветы телевизионных экранов. Интересно, что показывают в час ночи такое популярное — «Рабыню Изауру» или «Санту-Барбару», где в коме постоянно находился таинственный Сиси? Нагулявшийся Демон дрых, почти полностью взобравшись тушкой на мой матрас, взвизгивая и подергивая лапами в беспокойном сне. Я дышал свежим осенним воздухом, оперевшись на металлические перила балкона. Серое низкое небо тёмными плотными тучами закрыли звёзды, дождя ещё не было, в воздухе висела лишь лёгкая водяная взвесь, которая приносила моему раскаленному лбу некоторое облегчение. Демон внезапно вскочил, вопросительно негромко взлаяв, но потом учуял меня и, пропихнувшись мимо хозяйских ног, встал рядом со мной, положив на перила мощные передние лапы и тяжелую голову. Глядеть на пустую улицу псу, быстро, надоело, романтики ночного неба он не понимал. Бросив на меня жалобный взгляд, но поняв, что кормить голодную собачечку, в ближайшее время, не будут, Демон тяжело вздохнул и ушёл в квартиру. Постепенно головная боль отступала, и меня охватило странное умиротворение. Радуясь исчезновению тупой боли, я, даже, был готов простить соседку, при условии, если ближайшие две недели я не вижу ни ее, ни ее псину. Внезапно я понял, что рядом со мной кто-то есть. Негромкое шуршание раздавалось слева, я пригляделся и увидел, что из-за балконного ограждения высовывается голова соседской болонки. Заметив меня, мелкая тварь зарычала и оскалили зубы. Решение пришло мгновенно, сейчас ты за всё поплатишься, старая дрянь. Я схватил недопсину за пасть и, не дав ей даже тявкнуть, перетащил этот кусок шерсти на свою сторону балкона. Утро для меня началось рано. Ровно в шесть часов утра в предрассветном сумраке подъезда раздавались крики. Ночь для меня прошла бурно, я попытался снова уснуть, но пронзительные вопли соседки, казалось, проникали прямо в мозг. Я со стариковским кряхтением встал и, подтянув трусы, выглянул на улицу. Старая хрычовка, собрав вокруг себя небольшую толпу таких же почтенных матрон, бегала кругами, дико вопила, тыкая руками в сторону кровавых пятен, разметавшихся сочными брызгами прямо под её балконом. Старуха бесновалась внизу, привлекая сочувствующих или просто разбуженных из соседнего дома, еще минут пятнадцать, затем устало упала на лавочку, закрыла лицо руками и горько заплакала.