Постовой

В двадцать три часа ноль пять минут, после того, как суровая вахтерша выгнала всех озабоченных кавалеров из фойе девичьей обители и, тщательно, заперла дверь на засов, Сапог привычно подергал связанные узлами простыни, намереваясь проделать свой традиционный путь до постели постоянной подруги — Галки Липатовой, чья девичья обитель была аккурат на втором этаже. В это время, на голову ему, кто-то накинул вонючий матерчатый мешок, а когда парень попытался сорвать эту дрянь с головы, и примерно наказать тупого шутника, расслабляющий удар в солнечное сплетение заставили его согнуться. Очень занятый бессильной попыткой вздохнуть, на завернутую назад и вверх руку, Коля почти не реагировал. Через пару минут, чуть отдышавшись, Николай попытался освободится, но вздернутая почти к затылку рука и пара бодрящих пинков в район почек, заставили Сапожников продолжить скорбный свой путь в унизительно согнутом положении, да ещё с мешающей дышать тряпкой на лице. Наконец его путь закончился. Получив напоследок сильный толчок и ударившись плечом обо что-то твёрдое, Николай смог снять с головы мешок и попытался оглядеться. Судя по всему, его приволокли в заброшенный металлический гараж. Единственный источник света в этой кромешной темноте, был небольшой электрический фонарик, закрепленный под потолком, чей слабый свет с трудом позволял разглядеть лицо сачкливого мента, которого Коля с друзьями неудачно пытались ограбить два дня назад.

— Ты что творишь, ментяра, да ты сядешь за меня — привычно заблажил Николай, пока легкая пощечина не прервала его, сразу после этого последовала другая, было не больно, но очень обидно.

Через десять минут, после неудачной попытки сбить меня с ног, заорать и других, разрушающих доверие между людьми реакций, разговор с Николаем стал более конструктивным. Нет, я не бил парня, вернее почти не бил, мои побои почти не причиняли ему боли, или, не дай Бог, телесных повреждений. Похлопывание по лицу, толчки, удары в стенку возле головы или промежности приносили унижение, тоску и чувство безысходности. Всё это я делал молча, только расхохотался, когда Николай стал громко звать на помощь.

— Ты что, Коля, дурак? Ваша банда всех мужиков в гаражах распугала, теперь здесь с наступление темноты никто не ходит.

— Что вы хотите от меня? — дрожащий голос клиента и вежливое обращение на «вы» — все однозначно указывало, что первый, самый сложный этап принуждения к доверию преодолен, прогресс в нашем общении наметился.

— Мне надо, чтобы ты рассказал про все ваши грабежи!

Николай, последние пять минут скуливший на корточках в углу, попытался вскочить, пылая праведный гневом честного человека, но тычком в плечо он был отправлен на исходную.

— Какие грабежи, дядя Паша!

О, уже дядя, значить надо додавливать «племянничка».

— Ты че, думал это просто так, смехуечки? Мы вас предупреждали, чтобы вы не гадили где живёте? (Николай старательно кивает, в его голове уже сложилась картинка, что мы ему все это говорили, и неоднократно). Ты думаешь, мы ничего о вас не знаем? Да вы совсем охренели, уже меня грабануть решили!

Ишь, глаза полыхнули, это надо гасить, опасные мысли в дурной голове, что им оставалось чуть-чуть, до того момента, когда бы я, отпинанный, лежал на загаженном асфальте. Эту ересь надо быстро выжигать в его мозгах.

— Ты, что, думаешь, я вас зассал?

Чуть не кивнул, сученок.

— Скажи Николай — голос делаю ласковый, рука почти дружески на плече парня, но пальцы цепко ухватили ворот кофты: — а где сейчас Рыжий?

— В больничке, вы же ему нос сломали.

— Не я, а столб ему нос сломал. А ты, сейчас, где находишься?

Растерянный взгляд парня упирается в непроницаемую темноту.

— Вот и получаться, один в больнице, второй в плену, остальные будут тоже, либо там, либо тут, вопрос только времени. Или ты думаешь, что я крейсер «Варяг», с вами биться и потом гордо тонуть? Нет, я вас всех просто посажу, во всяком случае, тех, кто будет меня злить. Ладно, мы отвлеклась, возвращаемся к грабежам. Рассказывай!

Опять Коля погрустнел, но у меня на его переживания времени совсем нет. Через десять минут я встречаюсь с напарником, который последние полтора часа героически имитирует, что мы вдвоём несём службу совсем в другом месте. Рация у него, одна, поэтому даже предупредить меня о форс-мажоре, он не сможет. Так, как это моя война, я ему не сказал, где я буду находится. Мне сложно доверится даже напарнику, в вопросе, грозящем мне перспективой пилить лет лобзиком в районе солнечного Иркутска в течение лет так пяти, да и то, с учетом условно-досрочного освобождения. Так что нам с Димой остается только надеяться, что каждый из нас достойно отыграет свою роль в автономном режиме. Греет мысль, что после одиннадцати вечера, отцы-командиры посты почти не проверяют, горячее время, не до того. А пока я должен прогнать Коле такое фуфло, которое очень похоже на их реальные криминальные подвиги, чтобы у парня даже тени сомнения не возникло, что я о чем-то не знаю. Ну, раз-два-три, поехали. Пальцы скручивают ворот кофты, костяшки упираться с судорожно дрожащую шею парня, лицо в лицо, делаю самую страшную рожу, нарушаю его личное пространство.

— Мужика помнишь, когда его сзади, у ворот гаража забили? А возле Дворца культуры бумажник кто у мужчины забрал? Пацана за консерваторией напомнить, или через боль будем вспоминать?

(Какой — ни будь пацан, все равно был, уже после пацанов пошли мужики). А где у нас на районе ботана можно встретить — ну конечно, возле консерватории. Николай вздрогнул, зрачки метнулись вбок, бинго! Давим дальше. Рот мелкого жулика округляется, формируя возмущенный вопль о его невиновности, но движением кулака я скручиваю ворот сильней, и Николай скисает:

— А вы откуда знаете?

— Коля, ну ты тупой. Кого ты сегодня из пацанов не видел?

В глазах парня я вижу понимание. Клише, созданное Голливудщиной, услужливо рисует в его мозгу картинку, как Рыжий, прикованный к больничной кровати стальными браслетами, хныкая и давясь сукровицей из сломанного носа, взахлёб облегчает душу двум суровым фэбээровцам, ой, извините, операм.

— Рыжий, сука… — сколько боли в этом стоне человека, потерявшего веру в воровской ход и пацанское братство.

— А ты что думал? Когда реальный срок корячиться, все очки начинают зарабатывать, чтобы условный срок получить. Теперь каждый за себя. Ладно, к делу. Я сейчас отойду отлить, ты здесь посиди пять минут, приду, продолжим.

Прихватив Николаю руки мотком эластичного бинта к распорке крыши, я, почти бегом, бросился к отделу, где уже метался мой встревоженный напарник. Быстро отметился у командира, сказал Диме, что его помощь не нужна и бегом, обратно в гараж. Откинув дужку замка, стал осторожно открывать ворота, имея опасение, что Николай развязался. Я осторожно приоткрыл створку ворот и заглянул — Николай сидел в той же позе, в которой я его оставил, мне кажется, что единственной его мыслью было — почему так бесконечно тянуться эти пять минут.

— Почему мы не в отделе разговариваем, а здесь?

— А это Коля моё задание, чтобы в уголовный розыск перевестись….

— Что-то дядя Паша, херня какая-то творится….

Блин, ну как знал, нельзя было жулика оставлять наедине со своими мыслями, ни к чему хорошему это не приведёт.

— Ты знаешь, достал ты меня. Я сейчас тебя покрепче привяжу, кляп в рот засуну, и сиди ты тут, пока не надоест, а я пойду. Завтра с утра кого-нибудь из вашей шоблы отловлю и буду крутить, а ты сиди здесь, пока я тебя не выпущу. А потом, когда ты останешься единственный на свободе, иди, доказывай, что ты не прятался от милиции, а взаперти сидел. Когда тебя, как несознательного, в следственный изолятор отправят месяцев на шесть до суда гнить, а остальные будут, под подпиской, к следователю на допросы из дома являться. И ни одна же падла тебя на СИЗО не подогреет, все свои дела будут решать. А я тебе даю уникальный шанс, вторым после Рыжего, с явкой с повинной, в отдел явиться, а ты не ценишь. Вот скажи, Коля, вас сколько было?