Страница 20 из 54
Глава 8
– Я – рыцарь и как раз этого самого ордена, и хотя печали, бедствия и злоключения свили в душе моей прочное гнездо, однако ж, от нее не отлетело сострадание к несчастьям чужим. Из песни вашей я сделал вывод, что ваши несчастья – любовного характера, то есть, что они вызваны вашею любовною страстью к неблагодарной красавице, которой имя вы упоминали в жалобах ваших.
Корнилов и Санчук тянули спички, чтобы решить, кому сесть на ближний к начальственному месту стул в кабинете Кудинова. Понятно, что никому не хочется сидеть в непосредственной близости от эпицентра землетрясения. Корнилов, правда, сначала припомнил Коле Санчуку, кто из них упорно придерживался «собачьей» версии, но потом решил, что довериться судьбе будет справедливее. Все получилось действительно справедливо: длинный Корнилов вытянул длинную спичку, короткий Санчук – короткую. Судьба отодвинула Корнилова от начальственного гнева на диаметр Санчука в талии, то есть, довольно далеко.
Но Валентин Петрович Кудинов удивил их в очередной раз. Он не стал ретранслировать с усилением все то, что выслушал от высокого начальства в свой адрес. Он, правда, был несколько суше с подчиненными, чем обычно, официальнее, величал их по фамилиям, хотя еще вчера звал по именам. Еще он позволял себе болезненно морщиться, когда в ушах снова начинал звучать низкий голос высокого начальства: «Хватит мне тут му-му!.. Ты, Кудинов, у меня в живодеры пойдешь! Ты у меня Му-му топить поплывешь! Я тебя поставщиком в корейский ресторан устрою! Ты у меня через Неву по-собачьи поплывешь!» и т. д.
Все это Валентин Петрович оставил в себе. С Корниловым и Санчуком он подробно обсудил сложившееся положение, внимательно выслушал новые идеи, сделал несколько замечаний, кое-что порекомендовал, пообещал усилить их группу при первой возможности и отпустил с миром.
– Отец родной! – прочувствованно воскликнул Санчук, оказавшись, наконец, в родном кабинете. – Батюшка родненький! Заступник, благодетель! Да мы за тебя… Да мы за тебя… Даже самого высочайшего лабрадора заарестуем…
Успокоившись, Коля Санчук выпил два стакана воды, достал фотографии трех убийств и стал рассматривать их, аккуратно перекладывая из одной стопки в другую.
– Это ж надо! – восклицал он время от времени. – Кто бы мог подумать!
Со стороны казалось, что он рассматривает отпускные фотографии своей хорошей знакомой или близкой родственницы.
– Даже голос на нас не повысил! – Санчук никак не мог отойти от приятного потрясения. – Подумать только! Никогда у меня такого начальника не было, как Валек. Я представляю, какую ему бахчевую культуру сегодня вставляли за нашу «собачью» версию. А нас даже огурчиком не побаловал! Человек с большой буквы…
– А ты своего следующего ребенка назови Валей, – предложил Корнилов. – Универсальное имя.
– Ну уж нет, с меня отцовства хватит. Это больше тебя касается, молодожен. Не мог в честь Вали-начальника «вольво» купить. Хотя бы старенькую. Никакого инстинкта чинопочитания… Обрати внимание, Михась, что все убитые совершенно разного социального положения, разного темперамента, характера. Первая девчонка, Даша Куразова – хулиганка, пэтэушница, шпана. Людмила Синявина – интеллектуалка, старая дева, «синий чулок». Елена Горобец – бизнес-вумен, богатая, активная, ухоженная. А лежат как-то одинаково покорно, без всяких признаков борьбы, сопротивления. Тебе это не кажется странным?
– С позиций обычного современного человека все в этом деле выглядит странным, – ответил Михаил, что-то чертя на листке бумаги. – Но стоит только взглянуть на это с другой стороны…
– Только не надо мне рассказывать про окна и двери, – перебил его Санчук. – Запас ангельского терпения Валька на этой версии закончится, и он превратится для нас в того самого монстра, про которого ты мне с утра втюхиваешь.
– Послушай, Санчо, мне ли тебе говорить, что в каждом сложном уголовном деле, в каждом запутанном клубке обязательно торчат ниточки. Что они значат, какую роль играют, мы пока не знаем, но тянуть за них надо обязательно. Может, завтра я уже забуду про все эти народные поверья, но не исключено, что именно они дадут нам настоящую зацепку. А вообще-то мне странно, что ты, хохол, так равнодушно относишься к восточно-славянскому фольклору. Оторвался от корней, от вареников с вишней и саманных хат. Например, по Полтавщине издавна ходило такое поверье: если двери в хату… самые обыкновенные двери…
В этот момент дверь распахнулась от сильного толчка. Корнилов заметил, что Санчук вздрогнул от неожиданности, и отметил это со злорадством, чтобы припомнить напарнику при случае. Сначала в кабинет вошел снежный человек, но коротко подстриженный, в безукоризненном черном костюме. Он тут же отступил к стене, пропуская следующего, сам же превратился в чучело йети. Второй такой же мелькнул в дверном проеме и аккуратно прикрыл дверь, оставшись снаружи.
Когда перемещения в дверях закончились, оказалось, что в кабинет вошел невысокий человек в черных джинсах и мешковатой рубашке. У него было очень приятное лицо, можно сказать, благородное, и неприятные, бегающие глазки. Казалось, дай им волю, и они побегут не только по лицу неожиданного гостя, но юркнут за воротник, выскочат через рукав, а потом и вовсе поскачут по стульям, подоконнику, грейпфрутовому дереву.
Человек постоял посреди кабинета, между двумя столами и стульями, и выбрал нейтральное кресло возле цитруса.
– Разводите? – спросил он, отрывая доверчиво склоненную на его плечо веточку. —
У меня фирма есть «Русская зелень». Могу вам пальму привезти в три обхвата или баобаб. Вы только, ребята, дело свое сделайте, как надо…
Он посмотрел на удивленного Санчука, потом на Корнилова, который в данный момент находился в процессе закипания за обиженный цитрус.
– Я – Горобец…
Мужчина достал из нагрудного кармана визитки, хотел встать, но хитрое кресло умышленно углубленной посадки не сразу отпустило его центр тяжести. Зато его охранник мгновенно ожил, в два шага пересек кабинет, принял из рук шефа визитки и положил их на столы хозяев кабинета. Впечатление было такое, будто экскаватор поднял и перенес в зубастом ковше пару гвоздиков.
– Елена Горобец ваша жена? – первым заговорил Санчук. – Примите наши соболезнования.
– На хрена мне ваши соболезнования, – поморщился Горобец. – Меня, вон, главы администраций и депутаты телеграммами уже завалили. Скорбят, разделяют, соучаствуют… Вы мне нелюдя этого найдите. Достаньте мне его, ребята…
– Анатолий Иванович, – старательно прочитал Санчук визитную карточку, но Горобец не дал ему включиться в разговор.
– Мы с Леночкой, можно сказать, только жить начали, – он подпер лоб рукой, принимая старинную позу «пригорюнившись». – Она так мечтала свой стадион-магазин открыть. Через неделю уже запланирована сдача. Название все придумывала. Она же была творческим человеком. Креативные мозги имела. Вот название и придумалось! Думаю, назвать его теперь «Лена». Тут без вариантов. Плевать, что почти «Лента». Пусть они переименовываются, если им так хочется. Через неделю открытие. Будем перерезать черную, траурную, ленточку. Всем Ленам – первым посетителям магазина – пятидесятипроцентная скидка и подарки от покойницы. Ваших жен как зовут?
Санчук наморщил лоб, видимо, вспоминая. Корнилов мотнул головой.
– Неважно, – махнул рукой Горобец и снова сел в кресло. – Я вам, ребята, и так золотые карты покупателей сделаю, будете бесплатно отовариваться. Вы только его мне добудьте к открытию магазина. Я многого не прошу. Пусть будет все по закону: следствие, суд, исполнение приговора… Там поглядим, там видно будет.
Я бы только хотел этого отморозка в день открытия к магазину подвезти, чтобы посмотрела эта гнида, какого человека жизни лишила. Когда народ ломанется за покупками, тысячи покупателей попрут, как на штурм Зимнего, он поймет, на кого поднял свою кровавую руку…
– Мы предполагаем, что ваша жена – уже третья его жертва, – вставил реплику Корнилов.