Связанные венцом

Другим бы я подобного оскорбления не простил. Но ведь не вызывать же на поединок собственную жену.

Она опускает голову. Разворачивается спиной и отходит к сундуку. Я не могу видеть ее, но и отвернуться не могу. Смотрю, испытывая болезненную тоску, на ее точеное тело, слежу, как одержимый, за каждым плавным движением.

Вот она медленно, будто бы дразнит, стягивает сапожки. Расстегивает корсет, открывая взору белый батист сорочки. Сквозь легкую ткань просвечиваются изящные изгибы, контуры узкой спины, тонкой талии. Хрупкое плечо виднеется в широком вороте.

И внутри у меня вместо холодной ярости разгорается самый настоящий огонь.

Когда она берется за ремень брюк, я уже понимаю, что нужно остановиться. Точно остановиться. Но все равно мучаю себя, наблюдая, как постепенно оголяются точеные бедра, изящные икры. Хорошо, хоть сорочка доходит до середины бедер, прикрывая более желанные моему взору места. Иначе я бы точно не выдержал.

Резко разворачиваюсь и быстро выхожу. Иначе за себя не ручаюсь. Как можно одновременно испытывать ярость и мучительное желание?

Усмирить эмоции удается уже в зале. Заказав кружку эля, устраиваюсь за свободным столиком. Большинство посетителей уже разошлись, остались немногочисленные постояльцы “Сытого кота”, решившие перед сном промочить горло.

Только вместо того, чтобы пить, я гипнотизирую взглядом запотевшую посудину с прохладным напитком. Из головы не выходит образ Аны. Она так и стоит перед глазами. Испуганная, ошеломленная, с протянутыми ладошками, в которых полным-полно сверкающих монет.

Видимо, где-то мы свернули не туда, что-то не обговорили… И если она и вправду не сомневалась в своем мужчине, во мне, то почему так поступила? Неужели в ее мире такое поведение в порядке вещей? Или мужчины там иначе смотрят на жизнь?

Так и сижу, задумчиво сверля невидящим взором потихоньку нагревающийся эль, пока не уходит последний посетитель. И только тогда, оставив выпивку не тронутой, поднимаюсь в номер, искренне надеясь, что Ана уже спит.

Но она не спит. Лежит в темноте, с головой укрывшись одеялом и отвернувшись к стене. И усердно притворяется. Понимаю это буквально в ту же секунду, как только открываю дверь и переступаю порог. Дыхание жены моментально учащается. Я почти слышу, как быстро бежит по ее венам кровь, разнося волнение и легкий страх. Чувствую ее боль. Ее непонимание. Обиду.

И я не знаю что делать. Пожалуй, впервые не знаю.

Под ногами что-то тихо шуршит.

Опускаю взгляд и молча смотрю на желтые кругляши монет. Они немым укором поблескивают в темноте. Наклоняюсь, беру в руку первый попавшийся. Прохладный металл жжет пальцы. Мне хочется отшвырнуть эти деньги, убрать с глаз долой. Вернуть на лицо  Аны ту самую открытую, искреннюю улыбку.

– Извини, – внезапно говорю. Хоть и не думал просить прощение. И слышу, как мой голос сливается с другим “извини”.

Ана садится на постели. Растрепанные волосы обрамляют бледное лицо. Она старательно отводит взгляд от монет, золотистым дождем рассыпавшихся по полу.

– Извини, – повторяет она. – Я не подумала об этом. О том, что ты почувствуешь. Я не хотела тебя обидеть или унизить. Просто мне показалось несправедливым, что только ты зарабатываешь. Устаешь, почти не спишь. Я ведь тоже могу немного разделить твою ношу. Тем более, что я привыкла сама себя содержать…

Ее головка наклоняется еще ниже, не желая встречаться со мной взглядом. Маленькие кулачки комкают край одеяла.

– И ты меня извини. Я не должен был так рычать на тебя, – от воспоминаний о том, как она, такая яркая и чарующая сидела там, в зале, внутри снова поднимается гнев. – Мне трудно сдержаться, когда вижу, как на тебя смотрят другие. Знаю, о чем они думают. Обещаю, впредь, постараюсь учитывать, что ты совершенно из другого мира и воспринимаешь наши обычаи не так. Я лишь хочу, чтоб ты запомнила и поверила – я смогу о тебе позаботиться. Смогу защитить. Тебе не нужно пытаться что-то доказать или о чем-то беспокоиться. Для этого у тебя есть я.

– А что же мне тогда делать? Вышивать крестиком? – ворчит Ана.

Ее кулачки, наконец, расслабляются и перестают так крепко сжимать кромку одеяла.

– А ты любишь вышивать? – недоверчиво уточняю.

Она издает какой-то звук, смутно напоминающий хихиканье.

– Честно? Не очень, – качает головой. – Я музыку люблю.

– Вот и занимайся музыкой в свободное время. Тем более, что работы у тебя будет навалом, в качестве королевы Ньелокара.

Она вздрогнув, поднимает голову и, наконец смотрит мне в глаза.

– Я боюсь быть королевой. Я ничего не умею. Ничего не знаю.

Паника плещется в ее взгляде, порозовевшие было щечки, снова бледнеют.

– Ана, я ведь просил, мне довериться, разве нет? Я и наша семья тебе обязательно поможем. Ты справишься, уверен!

– А я не очень, – закусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать всхлип.

– И снова же вспомни, я просил мне верить, – твердо произношу.

Видимо это дело не одного разговора – научить жену доверять.

– Я знаю, о чем говорю, чувствую. Ты будешь отличной королевой. Видимо не зря ты попала в этот мир. Вселенная намекает нам, что свежий взгляд, возможно, поможет разрешить проблемы Мизельи, и посмотреть на ситуацию с другой стороны. Наш старый мир, похоже, пора всколыхнуть новой кровью.

Она снова хихикает. На этот раз открыто, и не смущаясь.

– А теперь уж точно давай спать. Завтрашняя дорога обещает быть долгой и сложной. Ночь или две нам придется провести под открытым небом.

Она послушно кивает и ныряет сразу же под одеяло. А я еще долго сижу на крышке сундука, задумчиво всматриваясь в усыпанный звездами небосвод, и думаю над словами, которые сказал Ане. Как ни странно, но раньше мне это в голову не приходило, пока не озвучил, сам себя удивив. Видно и правда проказница судьба решила взболтнуть наше застоявшееся болото. Слишком долго мы жили по накатанной, слишком долго цеплялись за старые, принесенные из первородного мира традиции. Уже давно пора что-то менять. Но мы, привыкнув к такому образу вещей, не в силах заметить гниль и плесень старого уклада. А вот Ана, Сабина… Они совершенно другие, и мир их тоже другой… Они могут то, что нам не дано.

Глава 27

Анастасия

Где-то на дороге между Цегрином и Заной.

Уже второй час поездки я сносно держусь в седле. Не так, чтобы можно было назвать меня опытной наездницей, но гораздо лучше, чем вчера. И это с какой-то стороны плохо, ибо позволяет мне не так уж пристально следить за собой, а предаться раздумьям. Тем более, после вчерашнего-то разговора.

Муж едет рядом, тоже о чем-то задумавшись. Хмурится. Настороженно осматривает окрестности. Сегодня с самого утра он какой-то не такой… чужой… Немного отдалившийся. Хотя, может это мне так кажется. Просто все предыдущие дни мы постоянно были рядышком – то я у него на коленях, когда приходилось делить одну лошадь на двоих, то уже на своей, но он все равно держался рядом, страхуя меня и обучая премудростям “всаднической” науки. А сейчас потребности в этом отпала...

Только чувствую я себя какой-то покинутой, что ли… Как будто в один миг стала ему безразлична.

В очередной раз искоса кидаю взгляд на Сила. Вчера он просил довериться, а как доверять тому, кого знаю без году неделю. Никита, проживший со мной бок о бок столько лет, и то кони мочил. Только Сил… он ведь совсем не похож на брата. Он другой… И я сейчас совсем не о драконьей сущности, с которой он делит собственное тело. Даже без этого самого дракона в нем чувствуется сила. И твердость. И ответственность, которой так не хватало моему Никите. Да и много ли королей могут похвастаться умениями выживать в качестве простолюдинов, тем более во враждебно настроенной стране?

Но доводы рассудка совершенно не прогоняют затаенный, взращенный годами страх. Я подспудно жду подвоха. Вдруг муж сладкими речами заманивает меня, а потом хоп – и золотая клетка. Или не золотая, это уж как повезет. Моя судьба полностью в его руках. В Мизелье он король, а я никто....