Пятнадцать ножевых

Глава 13

— Да будьте же вы человеком! Отпустите Томилину домой. Она совсем никакая после этой аварии.

— Как ты ко мне обращаешься? — Лебензон покраснел, надулся индюком — Не много ли на себя берешь? Не молод еще заведующему указывать?

— Ага, особенно такому, который подставы с переносом дежурства без предупреждения устраивает. Может, мне спросить Галину Васильевну, как вы ей поручали мне сообщить об изменении графика? Что она ответит?

Сразу после возвращению на подстанцию я пошел к Аронычу. Томилина пребывала в прострации и работать явно не могла. Даже бумаги в милиции я заполнял за нее. Но главврач уперся. Решил показать, кто тут «царь горы».

— Она больна? — Лебензон проигнорировал мой упрек

— У нее стресс!

— Как она собирается работать на скорой, если после каждой аварии у нее будет стресс? Пусть кто-то из врачей ее освидетельствует и если она действительно не может работать — за больничным в поликлинику.

Я вышел, хлопнув дверью кабинета. Это Ароныч меня наказывает через Томилину. Вот же пень. Ладно, попробуем по-другому.

После заведующего я зашел к диспетчерам.

— Девушки, не в службу, а в дружбу — дайте следующий вызов полегче. Мы только с тяжелой аварии приехали, у Томилиной на руках ребенок погиб — не смогли откачать. Докторша сама не своя.

Девушек в диспетчерском зале не было — одни возрастные женщины и они мигом прониклись.

— Иди сюда, красавчик, — дама с высокой «бабеттой» на голове подозвала меня к себе. — Есть тут один вызов из милицейского участка. Перевозка психбольного. В Кащенко его закинете.

— А почему мы? — удивился я — У психов же своя бригада.

— Да заняты у них все. И потом — тебе же нужен длинный спокойный вызов? Можете хоть пять километров в час ехать — никто вас не потревожит.

— Все, все, понял, уже бегу! Спасибо вам!

К моему удивлению, Томилина выглядела лучше, чем могла. В ординаторской ее отпоили чаем, на щечки вернулся румянец.

— По коням! У нас новый вызов

Лена посмотрела на меня в ужасе.

— Все нормально, просто перевозка какого-то психа. Мне сказали, он тихий.

— Почему мы?

— Не задавай глупых вопросов.

****

В отделении пришлось слегка поскандалить. Сначала нас долго заставили ждать — но это может даже к лучшему, Томилина окончательно отошла от стресса. Даже улыбалась время от времени. Потом пузатый капитан пытался нам втюхать клиента без осмотра:

— Да что там на него смотреть?

— Ага, а потом он начнет жаловаться, что его избили, и всех собак на нас повесят? — вопросом на вопрос ответил я — Давайте сюда вашего парня, своего представителя, будем синяки считать.

Меня проводили в «обезьянник», где в одиночестве сидел худой лохматый мужик лет сорока. На щеке у него багровел синяк.

— Били тебя? — сразу спросил я.

Клиент зыркнул на меня зло, промолчал.

— Это его комитетчики приложили при задержании, — вставил милиционер.

— Так он задержанный или больной? — удивился я.

— Этот Бобаков — известная личность — хмыкнул капитан — Не первый раз у нас. Все ходит, протестует. Прошлый раз взяли его возле памятника Маяковского. Стоял с плакатом «Свободу политзаключенным». В этот раз целый транспарант тащил со своими дружками. Вот их комитетчики и повязали у метро. Соратников на Лубянку, а этого к нам, а потом в психушку. Он у них на учете давно. У него вялотекущая шизофрения. Таких положено изолировать в психбольнице.

— Все ясно, — мне оставалось лишь тяжело вздохнуть. — А направление кто напишет?

— Да там ждут, созванивались.

Нет в природе никакой вялотекущей шизофрении. Эту «болезнь» специально для КГБ придумали будущие академики Морозов со Снежневским, чтобы не сажать в тюрьму диссидентов, а держать их в дурке. Ведь еще Хрущев сказал, что протестовать против советского строя могут только психи.

— Бобаков, снимай одежду, осмотрю тебя.

Мужик привычно и без всяких протестов разделся, приспустил трусы до колен, не дожидаясь команды, поднял руки, развернулся медленно спиной, потом опять лицом, продемонстрировав себя со всех сторон. Ученый, значит. Записали с милицейским сержантом все синяки и ссадины. Мне все равно, кто его оприходовал, главное, чтобы на нас не повесили. А то тут мастера рассказывать, как клиент разбил лицо, бросаясь на случайно сжатый кулак шестьдесят раз подряд.

Мы отвели «протестующего» в РАФик, я сел рядом с ним в салон. Сержант сел в кресло у двери и сразу профессионально начал подхрапывать. Проинструктированный дядя Саша вел машину неспешно. Попутно развлекая Томилину байками про свою собаку, которая, с его слов, только разговаривать не хотела. Прочувствовал водитель ситуацию — я даже порадовался, что он так ловко отвлекает Лену от горестных мыслей. Пока шофер шутил, я тихонько расспрашивал Бобакова о его жизни. И она надо сказать, была ужас-ужас. Первый раз Алексея приняли в 60-м году. Вместе с Юрием Галансковым, Эдуардом Кузнецовым и другими он был одним из организаторов регулярных собраний молодёжи у памятника поэту Маяковскому. У Бобакова при обыске нашли какие-то тезисы по демократизации ВЛКСМ, предъявили намерения развалить комсомол. Отчислили из университета, начали таскать по допросам.

В шестьдест втором ему ставят вялотекущую шизофрению и отправляют на принудительное лечение в психбольницу. На два года. Там ему колят аминазин, еще какую-то отраву, от которой человек становится тупым надолго. Самая фигня в том, что в психбольнице больного могут держать сколько угодно долго — никого приговора со сроками как в тюрьме нет. Сочли врачи, что ты «не проявляешь критику к своему состоянию» — значит, по-прежнему шизофреник. Публично покаяться и «осознать» — тоже мало. А ну как притворяешься? Давай ка еще раз, но теперь искренне. И еще раз.

Тем не менее в шестьдесят четвертом Бобакова отпускают как находящегося в ремиссии. Типа подлечили.

И что же делает Алексей? Правильно. Уже в 65-м становится одним из организаторов «митинга гласности» в защиту Синявского и Даниэля. Его опять пакуют, сразу на 5 лет.

— Чуть не сгинул там, — Бобаков показал шрам на шее. — Сажали в палату к уголовникам, которые косили. Настоящая пресс-хата. Били каждый день, отнимали вещи, пайку...

— Ну и хрен ли ты прыгаешь на власть? Ежики плакали, кололись, но продолжали жрать кактус? Мазохизм какой-то.