Мой бедный Йорик

Глава 12

Втяните принца силой

В рассеянье и в обществе с собой,

Где только будет случай, допытайтесь,

Какая тайна мучает его

И нет ли от нее у нас лекарства.

Это был очень странный пикник. Курортный, шашлычный дух мешался с остаточным запахом большого пожара. Мачеха Тамара в белоснежном спортивном костюме контрастно смотрелась на фоне черного пепелища. Всклокоченный и бледный Иероним, оцарапанный крыжовником, который дорого продавал свою жизнь, с ржавой косой в руках был похож на смерть, которая пришла за кошкой, а та решила еще пожить и не далась. Да еще и обходительный, тактичный, улыбчивый Вилен Сергеевич, который все чувствовал, понимал и старался сгладить острые углы, разбавить чьи-то крепкие слова, размягчить насколько возможно ситуацию и успевал еще размягчать при помощи угольного жара куски свинины на шампурах.

Аня чувствовала, что добром все это не кончится, но тут появились дети. Дачная местность сразу приобрела какой-то новый смысл. Даже пепелище отступило на второй план, уже не казалось главным действующим лицом дачного спектакля, а скоро и совсем перестало бросаться в глаза. На старенькой «Волге» приехал скульптор Морошко со своей женой и внуками.

Жена его была довольно полной и очень пожилой. Говорила она много, но спокойно, ненавязчиво – о своем муже, внуках, а больше – о болезнях и врачах. Она сама задавала себе вопросы и сама тут же на них пространно отвечала. Она напоминала старенький отечественный радиоприемник, работающий только на одной волне. Он никому не мешал, создавал фон, заполнял паузы, а Афанасий Петрович Морошко к тому же умел делать его потише или погромче. Жена Морошко была настолько непримечательна, что Аня даже не запомнила ее имени. А может, никто его и не называл?

Другое дело внучата Афанасия Петровича. Их было трое. Старший внук Митя, мальчик лет тринадцати, был уже знаменит. Дедушка увековечил его в фонтанной скульптуре писающего мальчика напротив здания оргкомитета чемпионата мира по хоккею, в котором наша сборная как раз и предстала таким вот мальчиком для битья. Девочка Даша была еще младше и напоминала хвостиками, огромными бантами и удивленными глазами первоклассницу первого сентября. Младше же всех был рыженький Гоша. Даша и Митя были родными и очень походили друг на друга, Гоша был для них двоюродным, и это было заметно. У него был нос картошкой, если можно так сказать о маленьком детском носике, плутоватые глазенки и, что удивительно, большие для худенького тела ладони. Аня не обратила бы на эту особенность малыша внимание, если бы не Афанасий Петрович.

– Вот руки будущего ваятеля! – гордо поднял он ручонку внука, как рефери победившему боксеру. – Такими ручищами лепить только что-то могучее, монументальное, как статуя Свободы или Христос над Рио! Вот в эти руки я передам свое искусство, свое драгоценное наследство.

При упоминании о наследстве все как-то смутились, и возникла бы неловкая пауза, если бы не жена Морошко, которая стала что-то неинтересно, но негромко рассказывать.

– Дедушка, дедушка, – послышался снизу громкий шепот.

Гоша дергал Афанасия Петровича за штанину.

– Ну, что тебе, Георгий? – спросил дед строго, словно он говорил про чьи-то другие руки, а не про эти, теребящие его брючину.

– Что ты мне хочешь передать? Что?

– Не приставай, Георгий, – Морошко отстранил внука. – Еще время не пришло. Я еще поработаю, поживу!

Скульптор глубоко вдохнул, наполнил грудь загородным воздухом и задрал голову вверх.

– И вот, бессмертные на время мы к лику сосен причтены и от болей, и эпидемий, и смерти освобождены, – процитировал он, глядя на подкопченную сосну с наплавленной пожаром смолой. – Мы еще полепим, мы еще поваяем…

– Мы еще повоняем, дедушка? – переспросил Гоша.

– Ты еще здесь?! – Морошко даже испугался, видимо, вспомнив, кто порой говорит устами младенцев. – Нечего тебе здесь! Не приставай! Иди побегай по травке, пособирай камешки, палочки.

Мачеха Тамара вдруг вышла вперед и захлопала в ладоши.

– Дети! Давайте играть в игры! – задорным голосом предложила она. – Есть множество забавных игр. Я в детстве очень любила играть в штандер. Давайте сыграем в штандер!.. Только нужен мячик. Но есть прекрасные игры и без мячика. Ну-ка, бегите за мной!

Мачеха Тамара весело побежала по зеленой травке, высоко вынося вверх колени. Дети нехотя пошли за ней.

– Есть еще одна интересная игра… не помню, как называется, – сказала Тамара, выстраивая детей на дорожке. – Я поворачиваюсь спиной к вам и даю каждому задание. Кто получил задание, тот движется ко мне. Но самое интересное, дети, что двигаться надо не просто так. Вот это «крокодил», – мачеха приняла упор лежа, потом стала прыгать и вертеться, – это «вертушка», «великан», «лилипутики», «лягушки»… Всем понятно? Сейчас я повернусь спиной. Так… Гоше два «великана»!

– А у вас спина белая, – задумчиво проговорил маленький Гоша.

– Разве только спина? – рассмеялась Тамара.

– Не только, – согласился тринадцатилетний Митя, взгляд которого был направлен немного пониже.

– Гоша, тебе два «великана», – в голосе мачехи Тамары послышались первые нотки раздражения. – Что же ты стоишь?

– А в чем смысл этой игры? – спросил старший Митя.

– Как в чем? Ни в чем, – пожала белыми плечами Тамара.

– Какая цель у миссии? – сформулировал Митя вопрос по-другому.

– Кто побеждает? – догадалась мачеха. – Побеждает тот, кто раньше других доберется до ведущего.

– Ага! – вступила в разговор девочка довольно капризным голосом. – Если кто-то не понравится, так ему скажут «один лилипутик», а если кто-то понравится ей, – услышав о себе в третьем лице, Тамара поморщилась, но сдержалась, – так ему скажут «пять крокодилов», и он первым приползет. Ага! Мы с мамой смотрели по телевизору фигурное катание, там тоже так несправедливо. Кто понравится судьям, тому они и дадут…

– Прелесть моя! Ты-то можешь быть спокойна, – заметила ей Тамара. – Ты обязательно мне понравишься.

– А Митя? – спросила Даша. – А Гоша?

– Афанасий Петрович! Любовь Михайловна! – закричала мачеха Тамара, поспешно ретируясь с поля боя. – Откуда вы привезли к нам этих старичков? Какие-то миссии! Какое-то обостренное чувство справедливости!

В этот момент из-за дерева высунулась бородатая физиономия, разрисованная сажей, которой на участке было с избытком. Раздался душераздирающий крик, потом показалась вся худощавая фигура монстра. Он приготовился к прыжку…

Дети замерли от страха и в то же время с восторгом обожания глядели на чумазую морду, как на своего доброго знакомого. Над полянкой повисла напряженная пауза. Чудовище сделало неосторожное движение, и дети с оглушительным визгом бросились врассыпную. Монстр мчался за ними, тяжело дыша и зажимая ладонями уши.

– Начина-ается, – недовольно протянула мачеха.

Сегодня был не ее день. Может, она неправильно выбрала цвет? Белое было несвойственно ее природе? А вот Иеронима Аня никогда не видела таким восторженным. Даже перед картинами великих мастеров он был рассудителен и спокоен, к своим творческим удачам относился и вовсе прохладно. Сейчас же он самозабвенно прыгал, орал, падал, кувыркался в траве вместе с детьми, перепачканный в саже, каких-то строительных смесях.

– А мой пасынок, ваш муженек, Анечка, – заметила мачеха Тамара, – совсем еще ребенок. Он даже младше Мити, Даши. С Гошей они как раз ровесники.

Четыре ребенка, один из которых был взрослым, на время затихли. Собирали перья, мазали лица в саже, делали луки и стрелы, сооружали шалаш из палок и порубленного крыжовника. Но потом опять раздался индейский боевой клич пополам с оглушительным визгом, и опять началась круговерть. Мачеха сначала покрикивала на них, потом перешла на колкие замечания в адрес «сыночка».

– Мальчик мой, Йорик, тебе нельзя столько бегать, – советовала она лисьим голоском, – у тебя остеохондрозик, гипертониечка и другие детские болезни. Половил бы лучше кузнечиков! И это мой наследник, – добавляла она, печально качая головой, – наше будущее. Йорик, сыночек мой, иди к маме переодеть штанишки…