Страница 2 из 17
Из сводки следовало, что наступление на Харьков продолжалось…
Тимошенко! Почему такое внимание привлёк именно Тимошенко? Ведь это всего лишь сон? Мало ли что приснится!? Как может серьёзный человек придавать значение снам? Чушь какая-то!
Сны… Сколько бы о них ни писали, ни говорили – они ведь так и не изучены и сущность их до конца не раскрыта, хотя и считается, что бывают сны вещие, бывают предостерегающие, бывают успокаивающие после волнений… Да мало ли что говорят и пишут о снах. Но Ивлев не думал о том, что говорят и пишут, он думал о том, что подсказано ему в эту ночь этим странным сном, словно бы обозначившим какой-то важный, но пока не известный рубеж.
Он снова попытался вспомнить некоторые моменты, ну вот хотя бы яркая картинка – знамя победы над рейхстагом. Почему именно над рейхстагом, а не над рейхсканцелярией. Впрочем, тогда это всё показалось мелочами и лишь три года спустя, когда замелькали победные фотографии из поверженного Берлина, Ивлева буквально обожгло – он видел, точно видел во сне вот этакую картинку в мае сорок второго накануне важного вызова.
И тогда, в сорок пятом, глядя на фотографию в газете, он сказал Гостомыслову:
– Боже, а ведь это, именно это мне приснилось в мае сорок второго. Был сон, который я недосмотрел, потому что разбудил твой звонок…
Гостомыслов улыбнулся и сказал:
– Устал ты, Афанасий, устал. Постараюсь отправить тебя в отпуск. Езжай в свои таёжные края, выспись, отвлекись от всего… Ты это заслужил, ну а уж потом…
Но это было три года спустя. А пока Ивлев спешил к Гостомыслову, пытаясь всё-таки понять, почему именно Тимошенко и Хрущёв приснились в обличии предателей.
В ведомстве, в котором служил Ивлев, решались многие задачи. Личная секретная разведка и контрразведка Сталина работала незаметно, но работала действенно, где-то дополняя, а где-то и превосходя другие подобные службы. Кто же он, Тимошенко? Из крестьян, родился под Измаилом. Советская власть – его власть. Да вот только перед войной стали поступать о нём сведения, никак не красящие советского человека. Любитель роскоши…
Роскошь… почему же к ней равнодушны сам Ивлев, Готосмыслов, да и другие их однокашники. Вот хоть старый барин Теремрин, отец однокашника Ивлева по кадетскому корпусу… Бывал в гостях Ивлев, бывал. В имении всё скромно, всё по-деловому. Неужели не мог себе позволить старый генерал что-то этакое? А он школу в селе построил для крестьянских детей, на свои деньги построил и учительствовал в ней.
Открыл дверь в кабинет Гастомыслова:
– Разрешите?
– Давай-давай, заходи, Афанасий. Тут, пока ты до меня добирался, новая вводная.
Он сделал паузу.
– Слушаю, – проговорил Ивлев совершенно спокойно, мало ли вводных в их ведомстве.
– Тебя вызывает Верховный…
– Что ты сказал? – недоверчиво переспросил Ивлев.
– Вызывает Верховный, и я думаю, ты догадываешься, по какому вопросу… Его заинтересовало сообщение, переданное твоим агентом о том, что на весну-лето сорок второго готовится измена на одном из направлений, равная предательству сорок первого…
Да, действительно, такое сообщение Ивлев получил от своего агента в Абвере, от внедрённой туда в самом конце контрнаступления Красной Армии под Москвой милой девушки Насти, внедрённой чудом, о котором ещё предстоит не раз вспомнить. Так вот в сообщении говорилось, что шеф Насти полковник Ганс Зигфрид в разговоре с прибывшим к нему из вышестоящего штаба Куртом Хагером, заметил, что нелегко будет летом сорок второго, по всему большевики собираются развернуть наступление на широком фронте.
На что Хагер сказал, махнув рукой:
– Ничего не выйдет… Готовим русским серьёзный котёл. От такого поражения они не оправятся. Не перевелись ещё те, кто хочет послужить фюреру…
А вот кто, Хагер не сказал. Впрочем, подробности о том, как происходил разговор, Настя не сообщала. Донесения приходят предельно сжатыми.
Ивлев тут же положил шифровку на стол Гостомыслову, Гостомыслов лично отнёс его генералу Лаврову. И вот результат – вызов к Верховному.
А Гостомыслов между тем уточнил:
– Поскрёбышев звонил. Попросил, чтобы полковник Ивлев был в готовности к вызову к Верховному. Верховного заинтересовали данные, полученные от Зигфрида. Но он пожелал поговорить именно с тем, кто их предоставил, и кто завербовал абверовца.
– И что же? – спросил Ивлев.
– Настраивайся на разговор. Верховный сейчас предельно занят. Сам представляешь. На Юго-Западном фронте плохи дела.
– Пока к тебе собирался, сводку слушал. Там всё в норме. Наступаем.
– Кто готовит данные для сводок? – не дожидаясь ответа, пояснил: – Политуправление. Хрущёв. Они с Тимошенко и сейчас ещё твердят, что всё у них идёт по плану. Ведь как Тимошенко с Хрущёвым убеждали, что операция продумана детально, что Харьков будет быстро освобождён, ну а дальше выход на оперативный простор и… к Днепру. Ну а фланги… С флангов немцы сами побегут, когда Харьков будет взят.
– Как же они могли прозевать сосредоточение вражеских войск у основания барвенковского выступа? – спросил Ивлев. – Разведка так плохо сработала?
Гостомыслов сказал:
– Это мы как раз сейчас проверяем. И самые первые данные говорят о том, что разведка как раз сработала успешно. Кстати, обнаружены и те две дивизии, о которых сообщал Зигфрид, те, что ушли из группы армий «Центр». Вот там у основания выступа они и выплыли. И не только они. Гитлеровцы перебросили войска и с других участков фронта. Тимошенко на сообщения не реагировал. Отмахивался. Он рвался в Харьков, понукаемый Хрущёвым.
– Так что же это? Предательство или головотяпство? – спросил Ивлев.
– Вот это и предстоит выяснить. Если головотяпство, – одно дело, ну а если…, – Гостомыслов махнул рукой. – Смог же Тимошенко сломать оборону под Смоленском, бросив на убой два мехкорпуса… Это что? Решили так: хотели, как лучше, но не вышло. Ну и куча причин. А ведь если бы мехкорпуса использовали так, как мыслил Ерёменко, всё бы иначе сложилось. Такова логика войны. Ошибка или преступные действия командующего приводят к большим бедам не только на данном направлении, но и на всём протяжении фронта.
Разговор прервал телефонный звонок.
Гостомыслов снял трубку, выслушал то, что говорили на другом конце провода и, завершив разговор, повернулся к Ивлеву.
– Ну что же, отправляйся в Кремль. Видимо, данные твои о Зигфриде заинтересовали Верховного очень сильно, а возможно и насторожили.
В указанное время Ивлев был в кабинете.
Сталин поздоровался кивком головы, и сразу перешёл к делу:
– Вы уверены, товарищ Ивлев, в том, что ваше сообщение, полученное от Зигфрида не дезинформация? Вы уверены в этом самом Зигфриде?
– Полностью уверенным разведчик может быть только в себе, товарищ Сталин, – спокойно и твёрдо проговорил Ивлев. – Зигфрида я знаю с первой мировой. Он был заслан к нам на Юго-Западный фронт с задачей организовать устранение генерала Келлера… Этот генерал блестяще командовал конным корпусом. Он из немцев, но…
– Да, да, я о Келлере я слышал, – кивнул Сталин, – Хороший был генерал. Слушаю о Зигфриде.
– Мне удалось его задержать и начать с ним работу. Дело в том, что у него русские корни, и он далеко не глупый человек. Он дал согласие работать на нас, но тут февральский переворот. Всё рухнуло, и я решил отпустить его. Он уже не представлял для контрразведки никакого интереса… А что-то сделать против нас не успел.
Сталин никак не оценил такое решение. Его интересовало, насколько мог быть искренен Зигфрид.
– Вы понимаете, товарищ Ивлев, что его сообщение бросает тень на высший командный состав Красной Армии. Готовится измена, равная измене сорок первого. Он прямо говорит о том, что в сорок первом была измена, и некоторые наши генералы откровенно сработали на Гитлера. Мы это знаем. Здесь он прав. Но что же теперь?
– Я всё понимаю, товарищ Сталин. Но здесь могут стоить очень дорого, как недооценка, так и переоценка сообщения.