Страница 12 из 20
В паре километров с северо-северо-востоку с дирижабля был замечен дымок. В лесу. Выдававший людей. И требовалось проверить — кто там и чего делает. Может охотники, может еще кто, а может и те злодеи, за которыми поисковые отряда и бегали. Иной раз и не опознать кто где. Люди и люди. Если в руках только охотничье оружие или его нет вообще — целая морока начинается. Их ведь опрашивать надо. Допрашивать. Хотя, конечно, приличные люди зимой по дремучим лесам не мотаются…
Но «обошлось».
Где-то с пятисот метров раздался выстрел. И один из бойцов упал, схватившись за руку. Следом за ним, а то и быстрее, упали все остальные, слившись со снежным ландшафтом.
Из леса прозвучало еще несколько выстрелов. Но в этот раз — мимо. Лежащих в снегу бойцов в маскхалатах было не разглядеть без оптики. А ее у неприятеля, скорее всего не имелось.
Впрочем, противника тоже было не видно.
— Хорошо замаскировался. Зараза.
— Охотник видать.
— Да. Охотник… На людей…
Бах.
И вновь где-то рядом свистнула пуля.
Несколькими секундами спустя пулеметчики, распределив между собой сектора, открыли огонь. Просто на подавление. Чтобы спугнуть неприятеля и вынудить его отойти. А минометный расчет, расположившись за аэросанями, добавил минами. Немного. Для шума. Стрелять все равно было непонятно куда.
Командиры же внимательно наблюдали за опушкой в бинокли.
Минуты такого обстрела не прошло, как началось движение. То одна фигурка куда-то бежала. То другая. Маскхалатов у них не было, поэтому они стояли у стволов, сливаясь с ними и их тенями.
Егеря, которых в отряде насчитывалось трое, не зевали. И ориентируясь на наводку командиров, сразу же открыли огонь. И очень результативный. На такой-то дистанции.
Остальные же бойцы, тем временем, развернулись широким фронтом, и короткими перебежками стали продвигаться вперед.
Пулеметы уже замолчали. Сразу как побежали стрелки неприятеля. Поэтому кроме отдельных хлестких выстрелов егерей было в целом тихо. Однако все равно — продвигались осторожно. Опасаясь засады.
Уже у самой опушки их нагнал дирижабль и открыл огонь куда-то вперед. В его гондоле было смонтировано восемь 13-мм пулеметов. И летя на высоте полутора-двух километров он мог из них ТАК «приласкать», что тошно станет любому.
— Отходят. — сообщил радист командиру отряда. — Передают, что эти — прикрывали отход. Там до сотни человек. Волокуши со скарбом…
Очередной тяжелый день этой сложной и тяжелой зачистки шел своим чередом. Священник, который был включен в каждую такую команду, за эти несколько месяцев уже поседел от того, что ему пришлось увидеть.
Там, в городах, были относительно цивилизованные банды, обслуживающие интересы партийных функционеров и сотрудников «органов». А здесь, в глуши такого уже не скажешь. Только их отряду удалось обнаружить около десятка культовых объектов со следами ритуальных убийств. Парочку даже пришлось брать штурмом и наблюдать совсем свежие жертвы. А тот же молодой мужчина, превращенный молотками тюкальщиков в подобие фарша — зрелище не для слабонервных. Равно как и трупики подростков со спущенной кровью. Но здесь уже бегуны отличились…
Одно хорошо — всю эту нечисть гнали из квадрата в квадрат, уничтожая самым безжалостным образом. Буквально выжигая. И чем дальше, тем меньше их оставалось. Хотя сопротивление они, как и прежде оказывали отчаянное. Но ни у кого из бойцов не было ни малейшего сомнения, при нажатии на спусковой крючок.
Все дальше удавалось их загнать в горы.
Все меньше у них оставалось баз.
А впереди их ждала весна. Голодная и холодная весна. Распутица и бурные потоки воды. Сели. И прочие прелести. Которые должны были прибрать тех, кто выжил после этой грандиозной зимней охоты…
Тем временем в Москве происходила довольно грустная история.
Дзержинский заболел.
Сердце подвело его. Как и в оригинальной истории. Только позже.
Вот и слег.
— Феликсу Эдмундовичу нужен полный покой! — менторским тоном произнес врач, собирая свое вещи со столика у постели больного.
— Как скоро вы поставите его на ноги? — тихо, но твердо поинтересовался Фрунзе.
— Бог мой! Какие ноги? О чем вы думаете? У Феликса Эдмундовича очень плохое сердце. Ему полностью противопоказаны волнения и всякая суета. И нагрузки. Даже прогулки. Сами видите — ему становиться плохо даже от прогулок!
Михаил Васильевич грустным взглядом встретился с Дзержинским. Тот печально улыбнулся. Молча.
Говорить ему ничего не хотелось.
Слишком сильно он себе износил организм. Да, в 1926 году выжил. Но далеко не «убежал». Многие годы употребления кокаина дали о себе знать.
Что только Фрунзе не делал для того, чтобы подлатать друга и соратника. Даже древние корни женьшеня выписывал, в надежде на их помощь. Но тот и лекарства принимал нерегулярно, и работал, не щадя себя, и кокаином иногда баловался, когда простых сил ему уже не хватало. Хотя вроде бы отказался.
И вот — результат.
Но полтора года — это срок.
Пусть не такой, на какой рассчитывал Михаил Васильевич, но срок значимый. И успел за это время он многое.
Вышли в коридор.
— Он выживет? — тихо спросил нарком доктора.
— Все мы смертны. — развел он руками.
— Не юродствуйте. Вы прекрасно поняли, о чем я вас спросил.
— Будем надеяться на чудо. Без него… мда… он очень сильно запустил свой организм. Если говорить по чести, то я не могу гарантировать ему и дня жизни. Все очень плохо. Он может умереть в любой момент.
— Ясно… — произнес Фрунзе, поиграв желваками.
Немного помедлив повернулся к Артуру Христиановичу, первому заму Дзержинского.
— Обеспечьте все, что распорядился сделать доктор. Тишина, покой, любые лекарства. Все что угодно. Если потребуется моя помощь — обращайтесь напрямую в любое время.
— Сделаю. Все что от меня зависит, сделаю. — очень серьезно произнес тот.
Артур Артузов, а точнее Артур Евгений Леонард Фраучи, сын швейцарского сыровара итальянского происхождения, родился и вырос в России. Имел за плечами и золотую медаль за гимназию, и окончание с отличием Петроградского политехнического института, а также большой опыт работы в ЧК-ГПУ-ОГПУ.