Ваша честь

Или все проще, я и вправду страшна как Столыпин сибирским чинушам, и Дамиан просто по юности обалдел от того, что я строю иллюзии по поводу места при какой-нибудь престарелой принцессе?

Мой взгляд натолкнулся на графин, и я пошла к столу, вытянув руки, как Панночка к Хоме Бруту. Нога подкашивалась, и я старалась не сосредотачиваться на ней. Йоланда же как-то ходила? Очень скоро я поняла, что стоит просто надеяться на само новое тело и не думать, как шагнуть так, чтобы тотчас не навернуться. Да, Йоланда хромала, но, возможно, не так заметно, и неведомо, каким палками вколотили в нее умение держать спину прямо и голову ровно.

И мне было уже наплевать, что за пойло налито в этом графине, я присосалась к нему, как мучающийся похмельем запойный алкаш. Компот, думала я, торопливо и жадно глотая. Компот или, например, лимонад. Травяной чай. Морс. Узвар. Дайте мне хоть немного разобраться, что и как тут устроено, и я получу их! А пока я просто себя убеждала, что это возможно пить.

Кислая дрянь стекала по лицу и капала, даже лилась, струйками на рубаху, и я подумала, что в данный момент я была совершенно не леди. Даже жаль, что меня не видели уполномоченные придворные. Такая королева точно не нужна была никому — где люди, когда они так нужны, а их нет?

Я и графин вернула на стол с демонстративным грохотом, после чего направилась к ночному горшку. Присесть с моей хромой ногой оказалось проблемой — пришлось опираться на рядом стоящий столик и так же подниматься обратно. Задвигать горшок по завершению процесса оказалось некуда, зато рядом с ним я обнаружила чистые тряпочки. С каким-то садистским наслаждением я бросила тряпку поверх содержимого горшка, понадеявшись наивно, что ее не прополощут и не вернут потом на прежнее место.

Хотелось есть, а еще сильней — принять душ, и моей пострадавшей руке все эти упражнения были тяжки. Нет, все же доктор и цирюльник добились своего, я чувствовала ранку, глубокую, но небольшую. И не ощущала жара — неужели мне повезло?

К чертовой бабушке такое везение.

Я поискала, где бы найти подобие зеркала. Почему мне вступило это в голову прямо сейчас, я себе объяснить не могла.

В шкатулке, стоящей на столике возле кровати, как раз там, где и горшок, и подсвечник, до которого я вчера не добралась, я обнаружила россыпи драгоценного барахла и тут же надела на пальцы новые кольца. Если графиня опять сюда явится, пусть не смущается тем, что я успела сплавить на сторону семейные реликвии. Если эти перстни и в самом деле ими не были, усмехнулась я. Я ссыпала в шкатулку жемчужную нить с крупными и идеально ровными бусинами и задумалась. Может, посмотреть хотя бы в оконное стекло?

На окнах не было занавесей. И вообще в этой комнате должно было быть ночами стыло, но не было, и я поняла почему. На том, что я вчера приняла за мангал, давно догорели угли, но тепло еще шло — я поднесла руку, озадаченно ухмыльнулась. Могло быть хуже, много хуже. Я могла оказаться не графиней, а служанкой. Я могла голодать, мерзнуть, выполнять непосильную работу, рожать каждый год по ребенку, из которых выживали бы далеко не все... И почему-то я поняла, отчего мать Йоланды не пылала к ней нежной привязанностью. Полно, да я у нее единственная оставшаяся в живых достаточно взрослая дочь, а сколько их вообще до и после меня рождалось?

А она завидного здоровья женщина, с некоторым ужасом подумала я, потому что осознала, что плодовитость измеряется тут не в количестве выжившего потомства, а в количестве родов, которые благополучно пережила мать.

За окном была шумная узкая улица, и две кареты никак не могли разъехаться; площадь, в которую эта улица упиралась, и сейчас по ней без всякой системы бродили люди, что -то крича. Типичный европейский город. я достаточно их повидала. Как будто я там. Все еще там.

Видно мне мое лицо было плохо. Худенькая, очень худенькая, щеки впалые — я открыла рот с некоторым страхом и улыбнулась, но зубы хотя бы на вид меня порадовали, — глаза большие и темные, волосы густые и тоже темные, брови — боль всех мастеров: наращивать нечего, окрашивать тоже, сплошное разорение, а не клиент. Да что говорить

— Йоланда была красавицей! Она напомнила мне Эмилию Кларк — такая же изящная, такое же выразительное, запоминающееся лицо. Я всматривалась в отражение, не веря своим глазам. Федеральная судья Анастасия Еремина была суровой ухоженной, но непримечательной женщиной с тяжелым взглядом, но это была я, привычная, знакомая я. Может быть, моя нежная внешность и властность у молодого еще Дамиана вызвали диссонанс?

— Все Святые любят нас, равно убогих или красивых, — услышала я и вздрогнула. — Милая госпожа, главное, что они любят нас. Мы детища их.

Я обернулась.

— О чем ты говоришь?

Служанка в который уже раз повторила свое пальцы-лоб и погладила меня по руке.

— Моя нога мне не мешает. — Я прислушалась к ощущениям тела. Точно — нет. — Но с лицом. с лицом к вечеру нужно будет что-то сделать. — Потому что, черт, я не рассчитывала, что окажусь в теле такой красавицы, нет!

И как ее, в конце-то концов, зовут?

— Что же тут сделаешь, — ласково улыбнулась служанка. — По милости Всех Святых после родов обретете красоту.

Но по голосу чувствовалось, что она сама не очень -то в это верила. Какую красоту, о чем она говорит? И постепенно до меня начало доходить.

Каноны красоты во все времена были разными! Какому нашему веку равно то время, в котором я теперь коротаю свои дни? Семнадцатому, если судить по одежде? Красотки Рубенса и здоровый целлюлит? Все сильно зависело от фавориток и меняющихся вкусов меняющихся королей, но брови щипать все равно не дам. Если бы я следовала всем тенденциям нашей моды, то была бы на момент своей гибели без бровей, зато с татуажем на их месте, с силиконом во всех стратегически важных точках, от филейных частей до губ, обколотая ботоксом, с обесцвеченными, закрашенными и снова обесцвеченными волосами...

Случись такое открытие в моей прошлой жизни, я бы сказала — люблю себя такой, какая я есть. В этой жизни у меня заколотилась мысль — главное, чтобы в меня никто не влюбился. кроме меня самой.

К счастью, прогнозы были у меня благоприятными.

— А отца подмастерья, — невпопад проговорила служанка, — казнили за колдовство.

Глава седьмая

Кажется, что-то я пропустила.

— И я сказала себе: Тина, он.

Тина, ее зовут Тина.

— Какого подмастерья?

— Ученика цирюльника, — Тина понизила голос. — Думаю, почему бы ее сиятельство допустила его в наш дом?

Наверное, она говорила о Дамиане, подумала я. Но что странного? Вряд ли графиня собирала местечковые сплетни, хотя как знать.

— Милая госпожа, вам стоит омыться, — теперь Тина почти шептала. — Не знаю, что удумала ее сиятельство, но колдун — плохой знак. — Пальцы-лоб. — Я добавлю в ванну благословенной воды. Она смоет дурной глаз колдуна.

Во все времена люди бежали от неизвестного, с раздражением подумала я. Жгли на костре невинных рыжих женщин, пытались поймать от привитого соседа халявный вай-фай. Было бы так все плохо, никто не взял бы этого паренька в обучение, и уж тем более доктор не прибегал бы к услугам господина Бака. А взгляд?..

— Колдунов не существует, — не слишком уверенно возразила я.

— Вы не видели, как человек обращается в птицу, — а вот Тина была совершенно уверена в своих словах и напугана. — Вы не видели, как он гасит огонь одним движением руки.

— А ты видела? — насмешливо поинтересовалась я. С улицы донеслись загадочные громкие крики, но наш разговор в комнате меня сейчас занимал больше.

— Видела, милая госпожа. Именно так все и было. Он погасил пламя, обратился в птицу. И все, кто был на площади, онемели от ужаса, только королевский стражник не растерялся и выстрелил в колдуна. Он так и упал на площадь — уже человеком. Не ушел от своей судьбы.

Если все было так, как она говорила, то мне стоило тоже задуматься, что мне грозило. Дамиан не взял с меня платы — хорошо это или плохо? Кольцо, конечно, забрали, но кто, и как быть с тем, что...