Ваша честь

— А женщины там есть? — Зачем я это спросила?

— Только из кайзерата, — Тина округлила глаза. — Эти нечестивцы исповедуются прилюдно и отпускают грехи криками «да минует гнев Всех Святых брата нашего и сестру нашу», и в храмы их заходят женщины, которые суть жены Нечистого. Змеиные языки их оскверняют святые стены. — Пальцы-лоб.

— Тина, — позвала я, — а тебе не кажется странным, что — ты ведь тоже женщина?

А мне не кажется, что я возношу хулу? И что здесь положено за такие расспросы?

Но зато ясно, как и где пересеклись наш принц и одна из мелких принцесс кайзерата. Так ли это плохо, в конце-то концов, ведь такая малышка-принцесса в моем мире стала одной из величайших императриц одной из величайших держав. Супруга ее жаль, конечно.

— Чадородием искупает женщина грех, — Тина подняла вверх палец. — Я могу заходить в святое место, а будет у меня десять детей, смогу молиться.

Я хмыкнула. Но спрашивать, сколько детей у Тины было всего, не стала. Она упоминала, что выжили далеко не все, но кто знает, насколько болезненной для нее была эта тема.

— Колдун, — вернулась я к более животрепещущей проблеме. — Ты веришь, что колдун мог пытаться убить короля? Как он это сделал?

Тина поерзала. Я сознавала, что мои вопросы ей кажутся подозрительными, но задавать я могла их исключительно так — с простецким личиком и наивной улыбочкой. Пусть считает, что я деревенская дурочка.

— Тина, мне страшно. Вдруг он убьет и меня.

— На все воля Всех Святых, — пальцы-лоб, а я чуть не двинула ее по этому лбу. Я и так хожу по краю пропасти, дурья башка, а ты еще запираешься. — Милая госпожа, я так скажу: кто-то дал колдуну крылья.

Я нахмурилась. Да, они же превращаются в птиц?

— Разве их не казнят?

— А подмастерье? — живо возразила Тина. — Окропить кровью руки...

Стоп-стоп-стоп...

— Любая кровь подойдет?

— Невинной девы, отданная от чистого сердца.

Я вздохнула и отвернулась, принялась разглядывать людей. Толпа прибывала, площадь бурлила, и хотя мне было жарко на солнцепеке, но уходить в каменный мешок хотелось еще меньше.

Допустим, что Тина не пересказывает мне бабские сплетни, размышляла я. Я вспомнила одну свидетельницу, да, может, и не одну, полно их было у меня по разным делам, но эта запомнилась особо. Она с таким уверенным лицом вспоминала все новые и новые подробности происходившего у соседей, что руки сжимались в кулаки и у прокурора, и у адвоката, и у подсудимого. Журналисты в зале веселились, потерпевшие мечтали сгинуть в геенне огненной, а свидетельница увлеченно рассказывала, как менялись девушки у хозяина соседской квартиры, какие крики наслаждения раздавались оттуда, с какими подарками и пакетами выходили от соседа все эти девушки от двадцати пяти до пятидесяти лет, и как не выдержал — она-то знает это определенно — обманутый муж одной из них. К концу ее показаний нервы у начальницы соцопеки все -таки сдали.

Глуховатый старичок девяноста трех лет сам не мог включить телевизор, фильмы ужасов обожал, социальные работницы навещали его регулярно и терпели вопли телевизора на пределе возможностей, впрочем, не забывая его выключать перед уходом. Что же касается самого подсудимого, то, покинув места не столь отдаленные в пятый раз, он был очень разочарован, что дедушка со своей уютной «трешкой» не спешит отдавать богу душу, и решил ему в этом помочь. По этому факту, к нашему всеобщему удовольствию, свидетельница не могла сообщить ничего.

Однако я отвлеклась. Допустим, что Дамиан и вправду колдун. Допустим, что ему нужна кровь для обращения в птицу. Допустим даже, что он и смотрел на меня так потому, что я не хотела отдавать кровь по своей воле, а ему она была так необходима, но — кровопускание здесь такая же популярная схема лечения, как в моем мире — проглотить пару таблеток «Парацетамола». То есть: в добровольно дающих кровь девицах недостатка у него точно нет.

И тогда и цирюльник, и доктор его пособники?

— Мне нехорошо, Тина, — прошептала я, прижимая ладонь ко лбу. — Голова кружится. Мне кажется, мне надо пустить кровь...

Тина засуетилась. Она не была свидетельницей моей войны с доктором и остальными и приняла мое заявление как положено: помогла мне подняться, отвела меня в комнату, налила мне воды — то есть разбавленной винной дряни. Я, стараясь не кривиться, выпила, но не сделала вид, что мне полегчало.

Что я получу, если смогу убедиться, что Дамиан действительно колдун? Допустим, улики. Которые я никуда не смогу деть: мне просто-напросто никто не поверит. Да и он вряд ли выдаст себя, как ни крути. Если ему нужна для ритуала кровь, он ее как-то припрячет — что же, вот и ответ: я получу информацию. Неважно, пригодится мне она или нет, не каждая экспертиза и не каждая версия оказываются верны, но в крайнем случае мне будет чем торговаться — да с тем же Арье. «Слово и дело», я помню, что никакие доказательства были здесь не нужны, актуален только шантаж.

И если он не сработает, то, как и положено, пытать будут не только того, на кого я укажу, но и меня. Мои преимущества? Принцесса, которая не просто самозванка, но еще и фактически враг государства. Она — и плюс колдун, про которого здесь все знают. Да нет, ерунда.

— Не надо доктора. Мне стало легче.

Есть такое слово — профдеформация, и мне надо смириться, что судьи Ереминой больше нет, как и бывшего следователя прокуратуры Ереминой. И не все, что попадается мне на глаза, я обязана рассмотреть, изучить, выстроить версии, написать на основании этого обвинительное заключение и вынести по привычке приговор. Мне нет никакого дела до того, что творится вокруг меня, я и так уже достаточно влипла, и да: мне жаль этих влюбленных детей? Да или нет?

Тина поставила графин обратно на стол.

— А кто это там кричит?

Тина прислушалась.

— Похоже, у нашей двери, милая госпожа.

Да, кто-то стучал в нашу дверь. Доктор, поняла я, пришел оценивать мою профпригодность. Вот сейчас для кого-то будет сюрприз, особенно если Йоланда тоже была влюблена, а что, собственно, ей мешало? Для какого-нибудь мелкопоместного дворянчика графиня, пусть и высланная собственной матерью черт знает куда, все равно отличная партия, хромая она или нет, тощенькая или в теле...

Как мне заполучить мужскую одежду? Кое-что я успела уже рассмотреть, если — когда — Тина отсюда выйдет, надо провести ревизию в сундуке. Найти хотя бы что -то подходящее, забрать драгоценности, и я всегда смогу их обменять на те шмотки, которые вопросов уже никаких не вызовут.

— Иди узнай, что там, — нетерпеливо потребовала я. Хватит, просто хватит копаться в событиях, людях и колдунах, надо делать то, что я для себя решила: переодеться мальчишкой и сегодня же ночью бежать.

Хотя, конечно, это была чистейшая авантюра. Я не умею ездить на лошади, не знаю ни одной молитвы и видела-то всего ничего: пару-тройку улиц, эту комнату, королевский дворец и убежище принцессы. С другой стороны, не так уж и мало, чтобы не признать, что надо как можно скорее делать отсюда ноги. Потому что — возможно, это не доктор явился, а королевская стража, чтобы арестовать сообщницу принцессы Федерики. Отличная у меня будет компания в каземате и на плахе, что говорить.

Тина выскользнула за дверь, и совершенно обалдевшая я услышала, как она провернула в замочной скважине ключ.

— Тина? Ты что делаешь? Открой немедленно!

Это было такое предательство, что я остолбенела. Впрочем, а о чем только что думала я? Я подергала дверь — бесполезно, это не хлипкий гипсокартон, из которого делали двери там, куда я уже никогда не вернусь.

— Тина!..

Громкие голоса раздавались совсем рядом — почти за моей дверью. Грохот подкованных железом сапог, лязг чего-то, похожего на оружие. Я отступила от двери, поняв, что это не доктор, нет, не сейчас. И приняв с какой-то пугающей обреченностью, что мои опасения по поводу собственного ареста оказались не шуткой.

— Г рафиня ван дер Вейн! Именем короля вы арестованы!..