Чистое небо

Samar

ЗАБЕГ НА КОРОТКУЮ ДИСТАНЦИЮ

Это место называлось Пески, небольшой поселок у песчаного карьера. Пески держал беспалый Севка Кривонос, и Кривонос была его фамилия, а не то, что обычно думали духи-первоходки. К вопросу обустройства Севка подошел основательно: выбрал заброшенную автобазу, здания на территории укрепил, остальные подорвал. Не пожалел взрывчатки ради хорошего обзора. Еще Севка оборудовал вокруг автобазы периметр с наблюдательными постами и за высоким забором зажил спокойно и, по слухам, богато. Договорился с бандитами, подружился с «Долгом». Завел коммерцию, снабжал провизией проходящих сталкеров (ибо Пески стояли на торной дороге) и артефактами не брезговал.

Глеб Ремизов, по произвищу Рамзес, застрял на Песках случайно. Вообще-то, кроме Кривоноса да пары его ребят, постоянно здесь не жили, но Глебу не повезло. Когда он почти месяц назад протиснулся в едва приоткрытые ворота, ни сил, ни патронов у него уже не было. А был только непогашенный, на двоих с Вороном долг перед Севкой.

– Пить... – прохрипел Рамзес.

Он стоял на четвереньках, чувствуя коленями асфальтовое крошево, сосал с урчанием из литровой фляги и ждал момента, чтобы упасть – и спать, спать, спать.

– Тащи его! – приказал Кривонос, когда Глеб с мучительным стоном оторвался от фляги. Глеба потащили, и он заснул прямо на плечах Севкиных бодигардов; шел, перебирая во сне ногами. Даже отвечал, почти не просыпаясь.

– Два дня без воды... радиация... – бормотал. – Эх, Ворон, твою мать... а воды совсем нет, дрянь дела...

Потом Глеб долго болел, несколько дней лежал без сознания и бредил. Севка качал бритой круглой башкой, отпуская в долг лекарства.

– Ворон прикрывать остался, – объяснил Глеб, когда очнулся в первый раз. – Вернется, ему не впервой.

Но Ворон не возвращался.

– Что интересное взяли? – наконец спросил небрежно Севка, намекая, что неплохо бы и расплатиться. Глеб, скрипнув зубами, отдал ему то немногое, что не украли, пока он лежал без памяти.

– Отдохни еще недельку, – смилостивился Севка. – За постой можешь не платить.

Глеб не обольщался. Его долг – за еду, лекарство и выпивку – рос с третьей космической, а Севка превращался в опасного кредитора, хитрого и неуступчивого.

В кабалу попадают именно так, отчетливо понял Глеб.

Самым веселым местом на Песках считался бар «Рассольник». Там пили, иногда дрались – когда по злобе, когда от избытка сил, и вели серьезные разговоры за жизнь, про баб и о хабаре. Глеб не чурался компании, но и коротко ни с кем не сошелся – лица, знакомые и незнакомые, мелькали, как в калейдоскопе. Посему Глеб обычно ужинал в одиночестве и, когда в один из дней над ухом раздалось звонкое:

– Вот интересно, почему «Рассольник»? – несолидно вздрогнул.

– Можно? – на его стол опустился поднос с одинокой плошкой.

Глеб пожал плечами:

– Традиция. Садись, коли пришел.

Парень сел напротив. Глеб скривил губы: совсем мальчишка.

Мальчишка сунул в плошку палочки. Вроде барабанных, только поменьше и острые. Пошуровал и вытянул нечто, похожее на червяка.

– Странная традиция! – мальчишка сглотнул червяка и заулыбался.

Хорошо заулыбался, дружелюбно, Глеб даже растерялся. Привык, что за улыбкой кроется вызов, что открытые зубы нужно вколотить весельчаку в глотку.

– Нормальная традиция. Началась с одной старой книжки, – объяснил Глеб, внимательно изучая пацана. Обычный подросток-переросток, с короткими рыжими волосами и богатой коллекцией веснушек на круглой физиономии. Глаза веселые, губы пухлые. Любопытный, непуганый щенок. Одет, кстати, богато. Родители подарили шанс почувствовать себя крутым парнем? Или папа-сталкер вывел сына в люди – слышал Глеб о таком. Ну, детсад!

– Не читал, – мотнул головой мальчишка. – Читать как-то вообще не в кайф.

Он достал из плошки комок белесой слизи и со свистом втянул. Глеб сглотнул и отодвинул почти полную тарелку рассольника.

– Тебе сколько лет, кайфовый?

– Мне? Восемнадцать, – соврал мальчишка и добавил: – Меня Григорием звать, позывной – Бой. А ты Рамзес?

– Я Папа Римский!

Мальчишка снова развеселился:

– Нет, я видел Папу, он старый.

Из плошки появилось что-то уж вовсе неаппетитное, и Глеб не сдержался. Тело сработало на автопилоте, левая рука резко пошла на перехват, и вот уже, казалось, чужое запястье хрустит в Глебовом захвате. Но парень качнулся вбок, словно брошенный пружиной, и Глеб, ухватив пальцами пустоту, невольно оперся ладонью о столешницу. И тут же зашипел от боли – острая палочка прихватила его за кожу у большого пальца, пришпилила к столу. Бой, держа на изготовку вторую палочку, смотрел на дело рук своих и стремительно краснел.

– Ой, извини, – произнес он, едва не плача. – Я не хотел, само собой как-то.

Глеб выдернул деревянный клинок. Прижал к ране салфетку. Досчитал про себя до двадцати и хрипло ответил:

– Все нормально. Не бери в голову.

– Тебе, наверное, японская кухня не нравится? – извиняющимся тоном спросил Бой.

– Если пришел в Зону, – досадливо ответил Глеб, – запомни самое главное правило: нужно много жрать. Тогда будет много сил. Оставь этих червяков птичкам.

Он украдкой огляделся; на них смотрели. Конец репутации, подумалось горько.

– Не скажи! – заспорил Бой. – Мы с ребятами из... одной японской секции на три месяца ходили в джунгли. Чисто себя проверить. Я тогда понял: восточная жрачка рулит!

Глеб смерил мальчишку оценивающим взглядом.

– Зона, мать ее, – не джунгли! Врубился?

– Конечно-конечно, – зачастил Бой. – Я понимаю. Но я во многих местах бывал: в тайге, в горах. По Африке автостопом катался...

Глеб поднялся, не дослушав.

– Жрать нужно от пуза, – повторил он. – Успехов тебе. В Африке.

Кривонос настоятельно просил зайти, «как пожрешь», и Глеб заторопился. Гришка-Бой нагнал его уже за дверями бара, зашагал рядом, торопливо дожевывая.

– Скоро в Зону, – сообщил буднично. Словно в киношку собирался.

Мир сошел с ума, сделал вывод Глеб, но промолчал.

– Ты не думай! – в Гришкином голосе прорезались задиристые нотки. – Я много чего умею. Стрелять, драться – да ты сам видел! Выживать умею: в джунглях, в горах, в снегу, где хочешь. С парашютом могу. На воде держусь долго, когда триатлоном занимался, пятьдесят километров плавал...