Я познала хаос

Ожидание подвоха?

Я доверяю Сэмюэлю, но не верю собственным глазам. Этот угол действительно не представляет опасности? А та темнота на лестнице — не служит ли она убежищем тем, кто желает пополнить коллекцию Клоаки новой беспечной жизнью?

Перемещаюсь взглядом по выпуклому декору противоположной стены и фокусируюсь на одном из пуфиков. Кукольный домик? Наборы деталей для создания эффектных конструкций? Настольные игры? Сэмюэль сказал, что я могу выбирать что хочу.

Однако в голову ничего не приходит. Мне нечего ценить? И я не сумею правильно оценить то, что мне предложат? Потому что просто-напросто не умею ценить? И никогда не научусь?

Вдалеке раздаются мерные заманчивые удары. Вытягиваю шею и смотрю в сторону окна. В конце аллеи, за стеной из кудрявого зеленого кустарника виднеются прыгающие хвостики волос Тамары. Красный блестящий мячик подпрыгивает рядом и изредка, повинуясь ударам девичьей ладони, взмывает над зеленью садов.

Заворожено пялюсь на движущуюся фигурку и красный кругляш. Внутри меня зреет что-то объемное и надрывное. Нетерпение и азарт. Кажется, мне хочется присоединиться.

Правда-правда? Мне хочется поиграть? И поиграть с кем-то?

После моего появления в поместье и бесславного побега Тамары от Виви нам с ней больше не довелось пообщаться. Так что, наверное, пришло время познакомиться поближе.

Опускаю босые ноги, касаюсь пальцами прохладной поверхности пола. И замираю, чувствуя чей-то пристальный взгляд.

В дверном проеме стоит Виви. Видимо, мне все же стоит научиться закрывать двери. Подумать только, всего минуту назад вспоминала о нем, и вот он тут. Будто мысли мои услышал.

‒ Что? — бросаю я.

И какой малолетка способен выглядеть настолько надменно, всего лишь пребывая в молчании? Какой ребенок в таком возрасте вообще способен безмолвствовать так долго? Ответ очевиден: Виви. И не забудем о Виви. Ах да, стоит упомянуть и некоего Виви тоже.

Мальчишка заходит в комнату. Без приглашения, ясное дело.

Кусаю внутреннюю сторону щек и медленно присаживаюсь на край кровати. Не решаюсь терять его из виду. Его манера поведения не поддается моему пониманию. Он в белой рубашке и шортах с подтяжками. По-моему, Марта говорила, что это — официальная форма в его школе. А еще что Виви не в восторге от такой одежонки.

Хмыкаю про себя и насторожено сосредотачиваюсь на предмете, который мальчишка тащит с собой. Плюшевый заяц оттенка ванили — размером примерно в половину роста Виви. Из-за меха он кажется достаточно тяжелым, но мальчишка не выглядит усталым. Несет его, ухватив за шею, легко и непринужденно, будто воздушный шарик.

Виви добирается до кровати и встает напротив меня. Пожелай я двинуть ему коленом, то вполне могла бы дотянуться.

Он прищуривается.

‒ Чего тебе? — Приподнимаю ноги, прижимаю колени к груди и крепко их обнимаю. Иллюзию защищенности не так уж сложно создать. Главное помнить, что это чувство — лживое.

‒ Ничего, ‒ откликается Виви.

Наверное, если бы сегодня я видела его первый раз в жизни, то вполне могла решить, что он очень милый. Он хорошенький, даже для Иммора. Хотя странно думать в таком ракурсе — «даже для Иммора». Словно Виви отличается от всех его сородичей. Но если подумать, да, отличается. Уровень его вредности просто зашкаливает.

‒ Раз ничего, то и вали.

Я все еще помню, как за обедом он опрокинул на меня целый стакан с морковным соком. И сделал это специально. А у меня была такая прекрасная возможность обнять Сэмюэля!

Сжимаю свои колени сильнее и пытаюсь выжечь взглядом на бледном лбу мальчишки какое-нибудь грязное словечко.

В поле моего зрения появляется плюшевое ухо. Виви поднимает игрушку выше и чуть ли не тычет ею мне в лицо.

‒ Эй, хорош! — Отпихиваю меховое туловище и раздражено выглядываю из-под него. — Что ты делаешь?!

Виви сначала смотрит на меня, затем отворачивается к окну. И, не глядя, снова тычет в мою сторону дурацким зайцем.

‒ Зачем ты мне его принес? Забери эту гадость… ух!

Успеваю увидеть, как в глазах Виви вспыхивают огни. А в следующее мгновение мальчишка с невероятной ловкостью перехватывает игрушку за ухо и с быстрого размаха ударяет меня злополучным зайцем. Достается плечу и щеке. Сила удара невероятна, мое тело опрокидывается на кровать.

Валяюсь на покрывале и хлопаю глазами. Ни капли не больно. Но как-то… странно.

В дверном проеме мелькает силуэт Виви, а дальше слышен только удаляющийся топот. Приподнимаюсь на локтях и обнаруживаю рядом с собой оружие моего мгновенного унижения. Заяц лежит на покрывале в позе притомившегося отдыхающего: лапка на лапке, передняя запрокинута назад, уши спутаны.

‒ Эй! — кричу я и подтаскиваю объемное меховое тело к себе. Приподнимаю и морщусь, когда одно из ушей скользит по моей шее. — Ты забыл своего…

Спихиваю с плеча пушистое заячье ухо и пристально вглядываюсь в крупный кусок прозрачной упаковки, налипший на мое запястье. Принюхиваюсь к встопорщенному меху. Явно не заводское изделие, а ручная работа. Здесь, вдали от вони Клоаки и ее трущоб, мое обонятельное восприятие настроено на максимум. И на мягкой поверхности игрушки я не ощущаю никаких посторонних запахов: ни чужого телесного аромата, ни характерной вони места, где довелось побывать зайцу-крушителю. Кажется, будто его только-только вынули из специальной защитной упаковки.

Сосредотачиваю взгляд на дверном проеме и бесшумно фыркаю — правда беззлобно.

Если эта меховая гадость предназначалась мне, мог бы подоходчивее это объяснить. А не лупить меня ею.

«Мерзкий», ‒ бубню я, обнимаю зайца и зарываюсь носом в меховой хохолок на его макушке.

* * *

Наружу я все-таки выбираюсь. Но прежде встречаю на середине пути, на лестнице со второго на первый этаж, Марту. Та придирчиво оценивает степень чистоты перил.

‒ Куда спешишь, милая?

‒ Погулять.

У меня по-прежнему трудности с адекватным восприятием чужой дружелюбности. Четыреста пятая добра ко мне, и это неоспоримый факт. А еще Двести тринадцатый, странноватый дядька с крестообразным шрамом вместо левого глаза и наползающими на веки волосистыми бровями, живущий у коллектора рядом с заброшенным шлюзом ‒ он тоже в какой-то мере добр. Иногда он дарит нам с Четыреста пятой интересные штукенции, которые находит в мусоре. Наша беседа всегда ограничивается парой приветственных фраз, а на прощание он каждый раз равнодушно сетует: «Подохну скоро, парни. Так что хватит сюда шляться». Не знаю почему, но он постоянно называет нас «парнями». А мы с Четыреста пятой разок обозвали его «Шрамник», и это прозвище так и закрепилось. Шрамник не возражал и охотно на него отзывался. Возможно, ему даже льстило быть кем-то большим, чем учетным мясным мешком с цифровым обозначением.

А за пределами Клоаки слишком много людей проявляют доброту. Марта, Лиллоу… Сэмюэль ‒ отдельная ангельская песня. Может, это и противоестественно и в какой-то мере даже странно, но отторжение и настороженность того человека с ресницами-щетками, Теоте Стара, мне намного ближе. Мне совестно, однако, я отчего-то менее напряжена рядом со злобно сопящим и недоверчиво пялящимся на меня юристом, чем с той же ласковой и благожелательной Мартой. Возможно, со временем что-нибудь изменится. Нет, я очень надеюсь, что изменится. Иначе это будет несправедливо по отношению к прилагающей усилия экономке. Да и к дворецкому Лиллоу тоже.

‒ Правильно, ступай на воздух, ‒ одобрительно кивает Марта. ‒ Кстати, где-то там моя Тамарочка бегает.

‒ Я и иду к ней. Вместе… ‒ Облизываю губы и заканчиваю мысль бормотанием. ‒ Поиграть.

‒ Поиграть?! ‒ Женщина безумно рада моему решению. Я практически ослеплена сиянием ее улыбки. ‒ Конечно, конечно! Обязательно поиграйте вместе. Тамарочка будет рада. Только она у меня застенчивая очень. И слегка пугливая. Ты уж прости ее. И потерпи немножечко.

Осторожно киваю. Не понимаю ее восторга. Разве общение со мной хоть как-то обогатит сознание ее дочери? С другой стороны, я ‒ вариант, несомненно, получше, чем удушающий чужие нервы Виви.