Неукротимая

– Отсыпь мне еще порошков из секретного шкафчика, будем считать, что у тебя новая поломойка.

– Благодарю, хозяин!

– А насчет этой мазни на стене… пусть закончит работу, я посмотрю при дневном свете, что умеет твоя хваленая девственница. Нуями к ней не подпускать. Скажешь, мой приказ.

Яримаки поклонился еще ниже, однако не выполнил в полной мере волю хозяина. Тарико Сан смогла приступить к работе в лазарете только на третий день и больше не прикасалась к рисунку на стене, словно отдала ему все силы в первый же вечер, а после потеряла интерес.

Но и Субад Багери не появлялся с проверкой. У него случилось свое маленькое горе – умерла пожилая ищейка Кама, с которой он приехал на Петри и заступил в должность начальника «Уригучи». После свежих ветров Сианы единственное близкое и дорогое существо не выдержало мерзкого климата префектуры Дайон.

И каждая крыса в лагере знала, что после затяжной хандры хозяин может превратиться в истинное чудовище. Охранники исправно несли службу, заключенные падали с ног от усталости и не роптали на судьбу вслух, даже больные поспешили вернуться к работе, чтобы не испытывать терпение Субада.

По вечерам, когда лазарет погружался в сонную тьму, доктор Яримаки приносил Тарико свежий чай с кусочками сушеных фруктов и заводил беседу о своей юности в Хорсаки, вспоминал известные театры и музеи, жадно расспрашивал о последних событиях в культурной жизни столицы.

Слушая его старчески дребезжащий голос, Тарико послушно съедала угощение и обещала сама себе больше не падать духом. И на краю света, в заболоченном богом забытом месте есть добрые люди, значит, нельзя отчаиваться.

– Тебе повезло, что хозяин не выгнал на торфяные поля, – убеждал доктор. – Иногда Субад долго не появляется в нашем отсеке, а то налетит как ураган посреди ночи, только держись. Вечно всем недоволен, а теперь еще Камы нет, совсем озвереет. Прогулки с собакой его всегда успокаивали.

– Я слышала, он прибыл с Сианы, – заметила Тарико.

– О прошлом хозяина разные слухи ходят. Говорят, он соблазнил дочь влиятельного ястреба и чудом избежал расправы ее отца. Или девушка сама за ним волочилась, а он жениться не захотел, оттого и сбежал на Петри. Правды мы все равно не узнаем.

Яримаки сдержанно засмеялся.

– Кажется, Субаду понравился твой рисунок. Я подозреваю, что красивый пейзаж – единственное, что усмиряет его буйный нрав. Жаль, ненадолго.

Доктор хотел еще что-то сказать насчет графической живописи и штрихового рисунка, но в кабинет заглянула старшая медсестра.

– Господин Нуями пришел. Требует пустить его к заключенной по срочной надобности.

Тарико вздрогнула и схватила доктора за рукав.

– Тот самый человек? Что ему от меня нужно?

– Не бойся. Он не сможет тебя увести. Субад запретил.

Однако в голосе Яримаки ей послышалась неуверенность. Очевидно, доктор не имел здесь большого веса и не сможет долго ее защищать.

Шаркающей походкой он отправился к выходу, чтобы узнать требования Нуями, а с Тарико осталась его помощница Гуна – тоже в преклонных летах, но с ясным проницательным взглядом раскосых маленьких глазок на дряблом морщинистом лице.

Она присела на тахту и шершавой ладонью пригладила коротенькие после недавней стрижки волосы Тарико. Затянула жалостливую песню.

– Маленькая серая пташка! Здешние коты тебя растерзают, если не упорхнешь.

– Я не умею летать, – печально сказала Тарико, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.

Тогда Гуна наклонилась к ее уху, и, обдавая нечистым дыханием, прошептала:

– Тебя только одно спасет – сумей угодить льву.

– Кому? – зажмурилась Тарико, напрасно пытаясь отвернуться.

Гуна взяла ее руку в свою ладонь и мелко затрясла, желая выглядеть убедительной:

– За пять лет наблюдений я хорошо разгадала Субада. Снаружи он сделан из железа и камня, но внутри прячется мягкое теплое ядрышко. Ты меня поняла?

– Не-не очень…

– Кама издохла. Субаду нужен новый любимец, которого можно гладить по шелковистой спинке и чесать за ухом в холодные зимние ночи. Тихий, безмолвный, самодостаточный любимец. Не льстивый песик и не трусливая овца, а кто-то покорный с виду, но несгибаемый в душе. Кто умеет слушать и понимать. Ты подойдешь, птичка. Я верю в тебя.

Тарико припомнила грозного человека на трибуне в день прибытия и усомнилась в словах медсестры, но спорить не стала. Да и некогда, доктор Яримаки вернулся в кабинет с разбитым лицом. Гуна захлопотала насчет примочек, грозилась пожаловаться хозяину.

– Нуями совсем взбесился. За что он набросился на тебя? Нельзя это так оставить. Утром пойду к Багери, пусть держит своего пса на привязи, нечего ему бродить у нашего госпиталя.

Тарико чувствовала, как в теле пробуждается голод, а в душе злость. С этой минуты она твердо решила выжить любой ценой, а значит, нужны силы и ясный разум. Больше она не станет отказываться от еды и искать смерти. Когда вокруг сгустился туман, можно оставаться на месте и ждать пока он рассеется, а можно попытаться найти тропу. Кроме последней лазейки, есть еще столько способов испытать себя…

Глава 5

Тайна искусства

Утром Гуна действительно осмелилась обратиться к начальнику лагеря с просьбой защитить старого Яримаки от нападок развязного охранника. Выслушав еще пару донесений по хозяйственной части, Субад снова наведался в лазарет, и лишь переступил мокрый порог сразу вспомнил о художнице, за которую просил доктор.

Неужели Нуями ночью приходил за девчонкой, а упрямый лекаришка смог ее отстоять? Подумаешь, важная птаха! Яримаки ни за кого прежде так не заступался. К тому же Субаду хотелось еще раз взглянуть на картину, а потому он быстро прошел до конца коридора и открыл палату с разукрашенной стеной. Сейчас из-за решеток окна проглядывали светлые лучи, на редкость ясный день в начале зимнего сезона.

Но к удивлению Субада картина изменилась настолько, что он не сразу поверил глазам и даже попытался рассмотреть ее с разных ракурсов, отходя назад и приближаясь на расстояние вытянутой руки. Сейчас плавные линии волос на женских плечах оказались струями водопада, вместо играющего с кубиками ребенка – нагромождение скал и пара сухих деревьев в расщелинах.

– Яримаки! – заорал Субад. – Живо сюда! И девчонку свою прихвати.

Выслушав грубые претензии хозяина, Тарико простодушно ответила, что не вносила в набросок ни малейших поправок. И тихо добавила:

– С моими работами бывали похожие случаи. Каждый в них видит что-то свое. О чем тоскует сердце и плачет память, к чему стремятся мечты.

Субад презрительно улыбнулся, скрестив руки на груди.

– Ты полагаешь, что в окружении пяти сотен отборных бабенок я скучаю по женщине?

– Но ведь у вас нет семьи… впрочем, я не знаю, что именно вы увидели в моем наброске, – сдержанно ответила Тарико.

Субад снова прищурился на стену и, не поворачивая головы, важно сообщил:

– Хочу проверить твои способности в деле. У меня умерла собака, сейчас в мастерской готовят надгробие. Ты должна начертить эскиз, который дальше выбьют на камне. Силуэт пса, бегущего краем моря. Тебе по силам такая задача?

Тарико растерянно вздохнула, взгляд заметался по серым стенам, будто в поисках выхода.

– Простите, господин Багери, я не рисую на заказ. И не рисую живые объекты.

– Что? – Субад решил, что ему послышалось. Девчонка едва ворочала языком от волнения.

– Я же сказал, моя Кама зарыта в земле. Ей нужен достойный памятник. Ты в состоянии начертить рисунок собаки, который мастер перенесет на гранит?

Тарико облизала пересохшие губы и с расстановкой произнесла:

– Я могу изображать только неживые тела. Если вы хотите собаку, я нарисую ее бездыханной. Она может лежать на берегу или на траве… как желаете.

Субад почесал переносицу и подпер щепотью подбородок, задумчиво глядя на доктора, приглашая в свидетели.

– Она чокнутая? Тогда почему здесь? По каким статьям ее обвиняют?